Глава 26. Фундамент

Я очнулась, дыша с трудом.

Как и каждую ночь, когда мы делали это, мне казалось, что я не могу думать сквозь боль в моём свете. Я не могла думать от того, как сильно болела моя грудь, всё моё тело, даже моя кожа.

Но на сей раз дело было не только в боли.

Не только в ней.

Дело было даже не в том потерянном, сбитом с толку ощущении, которое я помнила по другим ночам с тех пор, как мы начали то. Я чувствовала так много Ревика. Я чувствовала нынешнего Ревика, которого я знала… и я чувствовала его прежнюю версию, которую я едва помнила — версию из Сиэтла, круиза по Аляске, Сиртауна.

Я чувствовала Ревика, с которым впервые переспала в той хижине в Гималаях.

Тот прежний Ревик всё ещё имел способность причинить мне боль. В некоторых отношениях он теперь казался мне почти незнакомцем, но я помнила, какие чувства он во мне вызывал. Я помнила, как сильно он сбивал меня с толку, как часто я чувствовала себя отвергнутой им, как часто я чувствовала, будто он отгородился от меня.

Я говорила себе, что важна лишь новая версия Ревика.

Тот первый Ревик, которого я знала, даже не был цельной личностью. Он был созданием Вэша, Шулеров, Менлима, когда они разделили его разум на части. Тот, кого я знала теперь, был настоящим Ревиком, который имел значение. Он тот, кто ощущался настоящим для меня. Он казался цельной личностью, куда более большой и трёхмерной по сравнению с другой версией, которую я знала.

И всё же я помнила всю эту боль.

Я помнила, какой одинокой чувствовала себя в те недели и месяцы.

Между двумя версиями было достаточно общего, чтобы мне казалось, будто я задыхаюсь в нём. Я видела, где линии накладывались друг на друга, где они становились незначительными. Я пыталась видеть правду того, где он жил, где мы жили вместе.

Я видела его той ночью в хижине, когда мы впервые переспали и заключили брак.

Он был таким открытым… таким, бл*дь, открытым, даже тогда.

От уязвимости у меня перехватывало дыхание. Честно говоря, это вызывало во мне ужас.

Какая-то часть меня до сих пор потерялась там, парализованная тем, насколько иначе я всё видела теперь, насколько иначе я видела ту ночь его глазами.

Я думала, что сумею проще справиться с теми воспоминаниями. Мы смотрели на часть нашего брака, которую я помнила и которую мы пережили вместе. Мы находились в той части, где должно быть меньше шока и сюрпризов.

Это должна быть лёгкая часть.

И тем не менее, я оказалась сильнее сбита с толку, сильнее напугана, сильнее погрузилась в отрицание и избегание по сравнению со всем остальным, что он мне показывал.

Я всё ещё лежала там и пыталась собраться с мыслями, когда Ревик поднялся со своей половины кровати. Даже то, как он двигался, влияло на меня. Я помнила, как видела это в то время, какой чужеродной и от природы сексуальной мне казалась эта манера двигаться.

Я пялилась на него теперь, наблюдая за ним таким, каким я видела его тогда.

Он двигался бесшумно, как животное, и мышцы скользили под татуированной кожей.

Он забрался на меня. Нет, не забрался; «забрался» — неподходящее слово для того, что он сделал. Он разлился надо мной, чувственно передвигая всё тело, просунув ногу между моих и окутав меня своим светом. Он вплетал в меня свой aleimi, пока в моей груди и животе не зародилась боль… такая сильная, что я не могла дышать.

Он сделал это так быстро, что я могла лишь смотреть на него, чувствуя, как сердце подскочило к горлу.

Я не могла вскрикнуть или сказать ему остановиться.

— Ты хочешь, чтобы я остановился? — пробормотал Ревик.

Посмотрев на него, я силилась подумать, хотя бы увидеть его.

Я пыталась вспомнить, где мы, кто я теперь.

Я чувствовала, как лодка покачивается подо мной, быстро скользя по волнам в сторону итальянских берегов. Я знала, что Балидор и остальные управляют лодками даже ночью, подводя нас вплотную к побережью и союзникам Атвара на юге Италии, южнее места, где начиналось наблюдение вокруг лагеря Миферов в Риме.

Но сейчас сложно было думать обо всём этом.

Звезды светили в иллюминаторы с обеих сторон, освещая лицо Ревика, его шею, голую грудь, руки, пока он нависал надо мной.

Боль в моём нутре усилилась, заставляя меня закрыть глаза.

Я хотела его. Я хотела его так сильно, что не могла нормально думать, но мысль о сексе с ним сейчас ужасала меня. Это заставило меня усомниться во всем относительно меня самой. Я помнила, как тогда тоже хотела его. Я помнила, как не знала, хотел ли он меня, и почему он хотел меня, даже когда это было очевидным.

Я помнила, как чувствовала, будто вечно притягиваю его, давлю на него, пытаюсь удержать его рядом. Я помнила, что это сопровождалось чувством стыда и вины.

Я знала, что поступаю неправильно.

Даже зная это, я как будто никогда не могла перестать.

Ревик ласково убрал волосы с моих глаз, глубже вплетая в меня свой свет, всё ещё двигаясь с той чувственной грацией. Он ничего не говорил, даже в нашем сознании, но я чувствовала, что его свет согревает мой, пытается подманить меня к себе, уговорить открыться, расслабиться.

