- Сир, на то я и здесь, чтобы предупредить опасность.

Его величество схватил Корвизара за ухо:

- Признайтесь, Корвизар, что вы поверили моим словам. Да я же вас переживу!

- Не только меня, сир, но и многих других.

Бонапарт переменил тему:

- Ну, хватит о болезнях, горе-доктор. Скажите, что это у вас в руке?

- Это трость, сир.

- Уродливейшая вещь, Корвизар. Противно даже смотреть. Почему вы носите такую отвратительную трость?

Врач ответил:

- Сир, я купил эту трость очень дешево, но стоит она очень дорого.

- Скажите-ка, сколько вы за нее заплатили?

- Тысячу пятьсот франков, совсем недорого...

- Боже правый, тысячу пятьсот франков? Дайте-ка сюда это уродство.

Он взял ее в руки, стал внимательно рассматривать и вдруг заметил на набалдашнике позолоченный портрет Жан-Жака Руссо.

- Корвизар, она принадлежала Жан-Жаку? Где вы ее откопали? Если ее вам подарили больные, то это прекрасная память.

- Простите, сир, но я же сказал, что заплатил за нее тысячу пятьсот франков.

- Все равно, Корвизар. Это не истинная ее цена. Трость принадлежала великому человеку, то есть такому же, как и вы, великому обманщику.

И так как доктор улыбался, Его величество повторил:

- Я не шучу, Корвизар. Жан-Жак был в своем роде великий человек, совершил много добрых дел...

И снова схватил Корвизара за ухо:

- Никакого сомнения - вы хотите походить на Жан-Жака!

Задумавшись, он вдруг спросил:

- Корвизар, в Париже много больных?

- Не так уж много, сир.

- Сколько вы заработали за вчерашний день?

- Я не считал.

- Двести франков?..

- Вряд ли.

- Но ведь вы с каждого пациента берете двадцать франков.

- Простите, сир, у меня нет твердых расценок. Случается, даже три франка беру.

Его величество остался доволен:

- Весьма похвально, значит, вы человек гуманный.

Беседуя, Бонапарт быстро одевался, чтобы успеть на охоту в Сен-Жерменский лес.

- Как вы думаете, Корвизар, погода благоприятная для охоты?

- Да, сир, прекрасная погода.

- Вы ходите на охоту?

- Иногда.

- И в это время ваши больные, оставшись без присмотра, мрут? Где же вы охотитесь, Корвизар?

- В Шатуйе, сир, в имении герцога Монтебелло.

- Давайте сегодня поедем с нами вместе, я хочу видеть, как вы охотитесь.

Корвизар отказался:

- Это для меня большая честь, сир, но у меня нет с собой ружья.

- Мы дадим вам ружье. Рустам, ты слышал?

- Я не смогу пользоваться оружием Вашего величества, сир.

- Почему?

- Я левша.

- Это ничего не значит, мне очень хочется, чтобы вы были со мной. Жаль, уже нет времени послать за вашим ружьем.

Корвизар сел в карету старшего егеря и вместе со всеми поехал в Сен-Жермен. Он только один этот раз был на охоте с Его величеством.

Как уже говорилось, Корвизар часто присутствовал при утреннем туалете императора. Однажды утром речь зашла о господине Бурьенне. Наполеон сказал:

- Держу пари, Корвизар, что если запереть Бурьенна одного в саду Тюильри, он обнаружит там клад[6]. Поразительно проницательный и прозорливый человек,

Императорские покои в Тюильри смотрели в сад. Однажды, когда Бонапарт одевался, доложили, что пришел Наполеон младший. Император разрешил ему войти. Когда мальчик вошел, Наполеон обнял его и стал целовать. Они стояли около окна. Наполеон показал на сад и спросил у мальчугана:

- Чей это сад?

- Моего дяди.

Его величество потянул мальчика за ухо и сказал:

- После меня достанется тебе! Я надеюсь оставить тебе неплохое наследство.

Однажды во время дрезденского похода император беседовал с мосье Маре [7] о короле Баварии. Он сказал герцогу Бассанскому:

- Как войду в Мюнхен, камня на камне не оставлю...

