- Мы должны заразить Аттику убеждением, - счел нужным сказать Тезей.

- С оружием как-то внушительней, - усмехнулся Каллий.

В мегароне дворца находились еще братья Эвней, Тоант и Солоент, и, конечно, - Мусей.

- Возникает вопрос, - взял на себя инициативу Герм, - чего мы хотим? Что главное: равные права для всех или все-таки - каждому должное...

- Поясни свою мысль, - попросил Тезей, насторожившись.

- Для чего нам свобода? Чтобы каждый грек смог быть самим собой...

- Верно, - оживился защитник искусств и художеств Каллий. - Мы афиняне - начнем это дело. Но мы по духу своему еще и всеэллины. Вот ты, например, трезенец, - обратился он прямо к Тезею, - но и сын Посейдона. За нашими предками тоже стоят всегреческие боги.

- Конечно, - едко заметил Мусей, - разве лодка Харона перевозит в Аид только из Афин?

- Клянусь Аполлоном, Мусей, - нахмурился Герм, - ты мог бы сказать что-нибудь повеселей.

Занятно, но бродяга и сочинитель песен Мусей единственный здесь мог почитать себя истинно афинским аристократом. Большинство знатных родов полиса считали своих предков выходцами совсем из иных городов и земель. Тот же Эвмолп, предок Герма, прибыл в Аттику вообще из варварской Фракии.

- Мы любим свежесть одежд, горячие бани и мягкое ложе, - почти пропел Каллий. - И еще - арфу, флейту, пение, танцы...

- А народ, - зачастил Полегон, - любит получать деньги за пение, за танцы, за бег, за плавание на кораблях, но не хочет обществ, музыкальных и гимнастических.

- Так подтолкнем жизнь свободой для каждого вперед, - развивал свою мысль Герм, - и будет народ больше получать и за пение, и за танцы, и, главное, за плавания.

- Сейчас что народ, что аристократ, что гражданин, что негражданин, все повязаны, - поддержал его Пелегон, - мелкорабы и великорабы - нет разницы.

- Свободный человек, глядя на нас, и к искусствам повернется, и к знаниям, - увлекся Герм.

- Возлюбим искусства! - возликовал Каллий.

- Дорогу знаниям! - поддержал его Пелегон.

- А вы что молчите? - повернулся к трем братьям Герм.

- А мы, как Тезей, - ответил за всех старший Эвней.

Однако Тезей тоже увлекся:

- Дорогие мои, я хочу в Аттике ввести культ Афродиты Небесной. Праздник небесной любви, вы понимаете?

Шум в мегароне, как рукой, сняло.

- Небе-е-сной, - с сомнением протянул Герм.

- Пора бы и на землю, - усмехнулся Мусей.

Собрание как-то разом словно завяло.

- Небесная чистота! - возвел руки к потолку Каллий. - Наш палконосец локтем нос вытирает, что и продавец соленой рыбы. Утром с похмелья нажу тся чесноку, грязный плащ перевернет наизнанку, чтобы почище выглядел, и - под солнечные лучи.

- А куда он спрячет пятна от дешевого кислого вина, - вставил и Пелегон.

- Да-а, - протянул Герм, - нужно что-то попроще.

- Вроде хлебных сосок, какими причмокивает афинянин во младенчестве, попытался развеселить окружающих Каллий.

- Хватит, - остановил его Герм, - дело и вправду серьезное... Любовь возносить надо, - он повернулся к Тезею, - но реальную и доступную всем. Необходим культ Афродиты Народной, а не Небесной.

- Вот и поговорили, - вздохнул молодой царь.

- Не зря же к мистериям допускаются только посвященные, - начал убеждать молодого царя Герм. - Запутается грек, а запутанное знание прокиснет, как вино, которое неправильно берегут. Афинянин, и тот не поймет, чего от него хотят, а те, кто в предместье... А более дальняя Аттика... Ее вообще не ухватишь слишком новой идеей.

- Сто двадцать стадий в округе, - уточнил Солоент.

Солоент знал, что говорил. Впрочем, как и его братья. Они знали привычную настороженность Аттики. В частности, при возникновении малейшей внешней опасности сельские жители из поселков в пределах ста двадцати стадий вокруг города немедленно перемещались в Афины, чтобы укрыться за крепостными стенами полиса. Остальная Аттика быстро удалялась от врагов в Элевсин, Филу, Афидны, Рамнунт или Суний. Кому где ближе.

- Что?.. - обернулся к Солоенту Герм, но тут же понял его и благодарно кивнул юноше и снова обратился к Тезею - Ты представь наших типично аттических сидельцев. Сидят в своих дворцах, царских, как твой. Знают только копье да колесницу. Залы у них - словно в доспехах. Этакие звонкие покои на четырех колоннах с потолками в серебре и золоте. Или - медные стены от медного же порога (у тебя-то вот красивого камня лестница!). Путешествующие певцы за это их прославляют. Зачем им Афродита Небесная? А земледельцы вокруг них...

- Всякую зиму спят по полсуток, - вставил Каллий.

- Вот, - согласился Герм, - спросонья они только за своими царьками и следуют... Какие знания? Местные суеверия - да. Восточные ткани пожалуйста, а от самих приезжих их воротит. Зачем им другие языки, новые знания, искусства, даже ремесла? Вроде, как наши палконосцы. Вылупились из местных бесплодных камней и живут, как получается, - заключил Герм.

- Что же ты предлагаешь? - спросил Тезей.

- Начнем с Гестии, то есть сначала. Будем исходить из того, что есть, продолжил Герм. - Есть люди благородных и знатных родов. Все они во многом сами по себе разделились по богам и предкам. Всех нас, однако, называют со времен царя Пандиона эвпатридами. Так вот, принимаем это название. Эвпатриды - цвет полиса, цвет Аттики. Но не потому, что происходим от благородных предков, что, конечно, важно, а потому, что, будучи знающими, можем совершать религиозные обряды, умеем толковать законы человеческие и богов, умеем пытливо думать, способны к высоким чувствам и мыслям. Вот преимущество эвпатрида, не только благородные предки. Меряясь знатностью, и перессориться нетрудно. Нас объединит все названное, а также желание стать умнее, добрее, научиться и лучшей любви - к женщине и к людям. В остальном мы равны.

- Дельно, - одобрил Каллий.

Герм продолжал:

- Сказанное может понравиться и царькам в каких-нибудь Афиднах, Аграх или Бравроне. Они, конечно, поймут многое на свой лад, однако тут нет и причин нас не поддержать.

- К тому же в гости к ним мы будем ходить отрядами, - добавил Каллий.

- Как решат царьки, так поступят и земледельцы их округи, - с деловитой озабоченностью произнес Пелегон.

- Правильно, - поддержал Пелегона Герм. - Земледельцы - еще один целый народ в народе Аттики.