ПРИБЫТИЕ

"Мы — дети страны из снега и льда, где светит полуночное солнце, а в источниках течёт горячая вода", — поёт Роберт Плант¹ у меня в наушниках, заглушив все остальные звуки, в то время как самолёт идёт на посадку. Я очень удачно выбрала песню, так как на много миль вокруг тут нет ничего кроме снега и льда. Я даже не могу разглядеть городок Ивало, не говоря уже про аэропорт, где мы должны вскоре приземлиться. Внизу проносятся только белые холмики, которые сливаются с бесцветным небом. Мы как будто летим в пустоту.

Лёгкое чувство паники возникает у меня в груди, и я тут же хватаюсь за подлокотники своего кресла и крепко зажмуриваюсь. Мне повезло, что во время этого полета из Хельсинки в Лапландию компанией "ФиннЭйр" рядом со мной никто не сидит, потому что весь полёт превратился для меня в поездку компанией "Стресс-Экспресс". По моему лицу то и дело текут слёзы от переполняющей меня скорби по моему отцу, либо меня накрывает мощная паническая атака, когда я задаюсь вопросом — какого чёрта я вообще делаю? Я не просто лечу в Финляндию, а в самую отдаленную северную часть этой страны, и притом в полном одиночестве. Я не в первый раз лечу одна, по работе мне постоянно приходится это делать, но сейчас всё иначе. Мать отказалась ехать со мной на похороны отца, но я их единственный ребенок, поэтому мне приходится нести эту ношу без чьей-либо поддержки. Я никогда раньше не была на похоронах.

Хоть я и бывала уже в Финляндии, это будет мой первый визит в Лапландию. Вообще-то, я родилась в городе Савонлинна, но моя мать оставила отца, когда мне было всего шесть лет и забрала меня с собой в Калифорнию. Я мало что помню из своего раннего детства, проведённого в Финляндии, но позже я каждое лето ездила туда. Мой отец долго и отчаянно боролся за то, чтобы видеться со мной, и как я впоследствии выяснила, только после того, как он пригрозил матери судебным разбирательством за право на опеку надо мной, она смягчилась и позволила мне ездить к нему.

Неожиданные воспоминания наводняют мою голову и переполняют сердце. Я остановилась в коттедже своего отца у озера и только что закончила освежающий полуночный заплыв. Несмотря на поздний час, солнце всё ещё светит, как это бывает в летние месяцы, а воздух наполнен стрекозами, которые кружатся вокруг на своих радужных крыльях в погоне за комарами.

Я иду вдоль пирса, обернутая в полотенце, оставляя за собой мокрые следы, и задаюсь вопросом: куда подевался мой отец? Как вдруг он появляется в дверях коттеджа.

И он кое-кого изображает. Санта Клауса.

Мой отец... был одним из тех людей, вроде Лесли Нильсона и Кристофера Ллойда, которые всегда выглядят старыми из-за своих преждевременно поседевших волос и бороды, так что он идеально подходил на эту роль. Он стоял в угасающем золотом свете летнего солнца, одетый в красный бархатный костюм Санта Клауса, с мешком полным игрушек за спиной.

Мне было где-то восемь или девять лет, и я была уже достаточно взрослой для того, чтобы верить в Санта Клауса. Но даже если бы я в него верила, то оказалась бы в полнейшем ступоре, если бы Санта Клаус навестил меня летом. Из писем, которые писал мне отец (мама не разрешала нам слишком часто разговаривать по телефону), я знала, что он скучал по мне в Рождество, тем более что родиной Санта Клауса была Финляндия. Именно поэтому я с радостью подыграла ему и насладилась его вниманием, и, конечно, игрушками и сладостями.

От этих воспоминаний у меня потеплело в груди, хотя острая боль между ребрами так никуда и не делась. И это продолжалось с той самой минуты, как мне позвонили и сообщили о смерти отца. Каждую секунду меня разрывало между двумя мирами: миром, где мой отец всё ещё был жив, а моя жизнь продолжалась, как и прежде, и миром, где мой отец был мертв, а моя жизнь раз и навсегда поменялась.

Мне позвонила коллега моего отца, Нура. Она рассказала мне о том, что мой отец ушёл в лес на прогулку и каким-то образом потерялся. Поисковая группа нашла его на следующий день, покрытого льдом и снегом. Мертвого.

Тогда эта новость показалась мне какой-то нереальной. По правде говоря, я до сих пор не могу в это поверить. Мне кажется, что два мира переплелись между собой и меня бросает из одного в другой, так что непонятно, где я в итоге окажусь. Иногда мне хочется, чтобы горе придавило меня целиком, точно бетонная плита, потому что мне довольно сложно выносить те моменты, когда на меня ни с того ни с сего обрушивается реальность происходящего. Я бы предпочла оставаться в самой гуще событий, какими бы жестокими они ни были, если конечно я вообще могла пережить эту боль.

Все думали, что я быстро её переживу, потому что я редко виделась или разговаривала с отцом, а наши с ним отношения не были близкими, но как бы это ни было странно, несмотря на расстояние, он был мне ближе, чем мать. Мы с ним как будто разговаривали на одном и том же немом языке, и между нами была какая-то магнетическая связь, которой мы были соединены всё это время. Я всегда чувствовала, что он рядом, несмотря на то, что мы, по сути, жили порознь.