Генерал Гийо[8] командир легкой артиллерии конной гвардейской дивизии, за день до битвы при Монтерее[9] был неожиданно атакован неприятелем и потерял много пушек. Узнав об этом, император велел тотчас же отозвать генерала Гийо с шоссе, ведущего в Монтерей. Когда Гийо предстал перед Наполеоном, он не смог сдержать гнева и обрушился на Гийо в присутствии окружавшего его старшего офицерского состава:

- Господин генерал, где доверенные вам пушки? Вы можете допустить, чтоб похитили даже вашу жену, но не мои пушки!!

Бонапарт, не найдя в своем возмущении больше слов, сорвал и бросил наземь свою шапку. Генерал хотел что-то сказать в оправдание, объяснить, что все случилось не по его вине, но император не стал его слушать:

- Замолчите, мосье, вы просто трус!

У Бонапарта были маленькие и изящной формы руки и ноги. Могу с уверенностью сказать, что первые парижские красавицы позавидовали бы таким рукам. А тело его словно было вылеплено скульптором. Он всегда по утрам принимал ванну и менял в день две рубашки. Обычно он носил гвардейскую форму, а на торжества и парады-гренадерскую. Во время походов или даже в Париже постоянно носил одно и то же белье, пару носок, шелковые штиблеты, полотняное белье, суконный жилет, рубашку из голландского полотна (трико и жилеты должны были быть ослепительной белизны), светлый виссонный галстук и воротник из черного шелка. Во время поездок и походов туфли надевал редко, предпочитал сапоги. Во дворце же всегда был в туфлях с позолоченными шнурками, а сапоги надевал только когда ездил на охоту.

Лавиньи, самый старый конюший Наполеона, был отцом девятерых детей. Его послали на пенсию с шестьюстами франков, чего не хватило бы даже на сухой хлеб его семье из десяти человек. Поскольку я был близок с Лавиньи и даже был крестным отцом одного из его детей, то я посоветовал ему написать прошение на имя Его величества. Я хотел вручить прошение из самых лучших побуждений и отнюдь не думал тем самым досадить старшему конюшему мосье Коленкуру.

Необходимые бумаги мне принесли перед нашим отъездом в Компьен[10].

Однажды во время утреннего туалета я представил их Его величеству и попросил от себя что-нибудь сделать для бедняги Лавиньи. Он прочел прошение и послал меня за Коленкуром, который вместе со старшими офицерами ждал в приемной выхода Бонапарта. Когда я доложил, что Коленкур явился, он приказал пригласить его и сразу же возмущенно набросился на него с упреками:

- Коленкур, как вы распоряжаетесь доверенным вам делом! Лавиньи служил мне во время египетского и итальянского походов, он самый, быть может, старый служащий дворца. А вы соизволили послать его на пенсию всего с шестьюстами франков, чтобы устроить на его место кого-нибудь из своих людей?

Коленкур начал что-то говорить и разъяснять, но Бонапарт повернулся к нему спиной и обратился ко мне:

- Языкастый, видать, человек, ничего не скажешь... Писать умеешь, Рустам?

- Немного, сир.

- Вполне достаточно. Сегодня же напишешь Лавиньи, что я определяю ему пенсию в тысячу двести ливров из своей казны и одновременно назначаю конюшим в Версале. За это он получит еще две тысячи четыреста франков.

За все эти годы Лавиньи всего один раз навестил меня...

Когда-то я был очень близок с мосье Бизуаром[11] , начальником отделения французского банка. Однажды мы с семьей были у него на обеде. Среди приглашенных был некий отставной хирург по имени Моризо, который работал в службе охраны дворца. Ему было уже семьдесят восемь, но он не получал пенсии и не имел никаких средств к существованию. Вдобавок ко всему еще и изрядно оглох.

Бизуар сказал:

- Папаша Моризо, если Рустам походатайствует, император непременно что-нибудь сделает для тебя...

От этих слов старик так расчувствовался, что даже заплакал.

Ничего ему не обещав, я только попросил мосье Бизуара написать прошение от имени Моризо. Я только хотел хоть чем-нибудь помочь бывшему хирургу, сделать для старика доброе дело. Я долгое время носил эти бумаги с собой, чтобы вручить Его величеству, когда у него будет хорошее настроение. Бывали дни, когда никто не смел с ним даже заговаривать.