Джесси спал, Риф тихо поцеловал его в лоб и вышел из дома.

Вот как Риф укрылся под личиной страдающего расстройством нервов выходца с Восточного побережья Трэпстона Чизли III, он учился казаться более неуравновешенным, чем был на самом деле, одевался, как хлыщ, не способный сесть на лошадку карусели, проник в Денвер, чтобы брать уроки танцев у некой мадам Обержин, заставил ее поклясться, что она будет хранить всё в тайне, под страхом древнего проклятия шамана штата Юта. Он начал пользоваться одеколоном и тем же сортом помады для волос, что и немецкий кайзер Вильгельм, хранил свой динамит, детонаторы и различные механизмы для взрывных машин в специально подобранном и украшенном монограммой саквояже из крокодиловой кожи, который ему подарила дерзкая и ненасытная Руперта Чирпингдон-Гройн, путешествующая англичанка — он был очарован тем, что она воспринимала как противоречия своего характера, но не игнорировал полностью сигналы опасности, встречавшиеся на пути.

—  Дорогая миссис Чирпингдон-Гройн, вы не должны расстраиваться из-за меня слишком сильно, хотя, признаю, я пошалил на кухне с той малышкой Юп Той и так далее, но вы просто должны меня простить —  что может значить нераспустившийся цветок лотоса для того, кто провел хотя бы мгновение с вами, обворожительная, желанная миссис Чирпингдон-Гройн...

Сама Юп Той ждала его у огромного ледогенератора среди убиравших лед девушек в укороченных платьях с пайетками, ее разрисованное лицо напоминало фарфоровую маску в свете керосина, льющегося откуда-то снизу, она всматривалась пристально, кусала ногти, невозмутимой она могла бы показаться лишь такому игнорирующему окружающих человеку, как Руперта. Для тех, кто больше ценил ее достоинства, ее разум был открытой книгой, и многие начали осторожно отходить, предчувствуя надвигающиеся неприятности.

В неосвещенных глубинах огромного устройства паровой молот неустанно разбивал блоки сырого льда, пар поднимался и пыхтел, смешение всех агрегатных состояний воды сразу, сквозь которое девушки, убирающие лед, направляемые метрдотелем с парой кастаньет, разъезжали на роликах между столами, доставляя оцинкованные ведерки с чеканным названием заведения, до краев наполненные холодным веществом в твердой фазе.

Риф присоединился к разгульному салону неврастеников, в котором царила Руперта, путешествующих от одного термального источника к другому в поисках вечной молодости или в попытке убежать от груза времени, когда искал достаточно импульсивных или невнимательных картежников, за счет которых можно курить гаванские сигары и пить шампанское по 3,50 доллара за кварту, а Руперту то и дело поражали его индейские безделушки из серебра и ляпис-лазурита, она долго ломала голову и решила, что он — белый дикарь, притворяющийся денди. Но это не мешало им устраивать загулы в среднем раз в неделю, незабываемые скандалы, заставлявшие окружающих разбегаться по закуткам, не зная, какое расстояние будет безопасным. В перерывах между этими дебошами Риф вел длинные бессвязные разговоры со своим членом о том, что нет смысла сейчас особо скучать по Стрэй, но это только уменьшало желание — не к одной Руперте, а вообще ко всем, к Юп Той или к кому угодно, кого они могли встретить во время своих путешествий.

В конце концов, они разъехались в Новом Орлеане после постоянной туманной головной боли ночи, которая началась в заведении месье Пешо, где коктейль «Сазерак», который, говорят, изобрели там, по мнению Рифа, не шел ни в какое сравнение с коктейлем, который подавали в баре Боба Стоктона в Денвере, а вот их «Абсент фрапе» —  совсем другое дело. Заправившись топливом, компания переместилась во Французский квартал в поисках «более экзотических» средств опьянения —  в смысле, если зайти слишком далеко, некоего порошка зомби. Этой ночью Руперта была в облегающем костюме из черного бенгалина с воротником «Медичи» и манжетами из шиншиллы-метиса. Под костюмом только корсет и чулки, в чем Риф имел возможность убедиться ранее во время их привычных вечерних рандеву.

В этом городе вскоре становилось очевидным: то, что вы видели с улицы — не то что не «вся история», но даже не картинка на обложке. Настоящая жизнь таилась в глубинах городских кварталов, за витиеватыми железными воротами, и в черепичных галереях, которые могли тянуться на много миль. Раздавались слабые отголоски музыки, сумасшедший забой, банджо и горны, глиссандо на тромбоне, профессора борделей играли на пианино так, словно попадали по клавишам между клавиш. Магия вуду? Менее всего это было связано с вуду, магия вуду царила здесь везде. Невидимые стражи обязательно сообщили бы вам об этом, самые толстые шеи можно было здесь заподозрить в том, что они предостерегают о покалываниях Невидимого. Запретного.

