ГЛАВА 14

Стелла

Три недели спустя

Я была идиоткой.

Живя в темном и опасном мире Джея, я думала, что знаю все. Думала, понимаю риск, уродство всего окружающего. Я достаточно насмотрелась, не так ли? Да, я знала реальность. Знала, что живу в его мире, что его тени время от времени падают на меня. Но я думала, что… защищена. Джею, конечно, не нужно было защищать меня от самого себя, но он скорее умер бы, чем позволил своему миру коснуться меня.

Может быть, мы оба были идиотами.

Потому что невозможно выйти замуж за одного из королей преступного мира, не получив таких же шрамов, как у него. Этот мир состоял из острых углов, поэтому каждый раз, когда я соприкасалась с ним, проливалась кровь. Иногда этот мир лишь царапался. В других случаях оставлял шрамы.

Сейчас он оставлял шрамы. Прямо до костей.

Мы с Рен ходили по магазинам. Это наши обычаи до всего произошедшего. Пока мы обе не влюбились в очень сложных, опасных и могущественных мужчин. До моей свадьбы и ее беременности.

Что, естественно, было еще большим поводом для шопинга.

Мы много чего купили. Что ж, Рен много чего купила. Она была на пятом месяце беременности, хотя едва ли выглядела таковой. На ней было обтягивающее серое платье, виднелся лишь небольшой бугорок. Можно подумать, что она плотно пообедала. Она сияла. Ее ноги не опухали. Никакой утренней тошноты — за исключением нескольких коротких приступов по ночам. Никаких гормональных прыщей. Ничего похожего на то, о чем говорилось во всех книгах, которые я читала. Она не читала книг. Я читала за нее. Потому что хотела поддержать свою подругу. Ведь в моем полном надежды сердце я подумала, что, возможно, и мне это пригодится.

Я была счастлива с Джеем, безумно счастлива, но каждый раз, когда у меня начинались месячные, мое сердце разбивалось. Разочарование камнем лежало в животе, становясь все тяжелее и тяжелее с каждым месяцем.

Я хотела быть матерью.

Отчаянно. На самом деле, более отчаянно, чем думала. До того, как я влюбилась в Джея, не особо думала об этом. Знала, что, в конце концов, захочу одного или двух. Но у меня не было острой необходимости искать отца для своих детей. Не было никакого ощущения пустоты в матке. Я не была одержима идеей продолжения рода. Особенно, учитывая прошлое моей матери, боялась либо превратиться в нее, либо передать эту черту ребенку.

Хотела быть матерью, но лишь на задворках сознания, думала, что серьезно подумаю об этом, как только у меня появятся отношения с мужчиной, с которым можно строить будущее. Но теперь это все было на переднем плане, особенно с тех пор, как представилась возможность построить будущее с Джеем. Не просто визуализировать, а активно проживать.

Так что теперь я превращалась в ту женщину, которой никогда не думала, что стану. Слегка помешанная на ребенке женщина с пустой маткой, у которой на телефоне была целая — секретная — папка с детскими картинками и всякой одеждой.

По крайней мере, эта секретная папка могла пригодиться Рен. Она начала покупать вещи в ту же секунду, как перестала волноваться из-за беременности, отбросила свои страхи и в своем стиле с головой окунулась в это дело. Она не ждала обязательных трех месяцев, чтобы рассказать кому-нибудь новость, потому что в этом вся Рен. Она была счастлива и не видела никаких причин ждать.

Мне нравилось видеть ее такой. Пылающей. Влюбленной. Без осложнений, связанных с образом жизни Карсона, отражающихся на ее дорого увлажненной и чистой коже. Я не знала, как много Карсон рассказал ей. Мы не говорили подробно о характере бизнеса наших мужчин — то ли каждый из нас не хотел подвергать опасности другого информацией, то ли потому, что мы не хотели портить наши отношения тьмой, которую впустили в наши сердца.

Несмотря ни на что, было приятно понимать, что наша дружба оставалась точно такой же.

Какова бы ни была причина, мы наслаждались прекрасным днем. Конечно, за нами шел «хвост», потому что и Карсон, и Джей чрезмерно заботливы, соперничали за награду «самый лучший альфа-самец». С другой стороны, Рен носила ребенка Карсона и ничего не изменила в своем образе жизни, лишь поменяла коктейли на безалкогольные и принимала витамины для беременных.

Рен говорила об именах, когда это случилось.

— Страйкер для мальчика, а Хадсон для девочки, — улыбнулась она. — Карсон, конечно, пытался вставить свое мнение, но его зовут Карсон? Как он смеет думать, что у него право на выбор имени? — Она покачала головой, когда мы выходили из магазина.

Я улыбалась ей в ответ, когда мир взорвался.

***

Все было совершенно пустым. Мелькающие изображения.

Кровь.

Шум.

Боль.

Крики.

Возможно, это был мой крик. Скорее всего. Мои руки в крови. От попыток остановить кровотечение. Рен больше не светилась. Она была бледна. Безжизненна.

Громкие удары, настолько, что у меня захрустели зубы. Бьющееся стекло. Разбивающиеся сердца. Кровь текла сквозь мои пальцы, слишком быстро.

