Глава 38

Мы только что вернулись со съёмок «Голубого огонька», немного устали и хотели отдохнуть, но не получилось: пришли друзья. Было уже двадцать второе декабря, и до праздника осталась одна неделя.

– Как снялись? – спросил Ерёменко. – Сколько песен?

– Спели одну песню и валяли дурака, – ответила Люся. – Этот «Огонёк» получился весёлым. В первый раз снимали почти без сценария, я думаю, что зрители это оценят.

– Вы так и не купили гостевые тапки? – спросила Белохвостикова.

– Забыл, – признался я, сбрасывая тапочки. – Надень мои. Заходите в комнату, сейчас поставим чай.

– Чай – это хорошо! – сказала Бондарчук. – Талгат, давай сюда торт. Раз эта ненормальная семья пьёт только воду, хоть подсластим жизнь тортом.

– Хочешь погибнуть в самом расцвете? – сказал я. – Это, Наташенька, смерть твоим зубам и фигуре.

– Ничего, – засмеялась она,– я успею выйти замуж, даже не один раз, а потом пусть всё гибнет! Будем стелить скатерть?

– Обойдётесь, – сказала вышедшая с кухни жена. – Николай, раздвигай стол. Вы сегодня по поводу или просто так?

– Тебе нужен повод? – спросила Белохвостикова. – Сейчас придумаю. Окончание семестра подойдёт? Нам, ребята, осталось учиться пять месяцев, а потом свобода!

– Свобода была в детстве, – сказал я, разливая чай по чашкам, – только никто её не ценил, наоборот, все стремились стать взрослыми. Теперь у тебя, Наташа, впереди одни обязанности. На работе придётся вкалывать, потом муж...

– Какой муж?

– А я знаю? Первый, второй, может быть, даже третий. С твоими внешними данными... И дети от первого брака, от второго...

– Люся, я сейчас загрызу твоего мужа! – пообещала Белохвостикова.

– Грызть не дам! – сказала жена. – Это можно только мне, а тебе разрешаю его стукнуть. Только он не почувствует твоей ладошки. Принести скалку?

– Если меня за каждую шутку бить скалкой, быстро кончусь, – предупредил я жену. – Пострадает весь мир, но ты – в первую очередь. Послушайте, может, кто-нибудь голоден? У нас ничего нет, кроме колбасы и паштета, но бутерброды можно сварганить.

– Мы не голодны, – отказался Николай. – Поели у Наташи, а потом со съёмок явился её отец и всех разогнал. Мы подумали, что вы уже дома, и не ошиблись. Так что хватит торта. Только включите телевизор, сейчас будут новости.

В ожидании новостей ели торт и говорили о новой песне Высоцкого. Осенью я попытался с ним сблизиться, побывав в театре на Таганке, но ничего не получилось. Мы познакомились, но взаимной симпатии не возникло, и я ещё раз убедился в том, что сам человек и его творчество – это совершенно разные вещи.

– Всё-таки жалко, что наши не побывали на Луне! – сказал смотревший выпуск новостей Талгат. – Луноход – это здорово, но не то.

– Знаешь, в какую копеечку обошлась бы такая прогулка? – спросил я. – Толку от неё немного, разве что престиж. А раз нас в этом обскакали, то и незачем тратиться. Правильно объявили, что приоритетным направлением будет создание большой орбитальной станции.

– Классный телевизор, – сказал Николай. – Как в форточку смотришь. Дорого только. Сейчас магазины завалили электроникой. Телевизоров пока мало, а приёмников, проигрывателей и магнитофонов – море! И качество намного лучше того, что было раньше.

– Ерунда твои магнитофоны! – сказала Бондарчук. – Отец сказал, что скоро будет лекарство, которое восстанавливает сердце! Вот это здорово! Будем жить по двести лет.

Интересно, откуда Сергей Фёдорович о нём узнал? Это лекарство пытались создать с моей подачи, и год назад Келдыш в последний раз консультировался со мной именно по поводу него, поэтому я был немного в курсе того, как обстоят дела.

– Не получится у нас жить двести лет, – сказал я Наталье. – Это лекарство восстанавливает только сердце, а в человеке много всего, помимо него. Да и лечить нужно, пока человек не слишком состарился, а то толку мало.

