- К вам в школу, товарищ Беляков, в ближайшее время прибудет в полном составе истребительная авиационная дивизия полковника Туренко. Дивизия базировалась в Прибалтике и осталась "без лошадей". Ваша задача: переучить весь личный состав дивизии полетам на новом типе самолета и отправить на фронт.

Я выслушал и спросил:

- А вы, Павел Федорович, разве не помните, что у меня школа не истребительная, а бомбардировочная? У меня даже нет летчиков, летающих на истребителях.

Жигарев помолчал, затем решительно отрубил:

- Вы слышали меня? Вот и исполняйте. Полковника Туренко сделайте своим помощником!

Словом, перед лицом смертельной опасности, которая нависла над Родиной, нам было не до анализа причин случившегося. И признаюсь, внезапность нападения с первых часов войны сказывалась на нашей работе. На смену привычным действиям по заранее разработанным планам и инструкциям пришла лихорадочная спешка, приводившая нередко к ошибочным распоряжениям. Казалось, что час промедления в данной ситуации равнозначен новым километрам потерянной территории, новым жертвам. Однако вскоре эффект внезапности начал притупляться, ослабевать. Работа становилась все более организованной и четкой.

А пламя войны разгоралось. С тяжелыми оборонительными боями наша армия отходила на восток. Сражения уже разворачивались под Одессой, Киевом, Смоленском, Ленинградом. И в нашу школу все прибывали и прибывали летчики и техники истребительной авиадивизии, о которой говорил Жигарев. Вот тут-то и пригодился для них наш летний лагерь.

А как быть с переучиванием? Подумав, я предложил сократить в штате школы одну бомбардировочную эскадрилью и за счет ее ввести две учебные эскадрильи истребителей. В штабе ВВС согласились, быстро оформив идею соответствующей директивой. Тут же было отдано распоряжение укомплектовать новые эскадрильи инструкторским и техническим составом, а также перегнать к нам учебно-тренировочные самолеты УТИ-4.

Отыскав на колхозных полях и в пойме Оки площадки для полевых аэродромов, мы начали через несколько дней новые для нас учебные занятия, затем полеты.

Между тем в школу продолжали прибывать летчики и техники других частей. Уже давно отправили на фронт на новых самолетах дивизию Туренко, а "безлошадные" все шли и шли. Война требовала новых и новых сил. В школе все это хорошо понимали и трудились, не считаясь со временем.

В такой необычной для нас обстановке за три месяца мы подготовили и отправили на фронт 15 истребительных авиационных полков. В это же время шла напряженная работа по формированию полка дальних бомбардировщиков. 51 экипаж, составленный из постоянного и переменного состава школьных эскадрилий, совершал учебно-тренировочные полеты по маршрутам, на бомбометание. Погода для такой работы летом сорок первого стояла хорошая. Но вот с фронтов то и дело стали приходить сообщения о случаях потери ориентировки.

В оперативных отделах всегда можно узнать общее количество совершенных боевых вылетов и определить меру надежности самолетовождения. Так, перед войной один случай потери ориентировки приходился на 650 самолето-вылетов, а к августу 1941 - уже на 100. Значит, надежность самолетовождения, несмотря на хорошую погоду, понизилась более чем в шесть раз. Задуматься было над чем, и в подготовке штурманов мы многое пересмотрели.

В этот период наша дальнебомбардировочная авиация геройски сражалась с врагом на всех фронтах. Перед войной немало полков прошли обучение боевым действиям в составе групп на больших высотах, днем и ночью могли наносить удары по крупным вражеским объектам. Сейчас эти части использовались главным образом для нанесения бомбовых ударов по подвижным колоннам. С 23 июня по 10 июля дальнебомбардировочная авиация совершила 2112 боевых самолето-вылетов{20}. Действовали бомбардировщики с небольших высот - 1000 2000 метров. Истребительного прикрытия обычно не было. Поэтому 3-й авиационный корпус полковника Н. С. Скрипко и его 42-я авиадивизия несли огромные потери.

Так, 26 июня с боевого задания не вернулись 43 экипажа на самолетах ДБ-3ф{21}. Не случайно директивой Ставки Главнокомандования от 3 июля 1941 года дальнебомбардировочная авиация была переведена на боевые действия ночью, а днем - на большие высоты.