Я ничего не могла сделать, чтобы остановить это.

Ничего особенного.

Потом было еще больше шума, люди пытались оттащить меня от нее, оттащить от Рен. Я боролась с ними. Боролась изо всех сил. Но, видимо, недостаточно усердно.

Джей

Он надеялся, что все произойдет тихо. Что он сможет уладить это дерьмо с русскими путем дискуссий, телефонных звонков, бумажной волокиты, тонких угроз. Возможно, он не был так хорошо известен и жесток, как мафия, но он был чертовски силен, и он знал, что в такой давней власти есть слабость. Самодовольство. Он много работал за кулисами.

Обстановка была напряженной.

Угрозы Дмитрия становились все более и более откровенными, он делал то, чего его отец никогда бы не сделал даже накануне войны. Джею уже доводилось иметь дело с Паханом (прим. пер.: старший авторитет). Проницательный. Опасный. Безжалостный и старой закалки. Хотя он убивал и мучил многих людей, он придерживался кодекса. Он, так сказать, верил в воровскую честь. Джей оценил это и немного пообщался с этим человеком после того, как тот убил Хеллера.

Но Джей установил границы. Связываться с мафией было самым верным способом умереть раньше времени, а его работа уже подгоняла смерть.

Потом ему позвонили по телефону.

Смерть не просто подогнали. Она проникла в его гребаную грудь и вырывало сердце.

Стелла

Никто мне ничего не говорил.

Сначала я кричала. Когда у меня пытались забрать Рен. Я кричала и кричала, а потом стало пусто. Не черное, как все описывали бессознательное состояние. Не было темно и мрачно. Было чистое белое, совершенно яркое ничто. Просто пустое место.

Я вдыхала стерильный запах больницы. Чистящие средства и гниение. Простыни царапали меня, звуки эхом отдавались в ушах, как сквозь воду. Мне потребовалось слишком много времени, чтобы сориентироваться, разобраться в том, что произошло, прийти к ужасному осознанию — что-то произошло на самом деле. Это не какой-то ужасный сон. Не галлюцинация. Я так сильно желала, что произошло то, чего я больше всего боялась. Что болезнь моей матери внезапно обострилась, и это безумие привело меня сюда вместо реальности.

Смешно, как быстро, как сильно я хотела, чтобы мой худший страх оказался правдой.

Во рту у меня был сухой и ватный привкус. Конечности кричали от боли, а сердце разрывалось в клочья. Плюс ко всему, мужчина передо мной с расческой и часами за десять тысяч долларов игнорировал меня. Он пришел после того, как я проснулась, медсестра проверяла показатели, поглаживала мою руку с теплотой и печалью, шепча, что доктор уже в пути.

Если бы я могла сориентироваться, я бы даже не стала ждать, пока этот ухоженный и превосходно выглядящий доктор войдет в палату. Я бы встала с кровати и разнесла бы эту гребаную больницу на куски, чтобы получить хоть какие-то ответы.

Но звуки, запахи, боль, а больше всего разрозненные воспоминания о том, что произошло, приковали меня к дерьмовому тонкому матрасу, не в силах удержать ясную мысль, не давая встать с кровати.

— Мэм, вам нужно отдохнуть, — мягко, но почти пренебрежительно произнес доктор, когда я начала задавать вопросы. В его глазах была дистанция, которую, как я предполагала, ему приходится преодолевать каждый день. На его глазах было бесчисленное множество больных и умирающих.

Я села в своей кровати, по телу пробежала легкая дрожь.

Они дали мне кое-что. Отчего поездка сюда казалась размытой и похожей на сон. Мой рот был пропитан горечью и превратило внутренности в вату. Теперь все проходило, и боль возвращалась.

Я радовалась боли, потому что сейчас она нужна мне.

— Кто-нибудь, ответьте на мои гребаные вопросы, — выдавила я, мой голос был грубым, скрипучим и слишком слабым.

Глаза доктора оторвались от карты.

— Я не могу дать вам ответы, миссис Хелмик. Как я уже сказал, вам следует отдохнуть.

Именно тогда он повернулся ко мне спиной. Уйти, чтобы залечить раны следующего в списке. Или объявить время смерти.

Ужасные воспоминания о крови и безжизненном лице подруги нахлынули на меня с такой силой, что я была удивлена, как до сих пор могу дышать. Именно боль от этих воспоминаний подняла меня с кровати, помогла вырвать капельницу из руки, чтобы преодолеть расстояние между собой и доктором и подойти прямо к нему.

Мои ноги были босыми. Это нервировало, потому что я всю жизнь ходила на каблуках, привыкла быть на шесть дюймов выше, становясь на один уровень с большинством мужчин — кроме Джея — и придавая себе чувство уверенности. А еще нервировало, потому что я не снимала обувь. Кто-то другой сделал это за меня. В промежутках. Кто-то расстегнул мои сандалии, снял с меня одежду, включая лифчик, и надел на меня больничный халат. Это ни в коем случае не было самым важным фактом на данном этапе, но это было слишком интимно и противно.

Не настолько противно, чтобы прекратить начатое.