Только через несколько минут ей стало легче, и она смогла осмотреться. Гостиная была уставлена красной атласной мебелью, в центре женская статуя с двумя мальчиками по бокам. В простенках арок, отделявших гостиную от залы, стояли два зеркала, везде множество растений и цветов. Когда ей было дурно, она не отрываясь смотрела на роскошные ярко-красные азалии. Окна выходили на скучный мощеный двор с двумя каретами. По двору ходили солдаты.

Никогда в нем не было подлинной любви, одна чувственность. Это особенно чувствуется в лJвочкиных дневниках. Ее поразил один вырванный листок, поразил грубым цинизмом разврата. Боже, как много в нем цинизма! В 52-ом году он записал в дневнике: "Любви нет, есть плотская потребность сообщения и разумная потребность в подруге жизни". Видимая нить связывает старые дневники ЛJвочки с "Крейцеровой сонатой". Интересно, какой ЛJвочка настоящий: этот или тот, который писал ей начальные буквы слов на карточном сукне? Перед свадьбой она быстро бросила читать его дневник, слишком это было ужасно для восемнадцатилетней девушки. Вот так Таня-сестра после знакомства с дневниками ЛJвочкина брата Сергея отказалась выйти за него... Если бы она тогда дошла до этого мерзкого признания, то никогда, ни за что не вышла бы за него замуж. Нет, не могут ужиться эти два понятия: чистота женщины и разврат мужчины. Разврат мужа делает невозможным счастье брака. Удивительно, что несмотря на все это они прожили такую брачную жизнь. Их счастье стало возможно только благодаря ее детскому неведению. И еще чувству самосохранения. Она инстинктивно закрывала глаза на всJ прошедшее, она умышленно, оберегая себя, не читала всех его дневников и не расспрашивала про прошлое. Иначе погибли бы они оба. Он не знает, что только ее чистота их спасла. Этот хладнокровный разврат, эти картины сладострастной жизни заражают, как яд. Женщина, увлеченная кем-нибудь другим, могла бы сказать мужу: "Ты осквернил меня своим развратом, так вот тебе за это!"

С 15 лет похоть, позывы плоти мучили ЛJвочку. Гимназистом он начал посещать дома терпимости, каждый раз презирал себя после таких визитов, но скоро опять поддавался искушению. На Кавказе он не жил аскетом, как Оленин в "Казаках". Старый казак Епишка, в повести Ерошка, поставлял ему местных женщин, от одной из них он заразился дурной болезнью. Пришлось ехать в Тифлис, и в дневнике он жалуется на дорогое и мучительное лечение ртутью...

Во всех его дневниках проглядывает самообожание. Люди для него существовали постольку, поскольку они касались его. А женщины! Она поймала себя на том, что запоем, словно пьяница, переписывала его дневники, и пьянство ее состоит в ревнивом волнении от тех мест, где речь идет о женщинах. Еще в дневниках ее поразило, что, наряду с описаниями разврата, ЛJвочка каждый день искал случая сделать доброе дело. Так и нынче. Пойдет гулять на шоссе, и то лошадь направит пьяному, то поможет запрячь, то воз поднять. Прямо случая ищет сделать доброе дело.

Но, мысль в ней кричала и билась, как подраненная птица, он добр ко всем, кроме нее. Он только тогда добр, когда проявление доброты легко и похвально, когда оно ему ничего не стоит. В начале 84-го года она в отчаянии обнаружила, что опять беременна -- в двенадцатый раз. Сменяющиеся беременности были для неJ не только тяжелы, но и унизительны. Она больше не ощущала себя женщиной, она думала, что ее роль больше походила на роль породистой кобылы или сосуда, принимающего семя хозяина, чтобы произвести ему потомство. ЛJвочка, как и большинство его друзей, как тот же Страхов, придерживался мнения, что единственное назначение женщины состоит в рождении и воспитании детей. Ему была невозможна, нравственно отвратительна мысль, что у женщины могут быть интересы и потребности. Их интимная близость все больше тяготила ее, оставляла пустоту. В молодости она любила его больше сердцем. Она охотно отдавалась, видя, какое это доставляет ему наслаждение. С возрастом она стала замечать, что он любит ее больше всего тогда, когда она ему нужна для удовлетворения его страсти. После этого ласковый тон немедленно переходил в строго-суровый или брюзгливый. ЛJвочка не замечал или не хотел замечать, что она уже не сентиментальная восемнадцатилетняя девушка, а зрелая женщина, которая в известные периоды относится к мужу страстно и ждет от него удовлетворения. Наверно поэтому все ложь в "Крейцеровой сонате", что касается женщины в ее молодых годах. У молодой женщины, особенно рожавшей и кормившей, нет половой страсти. Ведь она женщина-то в два года раз. Страсть просыпается к 30 годам...

