Еще двести, триста метров - и улица кончилась, а с ней и город. Последние хижины были круглыми, крытыми соломой. Одна стояла в окружении лимонных деревьев, ветви поникли от груза плодов.
- Вот климат! - сказал Воротный. - Такая благодать во дворе растет!
- Жарко, - протянул Шапура. - Два года привыкнуть не могу.
- Сейчас еще терпимо. Начнутся дожди - продохнуть не сможешь. "Гран-патрон" в прошлом году в обморок упал.
Все посмотрели на Бориса. В прошлый сезон дождей он отправился на вырубку 43-го участка. Вывоз бревен почти прекратился, потому что лесовозы вязли в глинистой почве. Но как раз тогда поступил заказ на фанеру из розового дерева ниангон, и надо было прикинуть, как вывезти материал. Сидибе, директор лесозавода, сказал Борису:
- Инженер, заказ поступил из Либерии. Я знаю, там многие сомневаются, сумеем ли мы его выполнить. Это вопрос престижа для всех - и для нас, и для вас...
Борис поехал с мастером Якгборо, опытным лесовиком, который валил деревья по всей Западной Африке - в Габоне, Береге Слоновой Кости, а теперь вот под старость вернулся на родину, в Гвинею. Впрочем, не такой уж он старый. Борису - тридцать два, Якгборо - сорок пять, но выглядит значительно старше: жизнь была тяжела.
Скользкая дорога заняла больше двух часов. К вырубке ниангона вела тропа. Кроны деревьев смыкались над головой, зеленый свет плавал густыми пластами. Дышать было невмоготу.
Борис вдруг почувствовал, что ноги сделались ватными, больно застучало в висках. Он прислонился к шершавому стволу, а потом все - и лес, и лица людей -стремительно завертелось перед глазами...
Сколько он был в обмороке, Борис не помнит. Очнулся на поляне, куда отнесли его Якгборо и двое подручных.
- Воздух, - развел руками мастер, - воздуха в лесу нет. Без привычки очень трудно... Да и привычным тоже...
Потом, когда это происшествие живейшим образом обсуждалось среди наших специалистов, зашедший болгарский врач Иван Наумов утверждал, что у Бориса закружилась голова не от недостатка, а от избытка Кислорода, скопившегося в лесу. Как бы то ни было, сошлись на одном: дышать в тропическом лесу надо осторожно. Особенно в сезон дождей...
В тот день случилось еще одно происшествие, потребовавшее существенного нервного напряжения. Когда Борис, не очень твердо ступая, подошел к машине, там ждала депутация жителей лесной деревни во главе с "президентом" - так ныне именовался деревенский староста. По-французски он не говорил, и переводчиком, а заодно и толкователем событий выступил мастер Якгборо.
- Президент говорит: шофер лесовоза раньше возил женщин в Нзерекоре за двадцать франков, а теперь берет тридцать.
- Как же так? Машина ведь государственная, принадлежит заводу!
- Президент говорит: надо меньше с женщин брать.
- Ты скажи ему, что нельзя, вообще нельзя людей на лесовоз сажать: техника безопасности запрещает.
- Президент говорит: русский инженер должен сказать шоферу, чтобы тот меньше денег брал.
- Не могу я решать такие дела. Ты скажи ему, скажи, я не директор. Я -специалист, эксперт. Инженер я! А это ваши внутренние дела.
- Президент говорит: вы справедливый человек. Шофер здесь, в деревне. Надо сказать ему, чтобы...
- Ладно, зовите его.
Побежали за шофером. Тот шествовал солидно, в окружении двух подростков-"апранти". Точный перевод этого термина - "подмастерье", "ученик". На деле "апранти" лишь мыли машину и работали на приусадебной плантации шофера, за что тот, правда, их кормил и одевал. Ездить "апранти" дозволялось в кузове, а если случались платные пассажиры - на подножке, держась за дверцу, в нарушение элементарных правил техники безопасности.
Шофер шествовал, а один из "апранти" держал над ним раскрытый зонтик. Хляби небесные продолжали источать влагу.
При виде шофера деревенские жители загалдели пуще прежнего, но водитель сохранял невозмутимость.
- Сколько ты взял денег? - спросил Борис.