В первой половине июля три эскадрильи нашего школьного полка были подготовлены к боевой работе. Я получил распоряжение отправить их на аэродром Оптуха, близ города Орла, для пополнения 207-го бомбардировочного авиаполка. Мы уже многое слышали об этой боевой части.

25 июня 1941 года экипажи бомбардировщиков полка под командованием подполковника Г. В. Титова нанесли сокрушительный удар по Виленскому аэродрому: сорок гитлеровских истребителей не успели взлететь. На следующий день вместе с частями 3-го дальнебомбардировочного авиакорпуса они сдерживали движение моторизованных войск противника в районе Молодечно, Ошмяны, Крево, Радошкевичи. 254 самолето-вылета совершили тогда экипажи 207-го полка.

Во время одной из атак снарядом зенитной артиллерии был поврежден самолет командира 4-й эскадрильи капитана Н. Ф. Гастелло. Возник пожар. Летевшие рядом заместитель командира эскадрильи старший лейтенант Федор Воробьев и штурман лейтенант Анатолий Рыбас видели, как объятая пламенем машина развернулась на скопление немецких танков и бензоцистерн и вошла в пикирование. Капитан Н, Ф. Гастелло и члены экипажа лейтенанты А. А, Бурденюк, Г. Н. Скоробогатый, старший сержант А. А. Калинин отказались прыгать с парашютом и до последней роковой секунды вели по врагу огонь из пылающей машины.

Мы все были восхищены этим подвигом, И когда нам переслали письмо отца Николая Гастелло, которое он прислал командиру авиаполка, зачитывали его во всех подразделениях. Вот оно:

"...Фамилию нашу правильно писать "Гастылло". Это потом, когда в тысяча девятисотом пришел на заработки в Москву, меня по-московски стали называть "Гастелло".

Происхождение наше из-под города Новогрудок, деревенька Плужжны.

Сырая земля в тех местах: очень много крови впитала. В девятьсот четырнадцатом и в гражданскую тоже фронт был, как теперь.

Я все думал, нашу деревеньку сровняли с землей. Нет, стоит. Летом перед самой войной Николаю случилось над теми местами летать. Прислал письмо.

"Ну, папа, - пишет, - вчера Плужины с воздуха разглядел. Только очень высоко летел. Вот какими они показались мне", - и внизу кружочек обвел.

Всегда любил пошутить. Но заметно: шутит, а самому приятно, что увидел наконец отчий край (он Плужины и не знал до этого - он в Москве, на Красной Пресне, рожден).

А Ворончу не увидел. Ворончу в революцию, наверное, сожгли. Имение было. Там на панской конюшне моего отца и мать секли в крепостное время. Там и я смолоду батрачил.

...Я свою судьбу подле вагранки нашел. Больше двадцати лет проработал на Казанской железной дороге в литейных мастерских, состоял при огне. Сначала страшно было, потом приловчился, понравилось. Искры брызжут. Чугун в ковши пошел. Белой струей хлещет. По-моему, ничего красивее нет.

Сыны мои, Николай и Виктор, с детства приучены были не бояться огня.

Николай, как подрос, тоже в литейную определился, сначала стерженщиком, потом формовать стал. Я из вагранки сливаю, а он формует, металл от отца к сыну плывет.

Пошабашили, сидим, а он просит:

- Теперь расскажи, папа, как вы с Лениным одной артелью работали.

Очень любил слушать про это. Первые коммунистические субботники ведь с нашей Казанки пошли. Ильич назвал их Великим почином. И сам выходил на субботники, работал со всеми.

Франц Павлович Гастелло".

И вот мы провожаем своих питомцев на фронт, в 207-й бомбардировочный. "Будьте достойными защитниками Родины... Пусть вас вдохновляет в боях бессмертный подвиг Николая Гастелло..." - напутствую экипажи и вижу перед собой бесстрашные глаза парней. Курские, смоленские, новгородские, ярославские, они выстроились на аэродроме поэскадрильно. И припомнились мне невольно давние годы, когда вот такие же, двадцатилетние, летели мы на огневых тачанках в лихие чапаевские атаки...