Со мной именно так и было. Когда профессор биохимии Сольберг изобрёл свой препарат в двадцать четвёртом году, мой поезд уже ушёл. Два года спустя его уже применяли в России, и деньги на лечение у меня были, толку-то... Я не знал точного состава, только то, что для его изготовления использовались два вида океанических водорослей и один из трёх видов морских ежей. Основное лечение заключалось в инъекциях небольших доз препарата прямо в сердце. Если человек не был развалиной, его сердце полностью регенерировало за два-три дня. А вот глубоким старикам делать такое было почти бесполезно. Всё равно делали. Почему не сделать, если человек готов платить деньги? Пробовали его использовать и для других тканей, но эффект был во много раз слабей, а лекарство стоило очень дорого. Из отходов производства делали таблетки. Не такие дорогие и эффективные, но если применять их месяцами, эффект был неплохой. Их я пил. Я записал в тетрадках вид водорослей и какие это были ежи, поэтому вскоре несколько научных коллективов занялись созданием нового препарата. Водорослей в южных морях росло много, а вот с ежами было хуже. Нужные виды были редки. Для исследования их достали, а для массового применения надо было разводить. Этим, как я узнал, занялись во Вьетнаме. Из сотен соединений необходимо было выделить нужные, потому что наличие примесей снижало эффективность препарата и вредило сердцу. Три года шли бесконечные опыты. Наши биологи и фармацевты шли опытным путем, а Сольберг, судя по тому что я о нём читал, с самого начала знал, что ему нужно. Это швед вообще был гением: почти все препараты, совершившие революцию в медицине, были созданы им. У нас таких гениев не нашлось, поэтому недостаток качества восполняли количеством, делая тысячи опытов. Келдыш приехал ко мне, когда работы уже дали первые результаты. Проблема была в том, что уколы нужно делать очень точно, а это трудно выполнить, не вскрывая грудную клетку. В моё время препарат кололи с контролем аппаратурой УЗИ, о которой я не упомянул в своих записях. Пришлось садиться и описывать принцип работы ультразвуковых зондов.

– Всё-то ты знаешь! – проворчала Бондарчук. – Люсь, почему он всё знает? Что ни спроси, сразу готов ответ. Анекдотов откуда-то набрал столько, что диву даёшься. Они у тебя когда-нибудь закончатся?

– Конечно, закончатся, – ответил я, – вместе со мной.

– Я вчера ездила в Быково встречать мать, – продолжила Наталья. – Так там сейчас повсюду поставили ворота, которые реагируют даже на связку ключей. Пассажиров заставляют выворачивать карманы. Непонятно, зачем это нужно.

– Поймёшь, когда какой-нибудь придурок захватит самолёт с твоими родными и будет требовать вывезти его на Запад, – объяснил я. – Скоро и вещи будут просвечивать рентгеном, чтобы никто не возил чего не надо, например, бомбу.

– Никогда не было такой ерунды! – возразила Белохвостикова.

– Всё когда-нибудь происходит в первый раз, ребята, – сказал я. – Из-за Израиля мы со многими испортили отношения, да и у нас в стране есть недовольные, так что всякое может быть. Лучше небольшие неудобства, чем гибель людей.

– Об ухудшении отношений узнал у Брежнева? – спросила Белохвостикова. – Я не читала о таком в газетах.

Наверное, о том, что мы близко знакомы с Леонидом Ильичом, в Москве знали даже дворники, поэтому я это и не скрывал, тем более от друзей.

– Что-то узнал от него, об остальном додумался сам. Думать иногда полезно. Знаешь, сколько евреев в Соединенных Штатах?

– Никогда не интересовалась.

– По официальным данным их там сейчас миллионов восемь. Вроде бы немного, но в американском обществе это очень богатая и влиятельная группа. Их много в органах власти, юстиции, торговле, финансовом секторе, медицине и верхушке армии. Среди них очень сильна сионистская пропаганда. Для еврейского лобби лояльность по отношению к Израилю была превыше всего, а лояльность по отношению к США зависела от того, насколько решительно США поддерживали Израиль. А теперь арабы с нашей помощью поставили на сионизме крест. И как, по-вашему, к нам будут после этого относиться? А ведь две трети евреев Израиля нашли пристанище в США. Остальные пополнили еврейские диаспоры в основных капиталистических странах Западной Европы. В результате свёрнуты работы по безопасности и сотрудничеству, а в США вдобавок к уже существовавшим торговым ограничениям ввели новые. В этом году они даже отказались продавать нам зерно. Мало того что сами почти прекратили торговлю, пытаются давить на тех, кто этого пока не сделал.

– И чем это закончится? – спросил Николай.

– ФРГ не выгоден бойкот торговли, поэтому немцы через несколько лет на него наплюют, а потом то же сделают и остальные. Составят список товаров, которые нельзя нам продавать, и на этом успокоятся. Мы сейчас очень быстро развиваем экономику и уменьшаем зависимость от Запада. Наше государство во многом уникально и могло бы почти обойтись без внешней торговли. Не сейчас, а лет через двадцать-тридцать. Покупали бы только такие товары, как кофе и бананы. Конечно, невыгодно всё производить у себя, а помимо выгоды у торговли есть и политические аспекты. Чем выше зависимость между соседями, тем меньше вероятность конфликтов. Война становится невыгодным делом.

– Зачем тогда было разрушать Израиль? – спросила Белохвостикова. – Сами себе навредили!

– У нас никто не собирался его разрушать, но судят не по намерениям, а по делам.

– А как идут съёмки фильма по твоему сценарию? – спросил Талгат. – Уже полгода снимают.

– Там очень много работы, – ответил я. – Вы уже определились, где будете встречать Новый год?

– Кто где, – ответил Николай. – У меня уже есть компания. Но на вечере в институте будем. Вы ведь придёте?

– Мы не отрываемся от коллектива, – сказала Люся. – Будем в обязательном порядке. Ребята, после окончания института нам дадут отдохнуть. Нет желания сделать это вместе?