- Сто франков со всех, - ответил шофер.
- Президент говорит: триста пятьдесят, - вставил Якгборо.
- Нет, сто!
- Президент говорит: раньше сто брал, а теперь...
- Хорошо,- разозлился шофер.- Поехали все на базар, я куплю кура, и будем есть его. Кто сказал неправду, тот умрет!
Борис был знаком со жгучим перцем кура, но не знал, что тот наделен волшебными свойствами "детектора лжи". В голове все еще стоял звон от обморока.
- Отдай деньги и поезжай на завод. Там явишься к директору,- сказал он, чтобы покончить с делом.
Не тут-то было! Страсти разгорелись не на шутку. Присутствующие перешли на язык сусу, причем говорили все одновременно. Шофер, забыв, что он важная персона в глазах односельчан, то и дело выбегал из-под зонта, чтобы воздеть руки к небу или поколотить себя в грудь.
Наконец Якгборо перевел Борису:
- Президент говорит: пусть шофер оставит деньги себе. И не надо доводить дело до директора. Если этот шофер не будет возить женщин, то и другие тоже не будут, и женщинам придется ходить пешком. Но теперь они обо всем договорились, и шофер будет брать, как раньше...
Так Борис получил урок житейской мудрости. Староста-президент уговаривал инженера остаться в деревне и отведать угощения. Борис, прикладывая руку к груди, благодарил, но ссылался на занятость.
Распрощались самым теплым образом. Мальчишкам-"апранти" деревенский президент дал по лохматому кокосовому ореху. Мир был восстановлен.
Дорога сворачивала направо, мимо пруда, про который ходили таинственные слухи. Говорили, что в колониальные времена секта "людей-крокодилов" раз в год топила здесь девушку. Делалось это для благополучия и процветания города. Французу-губернатору так и не удалось выяснить, кто входил в этот таинственный союз. Начальник полиции грозил страшными карами, но ничего не мог поделать. Так во всяком случае утверждал старожил здешних мест датчанин Ольсен. Он занимался ловлей тропических бабочек и отсылал их коллекции в Европу. По его словам, он знал "людей-крокодилов", но не вмешивался в их дела. В первый же год после провозглашения независимости страны ритуальные жертвоприношения прекратились. Раз и навсегда.
...Все дальше, дальше от города вела дорога, ее тесно обступили со всех сторон деревья в бороде лиан. До приезда в Африку Борис считал, что выражение "непроходимые джунгли" - метафора, в общем-то пройти при желании можно. Оказывается, нет; в сторону от тропы не ступишь ни шагу - кустарник растет так густо, что некуда поставить ногу. Если по дороге не ездить год, она наглухо зарастет.
Но по этой дороге движение было оживленным. С тех пор как на площадке у ручья начали строить лесокомбинат, тяжелые ЗИЛы проложили в твердом латерите две глубокие колеи. Земля была красная, словно с нее содрали кожу. Первый раз, когда Борис осматривал это место с самолета, его поразил цвет.
- Железо! - прокричал тогда летчик Василий Кузьмич Самохвалов.- Железо, а не земля! Все ножи у бульдозера обломаешь!
Земля и в самом деле была твердой, зато от дождей она не раскисала, и можно было обойтись без бетонной дороги.
Завод стоял белый-белый на фоне фиолетовых деревьев-великанов. Деревья несколько раз порывались спилить, но директор Сидибе М'Бани категорически запретил: "Деревья - наша визитная карточка. Везде, где возможно, надо сохранить их".
Завод казался нереальным посреди этого девственного ландшафта. Длинные цехи стояли свободно. Заводом можно было любоваться. По праздникам и базарным дням сюда из лесных деревень приезжали на немыслимых колымагах или просто брели пешком представители племен герзе, мборо, нкома. Такого они никогда не видывали.
Вот и ворота. Охранник в ожидании скорых дождей уже упаковал себя в пластиковую накидку. Он лихо козырнул и снял засов. Пора включаться в знакомый круговорот забот.
В конторку Борис вошел один. Остальные поспешили к цехам - Роман Иванович в котельную, Воротный - в лесоцех, Шапура - в фанерный. Бориса уже ждали. Белая ладонь по очереди жмет черные.