Глава 39

ЭМЕРСОН

Я приехала домой, чтобы взять больше одежды и проверить папу. Еще мне нужно забрать ноутбук, чтобы я могла провести кое-какие занятия. Папа сказал, что у него все хорошо, но я почувствовала себя виноватой в тот момент, когда его глаза загорелись, когда он меня увидел.

Я проводила практически все свое время на тренировке, за работой или с Санчесом. Я каждый день проведывала папу, но понимала, что все уже не так, как раньше. Сообщения Конни помогали, да и папа постоянно присылал сообщения о том, чем занимался, хотя все его сообщения были несвязными и не имели смысла.

Я открыла рот, чтобы извиниться, но папа заговорил первым:

— Я тут кое о чем подумал.

— Да? — Я была почти за дверью. — О чем?

— Наверное, пришло время, когда тебе следует найти свою собственную квартиру, — улыбнулся он. Это была одна из его старых улыбок, из тех, которыми он улыбался до своей болезни.

И мне захотелось расплакаться.

У него был один из хороших дней. Это означало, что он понимал, сколько мне лет, и что я жила с ним, потому что не могла вынести того, чтобы он был один.

— Я подумаю об этом, — солгала я. Я боялась, что если перееду к Санчесу, то это расстроит папу, ухудшит его состояние. Хотя, на самом деле, во время приступов он едва замечал, что меня нет рядом.

— Эмерсон. — Он произнес мое полное имя. Вот черт!

Я повернулась на каблуках и посмотрела ему в лицо.

— Да, пап?

— Я горжусь тобой. Ты это понимаешь, верно?

— Папа. — У меня сдавило в горле. Я смогла лишь кивнуть и прошептать: — Спасибо.

— Он хорошо к тебе относится? — спросил он. — Тот парень, который позволил мне обыграть себя в шашки?

— Да. — Я застенчиво улыбнулась. — Он очень хорошо ко мне относится. — Мои мысли ушли на опасную территорию — на территорию любви, на территорию, где Грант доминировал во всех отношениях.

— Я это вижу. — Папа поцеловал меня в лоб. — Я хочу, чтобы ты была счастлива, девочка. И думаю, он делает тебя счастливой, я не видел, как ты улыбаешься с… — его улыбка исчезла, — с Миллером Квинтоном.

Впервые за многие годы, когда папа произнес его имя… боли не было. Не было тоски. Не было гнева. Не было боли из-за потери моего лучшего друга и моего нерожденного ребенка. Память об этих чувствах была, но Миллер и Санчес помогли мне объединить все части, которые когда-то были сожжены, и вдохнули в них новую жизнь. Санчес — своей любовью, а Миллер — своей дружбой, которой, я точно знала, буду дорожить всю оставшуюся жизнь.

— Вообще-то, мы с Миллером снова друзья. — Не знаю, почему мне было необходимо рассказать папе то, что, как я знала, через несколько минут или часов тот, скорее всего, забудет, но он был такой же важной частью того, что случилось с Миллером, что мне казалось несправедливым не рассказать ему, чем все закончилось. — Он играет за «Смельчаков».

— Черт возьми! — улыбнулся отец. — И все хорошо? Расскажи мне все! — И вот так, все поведение папы изменилось. — Давно он в команде? Какая у него статистика?

Десять минут.

Мне подарили десять минут с папой, которого я знала.

С прежним папой.

С тем, который запоминал футбольные факты и каждый год обыгрывал меня в фэнтезийном футболе.

С папой, который любил футбол почти так же сильно, как и я.

С папой, который поддерживал меня, когда я потеряла ребенка.

С папой, который сказал мне, что со временем все будет хорошо, что жизнь продолжалась.

— Я так горд, — наконец сказал папа, — что все наладилось между тобой… — Странный взгляд мелькнул на его лице. — Знаешь, мне нравится этот Грант Санчес…

Я рассмеялась.

— Да, мне тоже, папа, мне тоже.

Он улыбнулся и поцеловал меня в лоб, затем вернулся в кресло, сел и нажал на пульт.

— О, и дорогая? — позвал папа. — Не задерживайся допоздна, помни, что у тебя все еще комендантский час!

И вот так этот момент ушел.

Но мне было все равно.

Потому что мне вручили подарок.

Я не только выяснила отношения с Миллером, и тот период моей жизни закончился, но и рассказала все папе, которому нужно было это знать, даже если он никогда этого не осознает. Я должна была верить, что ему это нужно, что это имело значение, даже на десять минут его жизни.

Когда я добралась до квартиры, машина Санчеса уже была припаркована на своем обычном месте. Я улыбнулась самой себе и поднялась на лифте. И только протянула руку к двери, когда она распахнулась, меня подняли в воздух его массивные руки и шмякнули о ближайшую стену. Губы заглушали любой протест, который у меня мог вырваться.

Так будет всегда? Так взрывоопасно? Так идеально?

Грант терся об меня, уже возбужденный, уже готовый.

Я прервала поцелуй и застонала, а он начал оставлять дорожку из горячих влажных поцелуев на моей шее, затем отстранился на расстояние достаточное для того, чтобы я могла скользнуть вниз по стене.

— Такая совершенная. — Грант поцеловал мой нос, мой лоб, а затем стянул мою футболку через голову. В то мгновение, когда я попыталась сделать вдох, его рот снова был там, дразня, расхищая, убеждаясь, что каждый сантиметр, которого касался его язык, был полностью исследован, словно боялся, что упустит какую-то шикарную возможность каждый раз, когда его рот накрывал мой.