А теперь самое болезненное. После окончания школы, когда моя мама переехала в Сиэтл со своим нынешним мужем, Джорджем, а я осталась в Лос-Анджелесе, я подумывала о том, чтобы поехать в Финляндию. Я также подумывала о том, чтобы попросить отца приехать в Лос-Анджелес. Все эти мысли крутились у меня в голове наряду с мыслями о том, что мне стоит перестать есть так много пончиков, и о том, что мне не надо пересматривать "Ходячий замок", и о том, что мне уж точно не нужен ещё один суккулент для террасы, так как суккуленты никогда не приносят плодов. Я думала обо всём этом, а потом начинала думать о чем-то другом, предполагая, что у меня ещё куча времени. Я решила, что через год, когда мне исполнится двадцать пять, я наконец-то возьму на работе отпуск и съезжу навестить отца. Я думала, что именно тогда он, то есть моя семья, станет моим приоритетом.

Я никогда не думала, что он умрет. Ни сейчас, ни когда бы то ни было, если быть честной. Мне казалось, что это всё не про него, и если бы вы его встретили, вы бы поняли. Мой папа был неудержимой силой, душой компании, а ещё — невероятно популярным, полным жизни и энергичным. Люди любили его, а он любил людей. Мой отец умел заставить поверить в магию, в то, что всё в этом мире возможно, и что ты можешь стать всем, чем только пожелаешь.

И вот... его не стало.

"Это, должно быть, какая-то ошибка", — подумала я, когда шасси самолёта ударились о взлётно-посадочную полосу. Я ещё крепче вцепилась в подлокотники и с опаской посмотрела в иллюминатор на снег, летевший вдоль узкого тротуара взлетно-посадочной полосы.

Какое-то время мы продолжали подпрыгивать, пока, наконец, не остановились.

Я выдохнула, и как раз в этот момент стюардесса начала говорить что-то по-фински, да так быстро, что я не смогла разобрать ни слова. У меня сохранились какие-то остаточные знания этого языка, так как отец учил меня ему в детстве, но я была готова признать, что сохранила к нему интерес только потому, что он вдохновил Толкина на создание эльфийского языка.

Я покинула самолет довольно быстро, так как он был совсем маленьким и лишь наполовину заполнен. Февраль считался низким сезоном для Лапландии. Однако мне пришлось подождать свою ручную кладь, так как багажные полки были совсем крохотными, и я была вынуждена сдать её в багаж. Ожидая её рядом с зоной выдачи багажа в, должно быть, самом крохотном аэропорту мира, я почувствовала, как мою спину обдало холодом.

На какое-то мгновение я была дезориентирована и почувствовала головокружение, а кожу у меня на голове начало покалывать.

Я обернулась и увидела женщину средних лет, которая смотрела прямо на меня. Невысокого роста, с седеющими светлыми волосами, стрижкой боб и круглыми обветренными щеками, которые сияли, точно яблоки. На её лице была улыбка, но тёмные глаза совсем не улыбались.

— Добро пожаловать в Сампи, — сказала мне женщина с сильным акцентом, и хотя я никогда не встречала её раньше, я сразу же поняла, что это была Нура.

Вообще-то, я услышала, как её имя, словно, пропел у меня в голове какой-то снегирь на ветке, и мне пришлось несколько раз моргнуть, чтобы прийти в себя. Разница во времени — это вам не шуточки.

— Сампи? — повторила я.

Боже праведный, только не говорите мне, что я села не на тот самолет.

— Так мы, жители Сампи, называем Лапландию, — сказала она, а затем, словно спохватившись, протянула мне руку.— Я Нура. Но ты это и так уже знаешь. Мне жаль, что мы не смогли встретиться при более благоприятных обстоятельствах. Твой папа очень тобой дорожил. Не проходило ни дня, чтобы он не говорил о своей дорогой Ханне.

Только не плачь, только не плачь.

Я быстро пожала ей руку и смогла сдержаться только потому, что всё ещё была немного обескуражена.

— Как вы узнали, каким рейсом я прилечу?

Нура одарила меня полуулыбкой.

— Ты сказала, что будешь на завтрашних похоронах. Сюда летает не так много рейсов. Просто угадала.

Она протянула руку и коснулась моего чёрного шерстяного пальто.

— Выглядит модным, но не поможет тебе согреться.

Я едва не указала ей на то, что на ней самой был только толстый шерстяной свитер, но решила не открывать рот.

— Твой отец рассказывал мне, что ты работаешь на швейную компанию, — сказала она, всё ещё не сводя с меня своих тёмных и острых, как гвозди, глаз. — Что-то связанное с интернетом.

— Социальные сети, — ответила я ей, слегка приподняв подбородок.

Рост у меня был почти метр восемьдесят, и Нура была намного ниже меня, но каждый раз, когда мне приходилось объяснять, кем я работаю, я сразу же начинала ощущать себя очень маленькой. Как только люди слышали, что я работала в модной индустрии, а потом, что мой род деятельности связан с социальными сетями, они довольно быстро составляли обо мне мнение.