Глава 24

Тея

Тогда

Биологическую лабораторию от длинного коридора, стены которого были окрашены в алый и желтый — цвета школы, отделял ряд окон. Вид того, что происходило в коридоре, всегда привлекало мое внимание, потому что я страстно ненавидела биологию. Настолько, что даже несмотря на то, что мне не нравились ученики в моей школе, вместо концентрации на уроке я предпочитала наблюдать за их группами, куда-то направляющихся по коридору.

Как обычно, я сидела одна. Когда приходило время работать в паре, учителям биологии и химии приходилось назначать мне партнеров, потому что ребята категорически отказывались добровольно со мной работать.

Так что ненавидели меня теперь еще и за это: отныне никто в классе не мог работать с тем, с кем хотел, все были рассажены и сгруппированы таким образом, чтобы у паршивой овцы был кто-то в качестве партнера.

Было обидно, что я была тем, кого осуждали, когда Каина посадили в тюрьму.

Я все еще не могла понять эту логику, но кто я такая, чтобы подвергать сомнению могущество элиты студентов Академии Роузмор?

Эта мысль заставила меня стиснуть зубы, пока доктор Левистон рассуждал о протонах, нейтронах и прочей ерунде, которая утомляла до ужаса. Мне нужно было сосредоточиться, но я не могла этого сделать. Сегодня я была не в настроении.

Не только потому, что с нетерпением хотела оказаться в воде, но еще и потому, что ощущала что-то в воздухе.

Что-то, что вызывало у меня тревогу.

Когда я рисовала в своем блокноте маленькие пузырьки воздуха, закручивающиеся в водоворот в центре страницы, которые затем, всплывая, лопались на поверхности воды, мое внимание привлек шум.

Даже после того, что мы с Адамом перестали быть вместе, меня все еще раздражало, насколько я была к нему гиперчувствительна. Если честно, то, возможно, даже больше, чем раньше.

Его прозвучавший смех поразил все мои нервные окончания.

Я подняла глаза и поймала взгляд Адама, когда он проходил по коридору рядом с лабораторией. Не было ничего удивительного в том, что он был окружен толпой прихвостней.

В отсутствии Каина, и приобретя в результате этого значительную популярность, Адам занял место своего брата и стал править в старших классах.

Я знала, просто знала, черт подери, что когда наступит время выпускного, он станет королем выпускного бала. Если Мария, конечно, позволит ему присутствовать. На весенний бал она его не пустила. По крайней мере такое я слышала в раздевалке от ее болтливых подружек.

Я не могла представить, чтобы Адам до такой степени позволял Марии контролировать себя, но у нее были рычаги воздействия, не так ли? У нее была власть продлить срок заключения Каина и сделать его пребывание в тюрьме еще более ужасным, чем оно было раньше.

Власть в руках такого человека, как Мария, никогда не была хорошей вещью.

В реальности я даже не знала ее, но мне никогда не нравилось, как она смотрит на мир. Она была красивой, с длинными темно-каштановыми волосами, которые подчеркивали кремовую загорелую кожу. В ее глазах миндалевидной формы цвета насыщенного эспрессо могла бы быть улыбка, но вместо этого Мария постоянно хмурилась, выглядя так, будто кто-то испортил рядом с ней воздух. Я не могла понять почему, для того, кому в жизни было даровано так много, который с рождения оказался в мире богатства, она была такой ужасной стервой. Но она была такой. Без тени сомнения.

Когда наши взгляды встретились, смех Адама резко оборвался, что заставило Лиама и Дерека, парней из нашей команды по плаванию, и других его друзей, Джейка и Брэда, бросить на него взгляд. Им не потребовалось много времени, чтобы понять, на кого смотрит Адам.

Несмотря на то, что он смотрел на меня, я позволила своему взгляду обходить Адама, потому что не могла справиться со связью на этом глубинном уровне — по крайней мере, до обеда.

Было легче смотреть на мудаков, которых Адам называл своими друзьями, чем на него, даже если они строили рожи и насмехались надо мной. Я почувствовала облегчение, когда он вместе со своими прихвостнями исчез из моего поля зрения, хотя он определенно замедлился, когда увидел меня.

У меня было такое чувство, что Адам надеялся, что то, что произошло в отеле после моего посещения Форт-Уэрта, повторится, но у меня не было на это времени. Не только потому, что его в буквальном смысле не было из-за тренировок, но и потому, что мое сердце не этого бы выдержало.

Мое тело, однако, не соглашалось с этим, поэтому я начала принимать противозачаточные таблетки, на покупке которых настояла Дженис, на тот случай, если поддамся искушению, однако опасность лежала на любом пути, на котором мы с Адамом могли столкнуться. На этом пути печали было так много, что я сомневалась, что смогу выдержать, даже если жаждала его больше, чем когда-либо.