Но я не могла расслабиться. Не могла.

Мой разум всё ещё силился осмыслить то, что он показал мне, что я чувствовала с его стороны, пока мы были в той хижине в Гималаях.

Конечно, он начал не оттуда.

Он начал с Сиртауна, с того первого поцелуя после его возвращения из Каира. Он провёл меня через то, как он узнал о поступке Мэйгара, через его поездку в Сикким с Балидором. Он позволил мне увидеть его мысли и чувства на протяжении всего этого, в том числе и тот момент, когда он пошёл за мной в пещеру Тарси, и всё то время, что мы провели в хижине после этого.

Я всегда думала, что это я за ним гоняюсь. Думаю, какая-то часть меня верила, будто я даже уговорила его хотеть брака со мной.

Когда я думала об этом теперь, по моему лицу катились слёзы.

Я старалась думать сквозь это, сквозь боль в моей груди.

Я старалась впустить это, действительно увидеть то, как мой разум интерпретировал тот первый год нашего брака… все те месяцы и годы, что я верила, будто он ничего этого не хотел.

Какая-то часть меня позабыла всё это, но не забыла на самом деле.

Те убеждения окрашивали то, как я интерпретировала всё между мной и Ревиком.

Они окрашивали то, как я видела его на корабле всё то время, когда я думала, что он мёртв; может, даже вплоть до Нью-Йорка, где мне сложно было убедить себя, что он изменился, что мы оба изменились, что его чувства изменились, что мы наконец-то можем быть вместе как равные.

Те ранние убеждения сформировали фундамент нашего брака в моём сознании, некое основополагающее предположение о том, что происходило между нами и всегда будет происходить.

Я знала, что он любит меня.

Я это знала.

Но я никогда не верила, что он любит меня так же сильно, как я люблю его.

Боль в моей груди усилилась, пока Ревик нависал надо мной, гладя моё лицо. Он не говорил, но теперь полностью лежал на мне, опустив свой вес и открыв свой свет.

— Я хочу увидеть твоё, — сказал он с болью в голосе. — Можно мне увидеть твоё, Элли?

Тот огненный осколок в груди встал комом в горле.

Боги. Я не могла показать ему это.

Даже после того, что он показал мне, я испытывала ужас при мысли о том, чтобы показать ему это.

— Элли, — он опустился грудью на меня, целуя в щёку. Его голос сделался убаюкивающим, его тёплый свет обвивался вокруг меня, притягивая в него. — Элли, gaos. Пожалуйста. Пожалуйста, доверься мне.

Я осознала, что стискиваю его волосы, его руки, смотрю на него.

Мой свет раскрылся сильнее.

Я чувствовала в этом просьбу.

От этой мысли меня накрыло стыдом. Я чувствовала там избегание, желание сменить тему. Я всё равно невольно хотела этого, хотела секса, хотела его… даже зная, что это идёт вразрез со всем, что мы оба пытались сделать.

Я осознала, что не только он использовал секс, чтобы не думать о неприятных фактах наших отношений. Я всегда думала, что только он делал так, что это какая-то его одержимость, зависимость от секса, привычка решать проблемы через трах… но теперь я осознала, что может, я здесь виновна ещё сильнее, чем он.

Его боль усилилась, его глаза закрылись.

Ревик стиснул зубы, но покачал головой.

— Я не стану заниматься с тобой сексом, Элли, — сказал он. — Покажи мне. Пожалуйста, покажи мне. Или скажи, почему не хочешь показывать.

Чувствуя, как от его слов моя боль усиливается, я прикусила губу, подавляя импульс попытаться убедить его по-настоящему.

Когда я потянулась к нему, он взял меня за запястья и крепко прижал их к матрасу.

Во второй раз покачав головой, он встретился со мной взглядом, и его хрустальные глаза остекленели.

— Чем быстрее закончим, тем быстрее сможем сделать это, — сказал он. — Если не хочешь показывать мне это, можешь сказать, почему?

Прикусив губу, я подумала над его словами.

Я знала, что он прав. Я знала, что он поступает правильно, а я — неправильно. Я осознала, что всё ещё верила в то старое убеждение, даже увидев его суть. Я всё ещё верила в то убеждение, цеплялась за него, может, просто чтобы избежать боли.

В то же время я не хотела получить подтверждение этого убеждения.

Я отчаянно, отчаянно не хотела подтверждения.

Из-за этого какая-то часть меня до сих пор избегала, боясь узнать то, во что я в глубине души уже верила. Та же часть меня думала, что мы посмотрим это вместе, и я увижу все свои страхи относительно нас двоих. Я увижу, что я правда люблю его сильнее, что он правда меньше хочет меня, что я заставляю его, что я силой удерживаю его в нашем браке.

Какая-то часть меня не могла вынести такого подтверждения.

Хотела бы я сказать, что это из-за этических причин… или даже из-за стыда.

Но дело не в этом. Во многом я просто защищала себя от того, что разобьёт мне сердце; от того, что, возможно, втайне разбивало мне сердце с тех пор, как я познакомилась с ним.

Подумав над этим, я осознала, какой я была трусихой.

Прикусив губу, я неохотно кивнула.