- Представимо, - впервые в этой беседе подала голос Аталанта.
- Офион же стал болтать, что именно он сотворил все, - добавила Эрато.
- Уж это-то - яснее ясного, - согласилась земная охотница.
Геракл издал недоуменное мычание.
- Подумай, - обратилась к нему Аталанта, - ведь публичные жертвоприношения первой мы приносим Гестии.
- Умница, - похвалила ее Гера.
- Болтайте, болтайте, - раздался в их уголке насмешливый голос Зевса.
Однако его как бы и не услышали.
- И неважно, как называть эту богиню, - вставила Эвринома.
- Ее называют еще Тефирой - матерью всего сущего, - сказала Эрато.
- Великой ночью, - тихо произнесла Эос.
- Сияющая мать пустоты, - с улыбкой пропела Афродита.
И буквально физически ощутимое согласие установилось между богинями, признавшими, что дело не в именах, что имена - условность, не главное.
- А мы? - спросил Тезей.
- Ваши души возникли из блуждающих стихий, отлетевших от первотворения, - пояснила Гера.
- И образовалось множество осколков , - невесело пошутил афинский царь.
- Не расстраивайся, вы не осколки, - утешила его Афродита.
- И мужчины, и женщины? - Это интересовало Геракла.
- И мужчины, и женщины, - сказала Эрато. - Только мужчины превратили сотворенное и первородное в свое хозяйство.
- И все испортили, - рассмеялась богиня любви, но тут же и осеклась.
В пещере Хирона возникло некое напряжение, и не разговор богинь со смертными был тому причиной. Крупное, розово светящееся яблоко, возникло в руках Пелея. И через несколько мгновений раздался голос богини раздора Эриды:
- Подарите прекраснейшей.
- Гадина! - вырвалось у Геры, забывшей, что сама она подвигла Эриду на некую выходку, когда будет эта свадьба..
Если бы Пелей сообразил отдать яблоко Фетиде, все бы, может быть, и уладилось. Вполне естественно вручить такой подарок невесте, которую только что так прославляли. Однако Пелей в нерешительности выпустил яблоко из рук, и оно, взлетев, повисло прямо под брачным факелом. Гера, Афродита и Афина, ринулись к яблоку и закружились вокруг опасного дара, пытаясь до него дотянуться...
- Вот она, наша слабость, - произнесла Амфитрида, оказавшаяся рядом с Тезеем. - Это нас и губит.
- Остановитесь или я его съем! - прогремел голос всецаря Зевса.
Богини остановились, но не смотреть на яблоко не могли.
- Тоже мне солнце нашли, - проворчал глава богов. - Эй, Гермес, принеси-ка его мне.
Теперь богини расположились каждая на своем троне, как в начале торжества.
Гермес вспорхнул со своего сидения, завис ненадолго в воздухе, но вот на сандалиях его стрекозами забились крылышки, подтолкнувшие этого бессмертного к светящемуся яблоку; он медленно подлетел к яблоку, не касаясь прекрасной розовой плоти его, поместил дар Эриды между ладонями и двинулся к Зевсу.
- Еще обожжешься, - лукаво выкрикнул он, подлетая ко всецарю.
Зевс взял яблоко обеими руками, покачал его, словно взвешивая.
- Прекраснейшей, - передразнил он интонацию Эриды. - Наваждение на смертных... Да и на бессмертных тоже. Нашли удовольствие...
- Кто бы говорил, - передалось всецарю со стороны его жены Геры.
- Все перепутали, - распаляясь, загремел Зевс. - Говорите "Прекраснейшей", а за эту мирную сущность готовы передраться...
- А ты разреши этот спор, - чтобы всем было слышно, произнесла Гера.
Зевс поглядел сначала на жену, потом на Афину, перевел взгляд на Афродиту и всем телом отпрянул от того, что увидел.
- Не-ет, - протянул он, сбавляя тон, - этот спор кто-нибудь другой решит...
- Пониманию не поддается, - пропел стоявший рядом с могущественной парой Гермес.
- Или... я лучше его съем, это яблоко, - заключил всецарь.
В пещере стало совсем тихо. Даже стены ее утратили мощь своего сияния. И смертным, и богам стало жалко этого яблока.
- Свадебная шутка, - неопределенно усмехнулся Зевс. - Я его спрячу до времени... А нам всем - гулять дальше. За тосты, дети мои!
- Мальчик мой, - обратилась Амфитрида к Тезею, - здесь и поговорить толком не дадут... Но знай, Тезей, что бы ни случилось: твое дело - сама жизнь. Не теряй ощущения, что ты, словно прародитель, носишь плод жизни в себе. Не теряйся, не падай духом, ты все равно дойдешь до сути назначенного тебе... Даже если сорвешься...
А свадьба продолжалась. Но смертные уже кучковались на своей стороне застолья. А бессмертные перемещались на свою половину, ближе к двенадцати богам-олимпийцам. Чувствовалось, что скоро им вместе с наядами и нереидами предстояло исчезнуть в светящемся за тронным полукругом коридоре...
Для тех, кто свой удел готов принять,
Творенье - есть преображенье слова.
И слушать сотворенное готово,
Чтоб вновь за глухоту себе пенять.
И звуки, словно призрак, отгонять.
Порочна дева... Но, - я много хуже.
Небесный отблеск для земного мужа?
Но как ему потом его унять...
Сгорит, не вспомнив, где же это пламя
Он видел? Что всегда владеет нами?
И чьи во тьме смыкаются уста?
Откуда веет то теплом, то хладом?
Что скрыто за отсутствующим взглядом?
Забывчивость - врожденная черта.
Хотя Тезей с помощью Гермеса вернулся в Афины, можно сказать, в единый миг и сама свадьба в пещере кентавра Хирона длилась не более дня, с утра до заката, на земле, в Аттике, да и во всем греческом мире прошло около десяти суток. Такой перепад во времен между божественными сферами и тем, что оставалось под небесами, естествен. Вроде бы десяток дней - срок не такой уж значительный. Пустяки какие-то. Даже для короткой человеческой жизни. Однако в Афинах что-то опять переменилось. И в то утро, когда Тезей вернулся в Акрополь, город он увидел иным, чем тогда, когда покидал его.
И понял Тезей: десять дней - может быть и мало, и много. Главное, что он исчез неведомо куда, как испарился. Люди могли думать, что угодно спрятался в своем Акрополе, или, может, заболел чем нехорошим, даже если просто заболел, что тоже нехорошо, можно было бы и сообщить гражданам. Всяческие слухи поползли по Афинам. Вот и друзья молодого царя ходят какие-то смурные, словно невыспавшиеся. Сами не свои, одним словом. Хотя своими-то, оказывается, в городе их мало кто считал и раньше. Делать-то ничего не умеют. Одни разговоры.