Глава 28

Тея

Сейчас

— Как вы себя чувствуете, Теодозия?

Улыбка на моем лице была слишком широкой, пока я обдумывала вопрос репортера.

— Такое ощущение, что все годы тренировок, все годы жертвоприношений стоили того. — Подняв одну из медалей, висящих у меня на шее, я поцеловала ее и добавила: — Более того, мне кажется, что я, наконец, нашла свое место.

— Хорошо, мне интересно…— Рене Лизетт, журналистка, с которой я согласилась поговорить, склонила голову набок, и я приподняла бровь. — Почему вы согласились на это интервью?

— Выбрала из двух зол меньшее,— улыбнулась я. — Я предпочитаю иметь дело с людьми, с которыми, по крайней мере, знакома, пусть даже немного, а вы мне всегда нравились.

Более того, Рене никогда не задавала мне на пресс-конференциях глупых вопросов.

Я ценила это больше, чем она могла подумать.

Рене кивнула.

— Вы уже участвовали в соревнованиях несколько раз и имели отличные результаты, верно?

— Верно,— улыбнулась я,подняв медали над головой.

Фотограф настоял на том, чтобы я надела их, и хотя чувствовала себя идиоткой, сидя за столиком в кофейне со своими шестью золотыми медалями, Рене согласилась, что это выглядело впечатляюще.

Была ли она права или нет, я узнаю только тогда, когда она опубликует свою статью.

Разложив свои медали, которые так много значили для меня, на столе я поправила их, глядя на золотые лицевые стороны. Контракты, которые мне предлагали раньше, уже тогда были безумными. Я имею в виду, что и раньше была счастлива, но с таким количеством контрактов всего лишь после одного соревнования я получала все больше утверждений, что являюсь женским прототипом Майкла Фелпса.

Глупо, но не для моего банковского баланса.

— Чему вы обязаны своим успехом, Теодозия?

— Тея, пожалуйста, — попросила я ее.

Было время, когда я была Теей только для одного человека, но этого времени больше не было. Теперь я была Теей для всех. В основном потому, что это останавливало вопросы. Я не считала свое имя странным, но, видимо, я была единственной, кто так считал.

— Тея, — поправилась Рене, поднимая свою чашку кофе и делая глоток. Она выбрала тот, который слегка пах карамелью, и хотя аромат был едва слышным, он был достаточно сладким, чтобы у меня в животе заурчало.

На самом деле, пошло оно все.

Я повернула голову в сторону, чтобы найти официантку и, увидев ее, подняла руку.

— Чизкейк, пожалуйста.

В витрине стояла тарелка с «Джигли», и мне очень захотелось его попробовать.(Прим.перев.: «Джигли» — нежный японский чизкейк).

— С малиновым соусом или без?

— С малиновым соусом, пожалуйста.

Женщина, поклонившись, исчезла.

— Смерти, — сказала я, повернувшись к Рене.

— Что? — спросила она, удивленно раскрыв глаза.

— Я обязана своим успехом смерти.

— Это возможно?

— Ну, зависит от обстоятельств, — начала я, пожав плечами. — Если бы мой отец не умер, мне бы никогда не разрешили участвовать в соревнованиях. В этом возрасте я была бы уже замужем и, вероятно, имела пару детей.

— Вы цыганка, верно?

— Как будто вы этого не знали, — ответила я, улыбнувшись. Все, несмотря на то, что это было невероятно обидно, называли мой успех «цыганским везением».

Как будто такое вообще существует.

Во всяком случае, оно работало наоборот.

Проклятие.

Вот как я себя чувствовала. Но ты же не можешь признаться в этом вслух, когда только что выиграла шесть золотых медалей на самом важном спортивном мероприятии в цивилизованном мире, не так ли?

— Ваш отец умер, когда вы были совсем маленькой, не так ли? — осторожно спросила Рене.

— Да. Моя бабушка сказала, что вскоре после этого мама покончила с собой.

— Вы так спокойно говорите об этом, — сказала она, моргнув.

— А вы бы предпочли, чтобы я начала рыдать в свой кофе? — На моих губах появилась улыбка. — Это было очень давно. В течение многих лет я думала, что она дура.

— Вы несправедливы… — она отпрянула от моих слов.

Я осторожно описала то, что мне рассказывали большую часть моей жизни, историю, которую Роберт давным-давно продал прессе, чтобы помешать им выискивать подробности — правду. Каким-то образом у меня возникло ощущение, что теперь, когда я сделала себе имя, правда будет раскрыта… и это изменит ситуацию.

Это заставило меня захотеть контролировать, как информация будет выпущена в мир.

— Бабушка рассказала мне историю этой сильной любви. Она говорила, что мама не представляла своей жизни без отца. Но для меня это не было романтично. Это было просто глупо. Если бы она была в депрессии, я бы поняла это. Если бы заболела и нуждалась в психологической помощи, я бы поняла это, но самоубийство… Это ужасно. Я сотрудничаю со многими благотворительными организациями, которые стремятся предотвратить самоубийства, особенно среди детей, заставляя их открываться и рассказывать о своих проблемах. Но мама? Как сказала бабушка, она покончила с собой потому, что не могла продолжать жить без отца. Я думаю, что это была в некотором роде депрессия, но для меня тогдашней это была токсическая зависимость. Особенно после того, как это описывала моя бабушка. Как будто это была сказка. Как будто она смирилась с самоубийством моей мамы, потому что оно имело смысл.

