- Как? - вскричал Изяслав. - Ты хочешь от Царьграда отложиться?* Ты хочешь, чтобы царьградский патриарх нас проклятию предал? Да ты, видно, вовсе с ума сошел!
_______________
* Т. е. отделиться.
- Нимало не сошел! - отвечал боярин. - Чем же римский папа хуже царьградского патриарха? Чем? Что он власти больше заберет? Ну, это еще неизвестно, кто сильнее! Вот у нас в Киеве простой был монах, Антоний, да и с тем мы не знали, что делать, так дерзок был на язык! А папа что же? Папа далеко, до нас не достанет. А впрочем, все это в наших руках: как сядем опять в Киеве, так посмотрим. Если папа не будет пригоден, мы его и забудем, вот и все. Это одни только переговоры, князь, а с переговора что взять, ты сам это знаешь...
Когда Бурхард Трирский вернулся в Майнц и привез от Святослава невероятно богатые дары, Изяслав почти впал в отчаяние. Святослав обласкал Бурхарда, показал ему несметные богатства своей казны, угостил так, как Бурхарду не случалось угощаться с тех пор, как он пировал при Ярославе, а о брате Изяславе говорить не захотел.
- Есть, говоришь ты, в Майнце у вас какой-то Изяслав, что называет себя русским князем и стоит у императорского престола вместе с маркграфами? Такого не знаю, да думаю, что такого и быть не может. Русский князь, пожалуй, братом назовет императора, чтобы никого не обижать. Так и скажи ты моему брату Генриху IV; а чтобы русский князь немецким маркграфом был, так этого быть не может. Это у вас в Майнце самозванец какой-нибудь объявился. Был у меня, точно, старший брат Изяслав, в Киеве сидел. Но он не ужился с братьями, не ужился и с киевлянами и уехал. Из княжеского рода он вычеркнут, и никакого больше Изяслава у нас нет.
- Тукушка! Поезжай в Рим! - говорил Изяслав тоскливо. - Покажем мы этим разбойникам братьям, что они раненько распорядились с нашим списком княжеского рода. В самом деле, братцы любезные выкинули меня не только из моей земли, но и из нашего списка! Поезжай, Тукы! Целуй что хочешь, только бы мне быть в Киеве!
И верный боярин с князем Ярополком отправился в Рим предлагать покорность Русской земли папской власти и просить помощи.
Без сына и без любимого боярина Изяслав тосковал в Майнце пуще прежнего. С великою жадностью собирал он всевозможные вести из Русской земли, а в известиях недостатка не было. Прошел слух, что для войны с чешским Вратиславом Болеслав II вступил в союз с русскими князьями и русское войско с двумя молодыми князьями, Олегом Святославичем и Мономахом Всеволодовичем, идет ему на помощь. Изяслав понял, что это было сделано назло императору, который был во вражде с Болеславом Польским, и с нетерпением ждал вестей из чешской земли. Ему хотелось, чтобы русские князья, Олег и Мономах, были разбиты. Из Рима он тоже получал известия, и очень хорошие. Папа милостиво принял дары, допустил Ярополка и боярина Тукы до своей особы и обещал приказать королю Болеславу послать войско на помощь изгнанному русскому князю. Но князь не верил этому, считал, что со стороны папы это одни только переговоры и что если он в самом деле напишет польскому королю такой приказ, то как же он его исполнит? Ему придется идти войной против нынешних своих союзников. И в великом унынии князь Изяслав сидел в своей горнице, не выходя и к императору, когда он по праздникам принимал всех своих маркграфов и баронов.
Вдруг обстоятельства круто переменились. Он получил от Болеслава письмо, в котором король называл его любезнейшим братом, жаловался на его племянников, обещал помощь и говорил о союзе и вечной дружбе. Вслед за этим письмом явился и боярин Тукы. Князь хотел его обрадовать письмом Болеслава, но боярин все знал, потому что сам был у польского короля, отправившись к нему из Рима.
