Несколько замечаний напрашиваются сами собой. Первое относится к историческому содержанию диалектики. Совершенно верно, что есть случаи, когда несовместимые требования можно урегулировать некоторым видом компромисса. Я мог бы сказать, например, что я не желаю платить подоходный налог. Государственная налоговая служба, естественно, занимает противоположную позицию и хотела бы получить как можно больше. Наконец, мы приходим к компромиссному решению, посредством которого обе стороны достигают некоторого удовлетворения. В этом нет ничего загадочного. Следует отметить, что компромисс возникает не из двух противоречивых требований, а скорее из тех, которые противоположны обоим. Этот логический момент требует некоторых разъяснений. Два утверждения противоречивы, если истина одного влечет за собой ложность другого и наоборот. Но два противоположных утверждения с таким же успехом могут быть ложными. Таким образом, в приведенном примере компромиссное решение означает ложность обоих противоположных требований. Диалектику заставляет работать в настоящем случае тот факт, что на основе противоположных требований может быть достигнуто компромиссное соглашение. Если у сторон недостаточно терпения, чтобы выработать приемлемую схему, то игра может принять более крутой оборот; в конечном итоге более сильная сторона побеждает и оставляет побежденного лежать на поле сражения. В таком случае противоположные требования после всего происшедшего могут рассматриваться как непримиримые, но только после происшедшего: необязательно, что это должно случиться во что бы то ни стало. Имея противоположные взгляды на выплату налогов, никто - ни граждане, ни власти - не обязан истреблять друг друга.

Можно отметить также, что интеллектуальное развитие следует аналогичной схеме. Это похоже на взаимодействие вопросов и ответов в платоновских диалогах. Именно так работает ум, сталкиваясь с какой-то проблемой. Выдвигается какая-либо проблема. При обсуждении ее могут возникнуть различные возражения, в дискуссии или достигается решение вопроса благодаря прояснению взглядов на ситуацию, или первоначальный случай отвергается, если по размышлении устанавливается, что одно из возражений должно быть принято. Здесь возможен компромисс по вопросу о том, противоречивы ли выставленные один против другого суждения или противоположны. Так, утверждение Гераклита, что все течет, и утверждение Парменида, что ничего не движется, - противоположности. Но можно возразить Гераклиту, сказав, что некоторые вещи не движутся, и в этом случае эти два утверждения противоречивы. В ином случае мы можем достичь компромисса, сказав, что некоторые вещи движутся, а некоторые - нет.

Это выявляет важное различие, которое Гегель не заметил. Противоречие - это то, что наблюдается во время беседы. Один человек может противоречить другому или, лучше, одно утверждение может противоречить Другому утверждению. Но в нашем обыденном мире фактов нет противоречия. Один факт не может быть противоречащим другому, какой бы взгляд ни был принят на отношение между языком и миром. Так, бедность и богатство не противоречивы, а просто различны. Из-за того, что Гегель принимает идеалистический взгляд на мир, он склонен обходиться грубо с жизненными различиями. И опять, легко увидеть, в соответствии с этим взглядом, почему диалектический метод применяется не только как инструмент теории познания, но и как непосредственное изображение мира. Говоря научным языком, Гегель придает своему методу не только эпистемологический, но также онтологический статус. Именно на этой основе Гегель переходит к диалектическому обоснованию природы. Возражение Шеллинга на это насилие мы уже упоминали. Эта бессмыслица целиком была использована марксистами, кроме, конечно, того, что они заменили предубеждение Гегеля насчет ума материалистическим принципом Ламетри.

Другой случай предубеждения, являющийся следствием гегелевского метода, - пристрастие его автора к цифре три. Кажется, что все происходит по триаде только из-за того, что диалектика состоит из трех стадий: тезис, антитезис и синтез. Что бы ни требовалось разделить, Гегель делит все на три. В его объяснении истории, например, он признает восточный мир, греков и римлян и, наконец, немцев. Остальные, кажется, не принимаются во внимание совсем. Это, конечно, хорошо для симметрии, но не совсем убедительно в качестве метода исторического исследования. Подобно этому, мы находим разделение духа на три части в "Энциклопедии философских наук": существование, как таковое, которое дает начало логическому процессу, далее говорится о фазе самоотчуждения духа. Эта вторая стадия обсуждается в философии природы. И, наконец, дух завершает свой диалектический цикл, возвращаясь к себе. Соответственно этому Гегель обсуждает вопросы философии духа. Все вместе задумано как диалектическая триада. Такое теоретизирование настолько нелепо, что даже те, кто уважает Гегеля, не пытаются защищать его.

Но, делая эти критические замечания, мы не должны пропустить то ценное, что есть в философии Гегеля. Прежде всего, поскольку затронута диалектика, следует допустить, что Гегель демонстрирует здесь значительное проникновение в работу духа, поскольку часто ум развивается именно по диалектической модели. Как вклад в психологию интеллектуального развития диалектика - образец тонкого наблюдения. Во-вторых, Гегель подчеркивает значение истории, которое было выражено Вико столетием раньше, но не принято во внимание. Способ, которым Гегель делает правдоподобными свои утверждения, иногда страдает недостатком точности при употреблении слов. Возможно, это связано с определенной поэтичностью самого языка. Так, когда Гегель говорит, что философия - это изучение ее собственной истории, мы должны рассматривать это в свете требований его же диалектики. Гегель говорит, что философия с необходимостью развивается диалектически, и, следовательно, изучение диалектики, являющейся важнейшим философским принципом, представляется совпадающим с изучением истории философии вообще. Это окольный способ сказать, что для настоящего понимания философии нужно знать ее историю. Кое-кто может не согласиться с этим, но утверждение Гегеля не лишено смысла. Гегель часто играет на различных значениях слов. Действительно, он придерживался взгляда, что язык имеет присущие ему духовные возможности, которые каким-то образом превосходят возможности ума его пользователей. Как ни странно, абсолютно такого же взгляда на обыденный язык придерживаются современные философы из Оксфорда.

Что касается истории, то Гегель полагал, что Абсолют ему подвластен. Следовательно, надлежало выдвинуть философскую систему, которая, на его взгляд, всегда соответствует ходу событий. Наиболее резко он выразил эту мысль в предисловии к "Философии права": "Сова Минервы начинает свой полет, только когда спускаются сумерки".

Гегелевская философия вдохновляется принципом, который положен в основу изложения истории философии. Он заключается в том, что никакую часть истории мира нельзя понять до тех пор, пока мы не увидим ее как некое целое. Следовательно, целое - это единственная реальность.

Этот взгляд мы обнаруживаем уже у досократиков. Когда Парменид утверждает, что Вселенная - это неподвижная сфера, он пытается выразить что-то в этом же роде. Математические философы пифагорейской школы также имели в виду это понятие, когда говорили, что все вещи - числа. Более близкий к нашему времени Спиноза был представителем этой же точки зрения только целое в глубоком смысле этого слова реально. Следуя пифагорейской традиции, математические физики в поисках одной, высшей формулы, которая объяснит всю Вселенную, движимы той же верой. Особые успехи ньютоновской физики, достигающие высшей точки в космологиях, как у Лапласа, - пример того же. Не составляет большого труда показать, что идеалистическое представление о всеобъемлющей системе непрочно. В то же время существует опасность отвергнуть ее, не пытаясь увидеть, на что она нацелена, хотя бы даже в неясном и смутном виде.