Я набрал личный номер сенатора Кэрролла.

– Дойл, – сказал я после того, как он ответил. – Я очень беспокоюсь о китах.

– Китах?

– Тюлени выиграют от этого законопроекта, но кто присмотрит за китами?

– Леннокс, я больше беспокоюсь о тебе и твоей хорошенькой подружке. Я был сильно расстроен тем, что ты сказал мне после сегодняшних слушаний.

– Мы оба в безопасности, – ответил я, ощетинившись на описание Чарли́ сенатором Кэрроллом.

Она была невероятно красива, и слова, слетевшие с его губ, прозвучали неуместно. Я боролся с желанием сказать ему, что Чарли́ не просто хорошенькая. Она была восхитительна, вспышка с собственным разумом, который мог разорвать его и любого другого снисходительного мужчину в клочья. Я бы предупредил его, чтобы он подходил с осторожностью, потому что, хотя она может показаться ручной, на самом деле она была слишком горячей. В ее глазах была вся ее сущность. Они сияли радостью и любовью, даже когда ее окружали опасность и боль. Ее красота не ограничивалась великолепной внешностью. Она завораживала и манила.

Красота сослужила плохую службу моей девушке. Она была намного выше этого, и самое главное, она была моей.

– Ты должен быть здесь? – спросил Дойл Кэрролл.

– Да. У меня нет доказательств, что попытка стрельбы имела какое-то отношение к этому слушанию. На завтра у меня назначена дача показаний. Дэвис не только сделал вид, что удивлен, увидев меня, но и удивлен, что я вернусь в ближайшие несколько дней.

– Он тебя дразнит. Этот человек знает расписание вдоль и поперек.

– Ну, я не кусался, но признаю, что он в моем списке подозреваемых.

– Он есть в списках многих людей, и я не думаю, что кто-то из них считает его «хорошим».

– Я читаю сегодняшнее свидетельство. Скажи мне, чего я не прочитаю.

– Чего ты не прочитаешь? – спросил Дойл Кэрролл.

– Скажи мне, что я пропустил, что не попало в стенограммы, – уточнил я.

– Хиггинс казался довольно уверенным. Как будто он знает, что у него есть голоса, но это невозможно по моим подсчетам. Я также не уверен, что они есть у нас. Но мы близко, очень близко.

– Кто на линии?

– Два меньшинства, Хэчетт из Орегона и Келли из Теннесси и три большинства, Нью-Йорк, Мичиган и Висконсин.

– Нью-Йорк? Я думал, она на нашей стороне? – спросил я.

– Была. Сейчас она не уверена.

– Это все из-за тюленей, да?

– Леннокс, я хотел бы думать, что комитет умнее, но, насколько это возможно, ты должен подчеркнуть, что ассигнования уже выделены, что это не будет «казенным пирогом» на шведском столе, и что это будет стоить рабочих мест. Дай конкретику. Расскажи о том, что повышение налогов заставит компании не только сокращать сотрудников, но и, вполне возможно, вести бизнес в другом месте.

Я вздохнул.

– Я все это спланировал. Мне просто интересно, должен ли я упомянуть очевидное упущение китов?

Дойл рассмеялся.

– Я ценю твое чувство юмора. Я рад, что ты здесь, и рад, что этот сукин сын промахнулся.

– Спасибо. Я тоже этому рад.

В телефоне раздался звонок, и я посмотрел на экран.

– Дойл, – сказал я. – Мне звонят. Я не узнаю номер, но с тем, как прошел мой день, я лучше отвечу.

– Увидимся утром.

– Да, я буду там.

Я провел пальцем по экрану, отключая один звонок и подключаясь к следующему.

– Алло.

– Деметрий. Это Северус Дэвис.

– Северус, рад тебя слышать.

– Выпьешь со мной?

Я оглядел номер и свои удобные джинсы. Я бы предпочел остаться там, где был, но выбора не осталось. Я сделал то, что сделал бы Орен.

– Где?

– Бар в твоем отеле.

– Моем отеле? – Он знал, где я остановился?

– Да. Буду через пятнадцать минут.

– Увидимся.

Я повесил трубку и позвонил Делорес.