– Мне ничего подобного не известно, – ответил тот после короткого замешательства.

– А в фундаменте?

Бойл отрицательно покачал головой.

– А где я смог бы осмотреть обшивку опорных конструкций или верхушки свай?

И снова Бойл задержался с ответом.

– Это невозможно. Все закрыто стенами и полом.

– Не просил ли кто-нибудь из инженеров взломать стену или пол, чтобы изучить состояние фундамента?

– Нет. А почему их это должно интересовать?

– Ну, может быть, просто удостовериться, что там все основательно. И вот еще что: эта система освещения возле кабинетов. Должно быть гофрированное покрытие глубиной дюйма в три с огнеупорным напылением, а не складки в пару дюймов без всякой огнеупорной защиты. Да и бетон, как мне кажется, изготовлен из какой-то облегченной смеси. Я не ошибся?

Бойл смотрел на него спокойно.

– У вас, должно быть, оказался один из ранних проектов. Конструкцию пола потом изменили. Легкий бетон на двухдюймовом настиле не должен иметь огнеупорной защиты. Загляните в кодекс.

– Понятно. Это уменьшает постоянную нагрузку, да? По меньшей мере на три-четыре фунта на квадратный фут. Готов биться об заклад, что вы сэкономили уйму строительной стали, поменяв пол на более легкий.

– Мы использовали меньше стали, чем в башне Гарнера на той стороне улицы, у которой этажное пространство больше.

– Это изменение сделали уже после того, как был уложен фундамент?

Бойл кивнул. Митчелл сделал несколько пометок в записной книжке.

– Скажите, а вы не обратили внимания на то, что мне легко удалось отковырнуть кусочек от бетонной плиты? – Никакой реакции Бойла на это не последовало. – В смеси, наверное, цемента намного меньше, чем положено, вам не кажется?

– А какое это все имеет отношение к окнам?

– Вполне возможно, что никакого, – согласился Митчелл.

В 12.37, строго по расписанию, двигавшийся на юг по 8-й авеню поезд подземки выполз на станцию «50-я улица», чтобы потом направиться дальше, к Центру всемирной торговли в нижнем Манхэттене. Машинист Мануэль Роза взглянул на свои карманные часы. Поездка от 168-й улицы к Вашингтонским холмам заняла девятнадцать минут. Не было никакой возможности точно придерживаться расписания в утренние часы «пик», когда в каждый вагон набивалось более сотни пассажиров, но, если он не транжирил понапрасну времени и внимательно следил за скоростью, ему обычно удавалось снова войти в расписание к десяти или одиннадцати часам утра, что являлось предметом его гордости. Он быстро взглянул на боковое зеркало и задержал взгляд на входящих и выходящих пассажирах. Этот ритуальный танец он видел тысячи раз: руки, ноги и разноцветные одежды, выкатывавшиеся из поезда, встречались с идентичным потоком, двигавшимся в противоположном направлении. Спустя секунд десять край платформы опустел. Проводник в середине поезда закрыл двери и дал два гудка. Поезд слегка вздрогнул и, набирая скорость, покатился к черному отверстию в конце станции. Огни платформы уносились назад все быстрее и быстрее.

– Следующая остановка «42-я улица», – объявил проводник.

Поезд нырнул в темноту туннеля, со скрипом и завыванием набирая скорость. Параллельные рельсы уходили далеко вперед, их серебристые ленты отражали тусклое свечение передних прожекторов. В прошлый уик-энд Роза возил свое семейство на водные аттракционы в Куинз. Его детишки визжали от счастья, вылетая пузом вниз на резиновом матрасе из этих изогнутых труб прямо в воду. Он и сам нашел развлечение забавным и, кстати, не слишком-то отличающимся от его работы. Для него эта поездка была чем-то вроде выходного, проведенного за привычным делом. Толкая дроссель вперед, пока тот не достиг верхнего уровня, Роза на мгновение испытал радостное возбуждение, такое же, как на водных аттракционах.

Двое мужчин отошли подальше от оглушительно дребезжащего пневматического отбойного молотка туда, где они смогли бы разговаривать, не крича в ухо друг другу.

– Я верно расслышал, что ты велел им долбить вниз на двенадцать футов? Мне кажется, что шесть – это предел.

Чет Кризек, который был пониже своего собеседника, хрипло захихикал.

