Сейчас время еще не пришло.

— Сегодня у меня куча дел, — сказал он, пока она наливала молоко в кофе.

Она кивнула.

— Хорошо. Я пока поджарюсь.

— Тебе тоже есть чем заняться.

Она перестала добавлять сахар в кофе и посмотрела на него.

— Чем?

— Через два дня мы возвращаемся домой. Ко мне домой. В Карнэл. Тебе нужно уволиться с работы, и оборвать все связи с прежней жизнью. Ты должна начать с этого.

Ее темные очки не отрывались от его, потом она пробормотала:

— О боже, я не подумала об этом.

— Завтра можешь наслаждаться отдыхом. Сегодня разберись с этим дерьмом.

Кивнув, она вернулась к сахару. Пока ее рука двигалась, он считал. Четыре кусочка сахара. Неудивительно, что у нее такая задница.

— У тебя есть тот, кто поможет, или нам нужно выкроить время, съездить туда и со всем разобраться? — спросил он.

Она перестала помешивать, отложила ложку, сделала глоток и, поставив чашку, взглянула на него.

— Мне помогут мама и сестры Ронни. Если я им скажу, что отделаюсь от Шифта, они возьмут напрокат наряды болельщиц «Даллас Ковбойз» и пройдутся колесом по стадиону «Ковбоев».

— Наверное, им следует приберечь энергию, и направить ее на паковку твоего барахла и отправку его в Карнэл.

Она тихо рассмеялась и пробормотала:

— Да, Тай, ты, вероятно, прав.

— Понадобятся грузчики, пусть узнают расценки, скажешь мне, я дам деньги. А также адрес.

Ее голова склонилась набок.

— Адрес?

— Моего дома.

— Твоего дома?

— Да.

— Что за дом?

— Тот, что в Карнэле.

— У тебя в Карнэле свой дом?

— Я попал в тюрьму, но это не значит, что у меня отобрали все имущество. Я сел, а Мэгги присматривала за домом.

Он с интересом наблюдал, как ее плечи выпрямились, а потом она спросила:

— Мэгги?

— Мэгги, — подтвердил он.

— Что за Мэгги? — спросила она таким тоном, какого он от нее еще не слышал. Не дерзким. Не характерным. Не раздраженным. Но резким. Больше похожим на тот, каким говорят женщины, когда злятся. И под «злятся» он подразумевал «бесятся».

— Бывшая жена моего бывшего босса. Хотя он уже вытащил голову из задницы, понял, что облажался, и теперь они пытаются помириться. Так что, видимо, мне следует сказать, что в прошлом году за моим домом присматривали Мэгги и Вуд.

— Вуд?

— Бывший Мэгги. Он владеет гаражом, в котором я когда-то работал.

— О, — прошептала она.

— Когда мы вернемся домой, тебе нужно будет осмотреться. Если твое барахло лучше моего, мы его перевезем, а мое выкинем. Если нет, пусть твои люди избавятся от него, а деньги положат в банк.

Ее очки не отрывались от его лица.

— Хм... и опять же, как долго продлится это дело?

— И опять же, не знаю. Но люди должны видеть, как мы с тобой начинаем совместную жизнь.

Она помедлила, затем сказала:

— Хорошо.

Он уставился на нее. Его взгляд упал на ее левую руку, лежащую на коленях. Кольцо с маленькими бриллиантами, плотно сидевшее под обручальным, служило напоминанием о том, что вчерашний день сильно отразился на его денежных запасах. Ему нужно было отдать ей пятьдесят тысяч. Нужно было начать новую жизнь. У него были дела. Ему нужно найти место, где играют в покер.

Потом он заметил ее плотно сжатые губы, догадался о причине и напомнил:

— Время слинять было раньше. Сейчас на тебе мои кольца.

Ее голова дернулась, и она твердо заявила:

— Я не собираюсь слинять.

До тех пор, пока он не услышал ее слова, он и не замечал, как сдавливало грудь.

— Как, хм… Мэгги и Вуд присматривали за твоим домом? — спросила она.

— Сдавали в аренду. Платили по счетам. Вносили деньги на счет. Месяц назад, когда я их попросил, освободили дом от жильцов. Хранили мое барахло во время отсидки, брали его, когда было нужно, и расставляли в доме. Отобрали необходимые мне вещи, упаковали их и отправили Шифту, чтобы тот положил их в сумку, которую должен был собрать для меня и отдать тебе.

— Они милые.

Уголки его губ приподнялись.

Принесли еду.

В отличие от сэндвича с тунцом, абсолютно так же, как и вчера вечером, когда им доставили еду в номер, она набросилась на нее, без всякого выпендрежа, не выставляя напоказ, что клюет как воробушек, не притворяясь, что пища ей нужна лишь для поддержания жизни. Она заказала бельгийскую вафлю. И наслаждалась ей, и ей было плевать, видит ли он это.

Алекса Уокер была красивой, классной, сексуальной чудачкой, которая от всей души наслаждалась едой.

И Таю Уокеру все это нравилось.

Очень.

Господи, вся его жизнь на*бнулась из-за киски, и вот он здесь, два дня как вышел, сидит под гребаным зонтиком в жарком Вегасе рядом с киской, у которой из-за одного мудилы на*бнулась вся ее жизнь, и он хотел ее так чертовски сильно, что почти убедил себя, что уже попробовал ее на вкус.

Господи, ему нужен еще один душ, и не потому, что он ел яичницу, бекон, колбасу и тосты под жарким солнцем Вегаса, а потому, что ему нужно стиснуть член в кулак, иначе он, скорее всего, сделает что-то, о чем серьезно пожалеет, и это что-то будет означать, что она сбежит, и он больше никогда не увидит ее улыбки.