Ей как-то подумалось, потом она совсем утвердилась в мысли, что, не понимая женщин, ЛJвочка в своих художественных вещах представляет женские образы совсем не так, как мужские. Последние чаще всего показаны изнутри, и в этом главная и поразительная сила ЛJвочки как писателя. От женщин остается только внешнее впечатление, часто очень яркое, но всегда наружное. Мы узнаем, что думали и особенно переживали князь Андрей, или Пьер, или Иван Ильич, но этого никак не скажешь про Наташу или Анну...

В 84-ом она хотела во что бы то ни стало избавиться от этой беременности. Тайком от ЛJвочки она поехала к акушерке в Тулу, но та, узнав, кто такая посетительница, отказалась наотрез. Она брала очень горячие ванны, прыгала с комода -- все было напрасно. Вечером 17 июня они все сидели за столом в саду: ЛJвочка, она, дети и Кузминские, которые летом обычно жили в Ясной, когда он сказал, что хочет продать остаток лошадей из самарского имения. Она не удержалась, напомнила ему, что эта затея с конным заводом, как и многие его начинания, принесла им сплошные убытки. ЛJвочка вскочил на ноги, закричал, что жить так больше не может, что он уезжает в Америку, чтобы начать новую жизнь. Бросил в котомку какието вещи и, перекинув ее через плечо, ушел по дороге в Тулу. У нее начались родовые схватки. Ее хотели отвести в дом, она не давалась, кричала, что здесь будет ждать возвращения мужа. Он вернулся с полдороги, вспомнил, наверно, что жена должна вот-вот родить. Прошел к себе, не подойдя к ней, лег спать на диване. В три часа ночи она разбудила его: "Прости меня, я рожаю, может быть, умру". Он ничего не ответил, помог ей подняться наверх, оттуда его прогнала акушерка... После родов сцены продолжались. Зачем она взяла кормилицу? Почему она соблазняет его своим поведением и в то же время отказывает ему в близости? Ее объяснения, что не прошло и месяца после родов, что у нее осложнения, приводили его в бешенство. Обезумевший от похоти пятидесятишестилетний ЛJвочка не хотел слушать доводов разума. Когда она, не выдержав, уступила, результатом были страшные боли. Вызванная акушерка прописала супругам строгую диету воздержания...

Кризис 84-го года миновал, отношения стали спокойнее, но рубец на сердце остался. Перечитывая дневники ЛJвочки того времени (с самого начала они читали дневники друг друга, потом он стал прятать от нее дневник или заводил другой, но прямо никогда не запрещал читать), она ясно увидела, какая пропасть непонимания образовалась между ними. 18 июня он записал: "Начались роды -- то, что есть самого радостного, счастливого в семье, прошло как что-то ненужное и тяжелое". Боже, что он говорит! Счастливого -для кого? Неужели он может быть счастлив только ценой ее страданий? Он ее жалеет только в том смысле, что она не хочет следовать его новым правилам. Она идет к гибели, пишет ЛJвочка и тут же, в пароксизме самолюбования, перечисляет свои достижения: он отказался от мяса и вина, чай пьет только вприкуску, стал меньше курить. Господи, где взять силы!

IV

-- Его Величество просит графиню Толстую к себе!

Скороход стоял перед ней в почтительной позе. Доведя ее до дверей кабинета, он с поклоном удалился. Тут же появился государь, протянул руку. Она поклонилась, слегка присев. Сразу почувствовала, что он к ней благосклонен.

-- Извините, графиня, что я вас заставил так долго ждать, но обстоятельства сложились так, что ранее я никак не мог.

-- Я и так благодарна, что Ваше Величество оказали мне эту милость.