Я ненавидела то, насколько хорош он всегда был на вкус.

Потому что было невозможно не отвечать на его поцелуй.

И что-то мне подсказывало, что его встреча с тренером, прошла не совсем хорошо. Возможно, все дело в поспешных поцелуях или в том, как его руки продолжали срывать мою одежду, пока я не осталась перед ним почти полностью обнаженной.

Санчес поднял меня, перекинул через плечо и пошел в гостиную. Посадив меня, он занялся собственной одеждой, затем снова поднял меня и посадил на пианино.

Я приподняла брови.

— Ты играешь?

— Черт, да, я играю. — Он наклонил вперед голову.

Я застонала.

— Я не это имела в виду.

— Я одарен во всех областях, — сказал он грубо. — Разве ты так не думаешь?

Я раздвинула ноги, чтобы получить больше его.

С хриплым проклятием Санчес снова нашел мой рот, затем подтянул меня к самому краю, что я чуть не упала на пол с дорогущей штуковины.

Вместо этого я упала на него.

И он завладел мной.

Возможно, мы просто завладели друг другом.

Санчес уже сводил с ума своими быстрыми толчками.

— Ты нужна мне, детка. — Опьяняющие поцелуи сводили меня с ума, а рот накрывал мой снова и снова. Я не могла разумно мыслить. Каждый сантиметр моего тела пылал для него, удерживая его рядом, умоляя его не останавливаться.

Или, возможно, это был только мой крик:

— Не останавливайся! Не смей останавливаться!

— Даже не планирую. — Он проглотил мой крик и наполнил меня, замирая на короткое мгновение, прежде чем снова начать двигаться. Холодный воздух коснулся моей попки, когда Санчес поднял меня с пианино и отнес к дивану. Он сел и откинулся на спинку, глядя на меня из-под полуприкрытых глаз, покачал головой и пробормотал:

— Черт.

— Что?

Я чувствовала, как член пульсировал внутри меня, и все же Санчес не двигался. Он держался изо всех сил, каждая мышца его тела была напряжена.

— Что это за взгляд?

— Самодовольное удовлетворение. — Он украл еще один поцелуй, затем обхватил мои бедра и подтолкнул меня двигаться на нем. Я никогда не чувствовала себя уверенно, когда была обнаженной. Даже когда была одна.

Свет был включен.

И у меня, в сущности, была поездка всей жизни.

На Гранте Санчесе.

Не знаю, стоило ли мне быть в ужасе от своего собственного поведения.

Или быть благодарной за то, что я так сильно чувствовала его любовь, что ни разу не подумала о жире на моих боках или о целлюлите на ногах. Потому что он смотрел на меня так, как того заслуживает внимания каждая девушка.

Словно он был счастливчиком.

Когда я двигалась на нем, отдавая ему все, что у меня было, то влюбилась в него еще немного больше, даже не понимая, что такое возможно.

И вот он закатил глаза.

Сжал челюсть.

— Детка, ты меня убиваешь.

Я наклонилась, пока вершинки моих грудей не начали тереться о его грудную клетку.

— Ну и отлично.

— Ты заплатишь за это, дразнилка. — Он схватил меня за попку и так сильно вонзился в меня, что я увидела звезды… и почувствовала, как мое тело взорвалось из-за этого удара.

Грудь Санчеса вздымалась, а он ухмылялся.

— Я же тебе говорил.

— Дерзкий... нахал, — запинаясь, сказала я, положив голову на его теплую голую грудь.

— Именно поэтому ты меня и любишь, — уверенно сказал он. — Ты всегда будешь знать, что у меня на уме, потому что у меня в голове нет цензора, который бы сдерживал мою болтовню, хорошую или плохую. Так что ты всегда будешь знать, Соблазнительные Изгибы.

Я сглотнула.

— Так значит, встреча прошла плохо?

Он застыл, а потом провел ладонями по моим рукам.

— Не пойму. Но знаю лишь одно. — Он захватил мой подбородок большим и указательным пальцами. — Ты для меня все. Я понимаю, что прошло всего два месяца. Но понимаю, что чувствую. Просто знаю. И мне насрать, если об этом узнает весь мир. Я просто… наверное, мне нужно знать, чувствуешь ли ты то же самое.

Я накрыла ладонью его рот, а затем ударила его по руке.

— Что? — застонал он. — Какого черта? Ты же знаешь, что меня сегодня избили!

— Ой, прости. Неужели мальчишки на детской площадке грубо с тобой обращались? — поддразнила его я.

— Саркастичная маленькая зара…

Я снова накрыла его рот своим и отстранилась

— Я здесь. С тобой. — Я обняла его за шею. — Грант Санчес, ты во мне, — я вздохнула и положила руку ему на голову. — Не только здесь, ты тупой футболист...

Санчес улыбнулся.

— Но и здесь. — Я схватила его за руку и положила ее на свое сердце. — Еще будут глупые вопросы, или я могу испечь тебе печенье?

Он застонал.

— Печенье, а потом еще больше секса?

— Ты не можешь заниматься сексом все свободное время.

Санчес надулся.

— Кто такое сказал?

— Люди, которым нужен сон! — Я слезла с него только, чтобы получить шлепок по заднице.

— Люблю эту попку, — с благоговением прошептал Санчес. — Можешь наклониться для меня?

Мои щеки загорелись ярко-красным. А Санчес рассмеялся.