Ее голос ворвался в его мысли.

— Что у тебя за дом?

— Кондоминиум, — ответил он.

Ее смех заставил его повернуться к ней.

— Ты не слишком углубляешься в детали, — заметила она.

— А что можно сказать о доме?

Несколько секунд она не сводила с него глаз.

Затем пробормотала, улыбаясь своей вафле:

— Точка зрения принята.

Да, ему следовало убраться отсюда к чертовой матери. Быстро.

— Если, когда начнешься разбираться с делами, я тебе понадоблюсь, я оставлю в комнате свой новый номер телефона.

— Ладно.

— Второе платье, что ты купила, наденешь сегодня.

Он почувствовал на себе ее взгляд, но от еды не оторвался.

— Хорошо, — сказала она.

Он проглотил и заявил:

— Как только закончу завтракать, уйду. Ты соберешь свои шмотки и свалишь в наш номер.

— Хорошо, — повторила она.

Он сосредоточился на еде. Она сохраняла молчание, вероятно, прочитав его настроение.

Как только он закончил, допил остатки кофе, повернулся к ней и на случай, если «скелет» наблюдал откуда-то, схватил ее за шею, притянул к себе, крепко прижавшись губами к ее губам, отпустил, поднялся и пошел прочь, облизывая губы.

На вкус они были как взбитые сливки, клубника, вафли и Лекси.

Бл*ть.

*****

Лекси

Я вышла из ванной, одетая в то, что считала платьем шлюхи. Инструкции Тая были таковы: «Два платья. Одно для свадьбы. Второе, чтобы привлечь внимание».

Я никогда не одевалась, чтобы привлечь внимание. Мне нравилась одежда, нравилось ее покупать и носить, но у меня никогда не было такого платья, и я надеялась, что мой выбор придется кстати.

Войдя в спальню, я увидела, что Тай снова возится с запонкой, на этот раз на нем была темно-лиловая рубашка и темно-синие костюмные брюки. Окинув глазами его мужскую красоту, я перевела взгляд на свою прикроватную тумбочку.

Проснувшись, я увидела свой букет в вазе именно там, где он стоял сейчас. Кровать, на той стороне, где спал Тай, была смята, но пуста, осмыслив то, что я уснула в свадебном платье поверх одеяла, цветы в вазе стали вторым, что я увидела после того, как повернулась.

И в ту же минуту, как я их увидела, я замерла, моргая, чтобы прогнать сон, убежденная, что мне это мерещится.

Если только в Вегасе не водилось букетных фей, вроде портных за час, никто, кроме Тая, не мог найти вазу и поставить в нее букет, пока я спала мертвым сном. И, поняв, что мне это не привиделось, я не представляла, что и думать. Я не очень хорошо знала Тая, но, судя по уже имеющейся у меня информации, на него это было совсем не похоже. Поэтому я минут пять лежала в постели и пялилась на розы, пытаясь понять свои мысли.

В итоге, ничего не придумав, я поднялась с постели.

И все же глубоко внутри разлилось теплое чувство, которое было очень, очень хорошим, а еще у меня возникла мысль, что этот фальшивый брак будет не таким уж плохим.

Конечно, Тай не был любителем поболтать.

А когда разговаривал, его речь, по большей части, была грубой, но не то чтобы я не привыкла слышать такое от Ронни, Шифта и их банды, на самом деле, Ронни, Шифт и их банда выражались намного хуже.

Конечно, по важным для него причинам он вел себя со мной скрытно. С другой стороны, мы едва знали друг друга. Делиться нашими самыми сокровенными, самыми темными секретами через сорок восемь часов после встречи — не то, чего можно было ожидать. Я понятия не имела, почему прошлой ночью излила ему душу. Но, делав это, я знала, что он честно поделился своим мнением, хоть при этом и не осторожничал в выражениях, и мне это понравилось, несмотря на то, что вывод, к которому он заставил меня прийти, был не таким уж великолепным. Не говоря уже о том, что он показал себя с мудрой стороны.

Конечно, казалось, у него напрочь отсутствовало чувство юмора, но он также не выходил из себя, когда я смеялся над тем, что он не находил смешным. И все же чувство юмора у него было. Вчера вечером я видела, как скривились его губы.

А еще ему не нравились скользкие мужики с золотыми цепями, пялящиеся на мою грудь, и поскольку мне они тоже не нравились, я подумала, что это было очень круто, когда он рявкнул на мерзкого парня, который меня разглядывал, заставив этого мерзкого парня перестать меня разглядывать.

И он умел делать комплименты.

И последнее — он чертовски хорошо целовался.

Последнее было тем, о чем я не стану думать. Пока нет. Я знала, что хочу с ним переспать. Поняла это в ту же минуту, как его увидела. Черт возьми, любая женщина, увидев его, знала бы это. Я также знала, что в тридцать четыре года у меня в жизни был один парень, а, следовательно, и один любовник, и, хотя другого опыта у меня не было, он не очень хорошо проявил себя в первом статусе (не говоря уже о том, что сейчас был мертв), и как попало во втором. С тех пор у меня был четырехлетний период засухи, и мои жизненные решения привели меня к фальшивому браку с бывшим заключенным, который утверждал, что отсидел по ложному обвинению, но не стал вдаваться в подробности. Кроме того, всего за день до этого я решила отказаться от мужчин, и, вероятно, пересмотреть это решение, зная этого мужчину чуть более двух дней, было не самым мудрым шагом. Я подумала, что, возможно, мне стоит сыграть по-умному, а не прыгать к нему в койку и отдавать ему свою «киску».