«Ехал мальчик Сёмушка на лошадке скоренько, по кочкам, по кочкам, в ямку бух», — внезапно всплыло в памяти, и чёрный пёс, считающий себя волком, мотнул головой раз, другой, а потом, яростно зарычав, кинулся защищать человека от нападавших из леса собратьев по стае.

Скоро все было кончено. Часть стаи ушла в лес зализывать раны, в том числе и волчица, а на снегу осталось лежать пять волков и Семён.

Астафий сполз с телеги и кинулся к сыну. Упал перед ним на колени, стал оттаскивать мёртвого волка, за которым тянулась грязно-желтая требуха. Припав к груди парня, пытался услышать стук сердца.

 Семён был весь в крови, своей и волчьей. Уголёк, не обращая внимания на Астафия, подошел к умирающему и лизнул горячую кровь. В пёсьей голове внезапно зазвучали слова, врезаясь в самый мозг невыносимой болью: «Иди, собака, и забери с собой свою собачью старость от чада Семёна за пашни, леса, буераки, луга».

Уголёк упал, как подкошенный, в снег. Клочками посыпалась на замёрзшую землю чёрная шерсть, передние лапы стали руками, задние — оформились в ноги, туловище вытянулось, и вот на земле уже лежал стройный отрок. Только голова осталась собачьей. 

Замерший в ужасе Астафий, наконец вспомнив про молитву, шептал раз за разом: «Господи, помоги! Помоги, Господи, рабу божьему Семёну!»

Получеловек-полупёс жутко завыл, подняв морду к вышедшей из-за туч луне, из его носа и ушей хлынула кровь, и в этом багрово-черном месиве вдруг показалось человеческое лицо, тёмные, стриженные под горшок волосы и легкий пушок усов над верхней губой. А раненый Семён враз скукожился, стал обрастать шерстью и наконец превратился в пса. Чёрного как уголь. Над его правой лопаткой зияла глубокая кровоточащая рана.

— Тятя, — обратился отрок к Астафию.

Словно завороженный, мужик снял с себя дрожащими руками тулуп и накинул на плечи вновь рождённого сына. Подобрал валяющиеся на снегу возле пса пимы, подал Семёну. 

А потом, подхватив топор и ружьё, Астафий бросился бежать к деревне.

Семён же припозднился. Он взвалил на плечо раненого пса, бывшего еще недавно человеком, и пошёл, слегка покачиваясь от тяжёлой ноши. Уже у самой деревни пёс очнулся, лизнул Семёна в ухо.

— Потерпи, Уголёк, — подбодрил зверя юноша. — Дома поставим тебя на ноги, не боись.