А тем временем ароматы местной кухни: колбаски чоризо, суп из стручков бамии, лангуст, томленый на пару, и креветки, кипяченые в сасафрассе, доставленные из краев, которые вы никогда не видели, добивали то, что оставалось от вашего здравомыслия. Повсюду на улицах бесшабашные негры. Так называемые Итальянские Беспорядки —  их причиной стало предполагаемое убийство шефа полиции итальянской Мафией, еще не потускневшее в памяти горожан, дети любили приставать к незнакомцам, независимо от того, были ли они итальянцами, с вопросом: «Хто убыл шефа?», не говоря уж о «Сестру твою в задныцу».

В конце концов они осели в «Грас-Холле» мамаши Тант, мюзик-холле неподалеку от Пердидо-Стрит в центре квартала злачных мест.

—  Да, это, без сомнений, очаровательная виньетка, —  кричала Руперта, -— но, роднулечки мои, музыка!

«Наркотик» Бридлав и его «Веселые негры» — оркестр этого заведения, и у всех было предостаточно времени, чтобы прокомментировать вкусы Руперты. Несколько посетителей даже подошли и пригласили ее танцевать, этого было достаточно, чтобы повергнуть ее в странное улыбчивое оцепенение, из-за чего они уходили с недоумением во взгляде, после чего она оглядывалась на Рифа с возмущением, если не в панике.

—  Ты собираешься просто сидеть тут, пока эти ухмыляющиеся негры оскорбляют нас обоих?

—  Это как? — достаточно добродушно спросил Риф. —  Взгляни, видишь, что делают эти люди? Это называется «танцуют». Я знаю, ты танцуешь, я видел.

 — Эта музыка, — проворчала Руперта, — годится только для самого скотского совокупления.

   Он пожал плечами:

   - Это ты тоже делала, я видел.

—  О Боже, как вы мерзки. О чем я только думала? Впервые мои глаза открылись, и вы предстали передо мной во всей красе —  ты и твоя психически больная страна, фактически разорвавшая себя на части за пять лет этих гонок возвращения в джунгли. Элджернон, мы уходим отсюда немедленно.

  — Увидимся в отеле?

  — Думаю, вряд ли. Твое место — где-нибудь в вестибюле.

   Вот так вот просто она и ушла.

Риф закурил сигарету с табаком и марихуаной и начал обдумывать свое положение, а вокруг заразительные мелодии и ритмы продолжали перекраивать ночь. Чуть погодя, расправив плечи, он подошел к улыбающейся молодой женщине в ошеломительной шляпе с перьями и пригласил ее танцевать. Он заметил беглый оценивающий взгляд, которым она его наградила, но этот внимательный взгляд всё же был на полторы секунды дольше, чем те, которыми его одаривала когда-либо Руперта.

Когда «Наркотик» со своей бандой решил сделать перерыв, Риф спросил у него:

  — Что это пили все за вашим столом? Можно мне попробовать?

 —  Джин с тоником «Рамос». Возьми себе один тоже.

Бармен долго взбалтывал коктейль в длинном серебряном шейкере под медленную внутреннюю синкопу.

Когда Риф принес напитки, за столом кипела дискуссия о теории Анархизма.

 — Ваш собственный Бенджамин Такер писал о Земельной лиге, — говорил юноша с явным ирландским акцентом, — в таких пылких выражениях, дескать, мир ближе всего подошел к идеальной Анархистской организации.

—  Здесь нет внутреннего противоречия, —  прокомментировал «Наркотик» Бридлав.

— Я заметил то же самое, когда играл ваш оркестр, невероятная социальная согласованность, словно у всех вас один мозг.

 —   Конечно, — согласился «Наркотик», —  но это нельзя назвать организацией.

 —  Как вы это называете?

 —  Джаз.

Ирландец представился Рифу как Вольф Тоун О'Руни, странствующий мятежник, хотя нет, быстро добавил он, фений —  более точное определение, хотя ему это определение казалось, поскольку он из семьи, члены которой состоят в Земельной лиге, его отец и дяди с обеих сторон — среди учредителей, далеко не полным.

—   Эти люди изобрели бойкот, — Риф сделал вид, что вспоминает.

—  И замечательный метод, если вы бывали в нашей глубинке, в Слиго и Типперари, и всё такое. Будоражит ум кровожадных бриттов, кроме того, иногда заставляет их прекратить свои злобные неистовства. Но в городах сейчас...

Немного помолчав, Вольф Тоун начал взволнованно щебетать:

— В любом случае, спасибо небесам за эти великие и прекрасные США и всё их изобилие, водопад пенни, монет в пять и десять центов, потому что без них мы замерзли бы и погибли, как картошка в сезон крепких морозов.

 Он как раз вернулся из турне по американским городам, где собирал деньги для Лиги, особенно его впечатлила борьба за свои права шахтеров Колорадо.

—  Я надеялся, пока буду там, как-то встретиться со знаменитым бомбистом Дикого Запада, известным как Кизелгур Кид, но, к сожалению, с некоторых пор о нем ничего не слышно.

Риф не очень-то знал, что ответить, но, понимая, что отвести взгляд прямо сейчас —  плохая идея, сидел молча, смотрел в лицо ирландца, на котором, как ему показалось, на мгновение увидел некий свет. Но вскоре Вольф Тоун вновь погрузился в свое любимое состояние черной меланхолии, которое Риф со временем научился распознавать как метафорическое устройство, в недрах которого таится смертельный механизм в ночной мгле.