Официантка принесла чизкейк, и, хотя мой аппетит немного угас, я пообещала себе, что, как только Игры закончатся, я попробую этот десерт — вот почему в первую очередь я выбрала именно это кафе.

Итак, пуская слюни, я отломила вилкой кусочек нежного бисквита, наколола его и отправила в рот, предварительно обмакнув в малиновый соус, чашечку с которым поставили рядом со мной.

Пирог был странным на вкус. Он был вкусным, но со слишком ярко выраженным вкусом яиц. А вот с сахарной пудрой и ягодным соусом было здорово.

Все это место, целое кафе было посвящено кошкам.

Мне это очень понравилось.

Кошки были повсюду, и меня особенно позабавило то, как одна полосатая кошка настойчиво желала посидеть у меня на коленях в половине попыток фотографа запечатлеть меня. Мне нравилось, что первые мои фотографии после Олимпиады будут такими неформальными. Я не была занудой, поэтому эти фотографии показали бы настоящую меня.

Если я нравлюсь кошкам, значит, я должна быть хорошим человеком, не так ли?

Кошка больше не запрыгивала ко мне на колени, но определенно продолжала наблюдать за мной, взгромоздившись на полку книжного шкафа, стоящего рядом со столиком. Ее живот был достаточно большим, чтобы предположить, что она беременна, поэтому то, что она не падала с этой полки, было чудом, свойственным только кошкам.

Было приятно, когда она сидела у меня на коленях, и мне понравилось, как она сейчас наблюдала за мной, настолько, что это заставило меня задуматься, смогу ли я завести такую же, когда вернусь домой. У меня не было такой жизни, когда бы я часто бывала в своей квартире, но кошки независимы, верно? Они много времени проводят на улице.

Было бы не слишком жестоко иметь кошку при моем плотном графике, не так ли?

— Тея? — Рене, протянув руку, слегка похлопала меня по руке. — Вы в порядке? Я знаю, что мы говорим о тяжелых вещах.

— Я думала о том, чтобы завести кошку, — ответила я,пожав плечами.

— Кошку?— переспросила она, нахмурившись, и мне показалось, что интервью идет совсем не так, как она ожидала.

Возможно, она думала, что я буду типичной спортсменкой, рассказывающей об американской мечте и своей цели выиграть еще двадцать медалей до того, как уйти на пенсию. Но это была не я.

Это была не Теодозия Кинкейд.

— Ага. Кошку. Я довольно одинока. Кошка пойдет мне на пользу.

— Вы одинока, потому что...

— Потому что моя жизнь — это сплошные тренировки,— фыркнула я. — Все просто. Вам не рассказывают об этом, когда показывают, как мы все хорошо выглядим. Не рассказывают вам о жертве, крови, поте и слезах. — На моих губах возникла улыбка, когда я провела большим пальцем по аверсу медали, над получением которой трудилась годами. — Я имею в виду, для меня это того стоило. У меня есть они, но большинство людей не приходят домой с медалью, не так ли? Они тоже победители. Мы все добрались до этого события, мы все достигли достаточного успеха, чтобы попасть сюда. Мы заслуживаем аплодисментов.

Рене улыбнулась мне, хотя я чувствовала, что удивила ее.

— Есть ли у вас сожаления?

— Да, — ответила я, отправив в рот еще один кусочек чизкейка.

— И что же это?

Диктофон рядом с ней издавал тихий жужжащий звук, и я на секунду посмотрела на него, думая, насколько откровенной могу быть, ведь последствия такого откровения могут затронуть не только меня, поэтому решила начать с малого.

— Я бы хотела, чтобы пара, которая помогла мне пережить трудные времена, была в зале и смотрела мои соревнования.

— Кто эти люди? — спросила она, удивленно раскрыв глаза.

— Водитель и экономка Рамсденов. Они погибли в автокатастрофе за несколько месяцев до того, как я окончила школу. — Мои губы сжались от горя — я все еще скучала по Питеру и Дженис. — В туннеле О’Нила образовалась пробка. Это была ужасная авария. Больше никто не пострадал.(Прим.перев.: туннель О’Нила—автомобильный внутригородской туннель в Бостоне, штат Массачусетс).

— Мне очень жаль,— сочувственно сказала Рене. — Я вижу, что вы все еще переживаете их уход.

Так и было.

— Они были первыми добрыми людьми, которые помогли пережить трудное время,— с трудом сказала я, потому что мое горло сжалось. — Они верили в меня, и мне бы хотелось, чтобы они увидели, как я стала победительницей, понимаете?

Более того, мне бы хотелось, чтобы они ушли на пенсию, и чтобы я помогла им добиться того, чего они всегда хотели, — открыть свой отель на побережье штата Мэн. Я могла позволить это сейчас, но было уже слишком поздно.

Смерть, как обычно, опередила меня, и сейчас слишком поздно, чтобы помочь людям, которых я любила.

— В этом есть смысл, — мягко согласилась Рене, и меня почти позабавило, насколько мягко она себя вела со мной, но я была безмерно благодарна ей за это.