Но, поскольку Адам хотел меня, теперь он при любой возможности старался оказаться рядом со мной. Если раньше мне казалось, что у него есть какой-то GPS-навигатор, настроенный на меня, потому что в какой бы части академии я ни находилась, он уходил в противоположном направлении, то теперь же он постоянно был рядом.

Маяча в поле моего зрения, соблазняя меня своим голосом.

И хотя я тоже его хотела, я знала, что должна быть сильной.

Даже если в большинстве случаев это казалось непосильной задачей.

Когда прозвенел звонок, я еще долго сидела, собираясь с силами и, наконец, вышла из лаборатории. Идя по коридору, я услышала приглушенные рыдания, и огляделась вокруг, ища глазами источник звука.

Эти звуки напомнили мне меня в первые дни после свадьбы Адама. Я так плакала, как будто мое сердце разбилось. Как будто мою душу разорвали надвое.

Рыдания заставили меня испытать чувство неловкости, но я знала, что не могу просто уйти и оставить кого-то таким расстроенным, даже если этот кто-то хочет побыть один. Я должна была проверить этого человека.

Вдоль коридора стояли шкафы, которые учителя естествознания использовали для хранения своего инвентаря, и я прошла до конца, нахмурившись, потому что казалось, будто звуки исходили из шкафа.

Поскольку я знала, что они были заполнены до отказа, любопытство заставило меня пройти дальше на звук, и тогда я увидела ее.

Я встречала ее в школе. Девушка была новенькой, училась на три класса младше, но при встрече она поразила меня – хотя я больше не видела аур, ее аура была очень яркой. Она светилась как солнце, и невозможно было не заметить вокруг девушки этого ослепительного сияния.

Это всегда наводило меня на мысль о том, что она являлась светлым человеком. Жизнерадостным. Поэтому видеть, как она плачет, казалось просто неправильным.

В ее ярко-желтой ауре почему-то появились полосы темно-красного и коричневого цвета, которые, сливаясь с желтым, создавали тусклый цвет хаки в районе ее живота. Это заставило меня выдвинуть предположение о том, что она страдает не эмоционально, а, скорее, физически.

Никогда раньше я не видела такого цвета, даже у Винни или Луизы — двух умирающих людях, — и должна признаться, что испытала беспокойство. Я не знала эту девушку, да и не особо хотела ее знать, но ее аура заставляла меня думать о плохом.

Поскольку большинство времени я не видела ауры, то когда все-таки это происходило, я понимала, что для этого была какая-то причина. Причина, по которой определенный человек привлек мое внимание. Я заметила эту девушку с самого начала и подумала, что это судьба... даже если судьба не делала ничего, кроме как давала мне каждый раз пинок под задницу.

У девушки вырвался резкий вздох, и она еще сильнее свернулась клубочком, притянув к груди ноги. Вспышка боли на ее лице заставила меня вздрогнуть. Медленно я сцепила руки и начал быстро тереть их одна об одну, как будто они замерзли. Звук, должно быть, привлек ее внимание, потому что девушка, открыв глаза, увидела меня и побледнела. Но когда она начала подниматься на ноги, а на ее лице отразилось смущение и намерение убежать, участок ее ауры цвета хаки запульсировал, что, очевидно, означало возникновение новой вспышки боли, от которой она охнула и снова упала на пол.

Мгновенно, не думая о собственной безопасности, я опустилась на колени и схватила ее за руку.

 — Эй, все в порядке, — попыталась я успокоить девушку, издавшую протяжный, глубокий стон в тот момент, когда наши пальцы соединились.

 Меня удивило, что я не испытала ту же агонию, как с Луизой, — не было ничего хуже, чем еще раз ощутить ту острую боль, как тогда, когда я слишком долго и усердно пыталась ее излечить.

Глаза девушки широко раскрылись.

— Боже, как больно! — воскликнула она, и ее ресницы начали трепетать.

— Могу я отвести тебя к медсестре? — прошептала я, поскольку не хотела, чтобы она ассоциировала меня с обезболиванием, которое, я надеялась, она скоро почувствует.

— Она ничем не сможет мне помочь. У меня синдром поликистозных яичников — когда идут месячные, я испытываю дикую боль, — ответила она, отвернувшись.

— В такие дни ты не должна ходить в школу, — пробормотала я, и ее аура поясняла это лучше, чем записка врача. Конечно, я сомневалась, что преподаватели примут такое обоснование.

— Боже, у тебя такие горячие руки, — пробормотала она, стиснув зубы, и я знала, что так и есть.

Я это чувствовала.

Будто я держу грелку, наполненную кипятком. Тепло просачивалось из моих пор, словно я была подключена к электросети.

Девушка, облегченно вздохнув, прислонилась головой к стене, и когда цвет хаки из ее ауры стал исчезать, мне не нужно было спрашивать о том, стало ли ей лучше.

— Могу я отвести тебя к медсестре? — повторила я.

Облизав губы, она оторвала голову от стены, чтобы лучше меня видеть, и когда в ее глазах появилось изумление, я поняла, что она освобождается от пелены боли, которая скрывала от нее все остальное.