– Я разве учу тебя, как надо нагружать грузовики? Так что не учи меня взрывать.

– Очень не хочется, чтобы твоя долбилка попала куда-нибудь не туда. Ты же знаешь правила. Никаких взрывов на расстоянии двадцати пяти футов от туннеля подземки, никаких глубинных котлованов вблизи улиц, никаких взрывов в дневные смены и в обеденный перерыв.

– Смотри, мы уже почти на дне. Еще разок – и все дела. Никто и не узнает об этой разнице.

– Черта с два, не узнает! От твоего взрыва могут вылететь тысячи окон. Ларри никогда не разрешил бы тебе подобное.

– А откуда он узнает? Ты что же, собираешься рассказать ему?

– Кто, я?! С какой стати я стану ему рассказывать? Мое дело – руководить земляными работами. Бригадир взрывников – ты. Это же у тебя есть удостоверение пожарного департамента. Я тебя даже и знать-то не знаю и даже не разговариваю сейчас с тобой. Думаю, что сейчас я лежу себе дома и болею.

– Мне нравится твоя позиция, – снова усмехнулся Чет. Он снял с головы каску и рукавом рубашки вытер пыль и пот со лба.

– Посмотри-ка на этих мойщиков окон на здании Залияна, – сказал высокий мужчина, тыча пальцем в небеса. – Они на высоте шестидесяти этажей над улицей и, должно быть, считают, что находятся в безопасности. Когда ты взорвешь свой заряд, им покажется, что началось землетрясение.

Чет запрокинул голову и, щурясь, посмотрел на узкую платформу, свесившуюся с залияновской крыши.

– Как это они могут там работать? У меня от одного взгляда на них голова кружится.

В конце дня расстояние в десяток кварталов от здания Залияна до компании «Пан-Америкэн» пешеход преодолевал точно с такой же скоростью, как и такси. Кроме того, идя пешком, Митчелл мог погрузиться в людскую реку, а именно она определяла для него все своеобразие Нью-Йорка. Что за удивительное смешение всего на свете! Люди самых разных цветов кожи, верований, национальностей, любого роста, комплекции и возраста, эффектные и невзрачные, вызывающие и скромные, одетые с иголочки и в лохмотья, двигались плечом к плечу по тротуарам в каком-то бесконечном потоке. Митчелл бывал почти во всех крупных городах страны, но нигде не видел ничего хотя бы отдаленно похожего на энергию и насыщенность уличной жизни Манхэттена. В некотором отношении Сан-Франциско считался Нью-Йорком в миниатюре, но при сравнении выглядел каким-то жиденьким супчиком, ну а Денвер вообще казался мавзолеем. Интересно, оправдано ли его неясное ощущение опасности, которое он всегда испытывает в Нью-Йорке? Конечно, здесь существовала преступность, но она была поделена на столько миллионов людей, что Митчелл находился, возможно, в такой же безопасности, в какой он был бы в отдаленных кварталах Блумингтона... но при этом чувствовал себя чертовски бодрым и веселым. Да, шагая настолько широким и решительным шагом, насколько это возможно в такой толчее, он определенно ощущал прилив веселого возбуждения. И не случайно! Ему предстоял обед с женщиной не только умной и интересной, но и красивой. Давно с ним не случалось ничего подобного. Правда, то, что он успел разузнать о здании Залияна, несколько портило радужное настроение, но сегодня вечером он собирался оттеснить мысли о работе куда-нибудь на задний план и полностью наслаждаться жизнью. А утром он посмотрит, складываются ли найденные факты в какую-нибудь систему.

Дожидаясь зеленого света, он вдруг подумал, а не послать ли к черту кафетерий при Объединенном строительном центре и не закусить ли где-нибудь на тротуаре, у перекрестка 50-й улицы и Мэдисон-авеню? При таком разнообразии этих тележек на колесах они с Кэрол могли бы очень мило пообедать кремовыми батончиками, отличной франкфуртской говядиной и сосисками, яичным кремом, поджаренными орешками, яичным рулетом, жареной морской капустой, мороженым «Хорошее настроение», гамбургерами, глазированными хлебцами и свежайшими охлажденными фруктами. А в качестве послеобеденного развлечения понаблюдать, как вон та девушка в кожаном костюмчике продает надувные игрушки или как вон тот ловкач дурачит туристов игрой в три скорлупки.