- Хотелось мне, - говорил он, отдавая отчет о своей поездке, довершить дело так, чтобы привезти тебе готовенькое. Из Рима проехали мы через венгерские земли и узнали, что в чехах настал мир. По мне хоть бы и война, так все равно, потому что гонцу с папской грамотой везде дорога. Мне в Риме говорили, что с такой грамотой можно пройти пешком через горящий лес и огонь будет расступаться. Ну, да пока не в том сила. Чешской землею еду и вижу такое разорение, что волосы дыбом становятся, точь-в-точь так, как мы, бывало, разоряли полоцкий край, когда воевали с Всеславом. Что за притча*, думаю? И что же выходит? Вратислав как услышал, что идут в его землю молодые русские князья, поскорее заключил мир и заплатил Болеславу тысячу гривен. Король и посылает сказать племянникам, чтобы они шли домой, что больше их не надобно, а они и слышать ничего не хотят. "Как так? - говорят. - Ничего не сделавши, да домой! И отцам нашим, и земле стыд будет великий, если мы, ничего не сделавши, воротимся домой. Назад нам идти нельзя, надо взять свою часть". Да четыре месяца и ходили по чешской земле с войском, стало быть, четыре месяца ели, пили, жили, грабили, разоряли, так что наконец король Вратислав догадался, прислал к ним просить мира. Взяли они тоже тысячу гривен, помирились и пошли домой. На это король Болеслав очень уж обиделся, как они, его союзники, смели воевать, когда он замирился. Как раз в это время, как он очень уж был сердит на Святославича да на Всеволодовича, я кстати подоспел с папской грамотой. И делу конец. Станем-ка понемногу собираться уходить отсюда. В Кракове нас поджидают...
_______________
* П р и т ч а - здесь: наваждение, морок.
Пока Изяслав собирался выехать из Майнца, пришло еще одно важное известие: князь Святослав в Киеве умер, а брат его Всеволод сделался князем киевским.
Князь поспешил оставить Майнц, потому что Всеволод, сделавшись единым властелином Руси, мог собрать такие огромные силы, что Болеславу ввек бы с ним не справиться. Болеслав тоже спешил наказать Русскую землю за то, что молодые князья против его воли долго воевали чешскую землю, и потому польское войско выступило в самый день приезда Изяслава.
Боярин Тукы с нетерпением ждал встречи с боярином Никифором, чтобы как можно больнее наказать его за ту беседу, что велась между ними на дороге из Берестова к Киеву. Но едва польское войско перешло русскую границу, как явились послы от киевского князя. Это были старый боярин Никифор и другой, именем Порей, когда-то служивший верой и правдой изгою Ростиславу. Прежде всего Никифор повидался с боярином Тукы и привез ему от князя Всеволода поклон и хорошенький дар - сто гривен серебряных. Боярин дар принял, отвесил поклон в ответ на княжеское приветствие и повеселел.
- Видно, на роду тебе написано, боярин, - сказал он Никифору, побеждать нашу сторону: против такого оружия, как княжеская ласка, мудрено бороться! Ну как же у нас теперь разговоры пойдут? Как дела-то у нас?
- А дела очень простые, - отвечал Никифор, - князь Всеволод уступает Изяславу старшинство и Киев, а сам едет назад к себе в Переяславль, вот и все дела. Об одном только просит, чтобы поляков не водить...
- Это можно будет сделать, это мы князю Всеволоду устроим, как ему угодно за его добродетели, - отвечал боярин и в самом деле сумел уговорить Изяслава отдать Болеславу некоторые червенские города, с тем чтобы войско туда и повернуло.
Торжественно вступил Изяслав в Киев, проскитавшись несколько лет по чужим землям. Но недолго он пожил спокойно. По совету боярина Тукы он не дал волостей сыновьям брата своего Святослава, те ушли в Тмутаракань, пришли назад с половцами, и в битве близ Чернигова Изяслав был убит 3 октября 1078 года.
КОММЕНТАРИИ
РАЗИН АЛЕКСЕЙ ЕГОРОВИЧ (? - 1875) - известный писатель, просветитель. Выходец из крестьян Владимирской губернии. Закончил гимназию, был учителем русской словесности в Павловском пажеском корпусе. Служил по различным ведомствам, в частности - по крестьянскому в Польше. Являлся соиздателем "Журнала для детей". Его считали писателем для юношества, чему немало способствовал яркий, доходчивый язык и просветительский характер его произведений. Много издавался. В Санкт-Петербурге вышли его книги: "Путешествие по разным странам мира" (1860), "Настоящий Робинзон" (1860), "Рассказы о природе и ее явлениях" (1861), "Исторические рассказы к биографии" (1861), "Рассказы о животных и растениях" (1864). Большой труд был вложен А. Разиным в создание "Свода узаконений и распоряжений правительства по устройству поселян-собственников". Постоянно проживал на станции Любань, где занимался врачебной практикой.