— Блядь, — выдохнул Адам мне в горло, посасывая и облизывая кожу.

Меня не волновало, что эти отметины, скорее всего, будут видны в прямом эфире международного телевидения. Мне просто нравилось его посасывание и давление.

Член Адама касался моего клитора, и у меня не оставалась иного выбора, кроме как откинуть голову назад и позволить ощущениям омывать меня подобно реке, вышедшей из берегов.

Когда он вошел в меня до упора, я даже не сопротивлялась. Просто использовала угол напротив стены, чтобы поднять вторую ногу и взобраться на моего мужчину как гребаная обезьяна.

Адам легко удерживал меня, и теперь, когда я была в его объятиях, он начал медленно толкаться во мне.

Приглушенный крик сорвался с моих губ, когда Адам прокладывал свой путь домой, и его тяжелого дыхания, его коротких проклятий возле уха было достаточно, чтобы мое сердце снова начало биться.

Его рот лихорадочно скользил по моей коже, отчего жар пробегал вверх и вниз по позвоночнику. Адам пробовал меня, упивался мной, позволяя своим губам путешествовать, не переставая шептать, по моему горлу и вверх до подбородка и челюсти, не останавливаясь, пока все мои нервные окончания не вспыхнули, и его рот не соединился с моим в поцелуе.

Трахая меня, Адам погружал свой язык в мой рот в такт каждому своему движению.

Сначала его толчки были медленными. Позволяющими мне почувствовать, каким толстым и твердым он был, чувствовать себя наполненной им. Затем его тело вздрогнуло, и он начал ускоряться.

Это было спешно. Безумно. Мощно. Интенсивно.

Это захлестнуло меня, утопило в ощущениях, задушило в нем, и, блядь, я бы не хотела еще раз ощутить маленькую смерть. (Прим. перев.: la petite mort или «маленькая смерть» — французское выражение, обозначающее оргазм. Подразумевает оргазменную потерю себя, которая уничтожает боль раздельности—одинокое Я исчезает в возникшем Мы).

Адам застонал, кончая в меня, поцелуем забирая мое дыхание, и мое тело приняло его семя.

Мне нравилось ощущение его внутри меня, та шелковистая влажность, которая привязывала к нему, так как никто никогда не мог понять, настолько это казалось первобытным и правильным.

Ощущение Адама, его гладкого члена, скользящего во мне, заставило меня снова взлететь. Я ахнула, а мое сердце пропустило удар, когда удовольствие охватило меня полностью. Экстаз заставил меня издать беззвучный крик, и я, проведя пальцами по его волосам, сильно вцепилась в них, вероятно, причиняя боль.

Мы стонали снова и снова, наши звуки любви и удовольствия звучали лучше, чем хор певчих, поющий осанны небесам.

Но разве не этим были наши крики страсти?

Благословением?

Когда мое удовольствие начало убывать, высоты стали отдаляться, я осела на Адама, зная, что он удержит меня, зная, что он не позволит мне упасть.

В этом я могла ему доверять.

Во всем остальном нет.

И это снова и снова разбивало мне сердце даже тогда, когда он снова и снова склеивал его.