– Молодцы! – сказал Брежнев. – Нагло, но в таких случаях иначе нельзя. Передайте адмиралу Амелько, чтобы представил список на награждения. А нашим сейчас нужно быть осторожней. Американцы могут попробовать отыграться.

* * *

– Как это было? – спросил я. – Больно?

– А ты как думаешь? – сказала жена. – Как проткнула мочку, я света невзвидела! А она ещё удивляется, чего я так ору! Еле уговорила дать второе ухо. Мама сказала, что у всех разная чувствительность.

– Это тебе компенсация. – Я вложил ей в руку золотые серьги.

– Гена, иди быстрее, – позвал сидевший у телевизора отец. – Что вы застряли в коридоре? Послушай, передают о выступлении Насера.

– Пойдём, – сказал я жене. – Послушаем, скажет он что-нибудь новое или нет.

Не сказал. Несмотря на победу, а не поражение, набор тезисов был тот же самый, что и в «Программе 30 марта» моей реальности.

– Чепуха это всё, – сказал я, – причём вредная. Ладно, мы пойдём к себе.

– Будем выступать на майские праздники? – спросила Люся. – На Новый год отказались, если откажемся сейчас, могут больше не предложить.

– Времени много, можем подготовить две песни.

– Гена! – раздался из-за двери голос отца. – Иди быстрее, Кинга убили!

Мы вместе вышли в гостиную и подошли ближе к телевизору.

– Видный борец за права темнокожего населения Соединенных Штатов Америки, – вещал диктор, – противник войны во Вьетнаме...

– Как это случилось? – спросил я.

– Возле его дома остановилась машина, и кто-то расстрелял из автомата и умчался. Представляю, что сейчас начнётся в Америке. Зря ушёл, передали, что завтра в Париже начинаются переговоры между США и Вьетнамом.

– Новости закончились, – сказал я. – Мы пойдём к себе.

– Из-за чего ты так взволнован? – спросила жена. – Из-за Кинга?

– Всё стало меняться, – ответил я. – Кинга убили сегодня в Монтгомери, а должны были убить в Мемфисе четвёртого апреля. И убили по-другому. Переговоры по Вьетнаму тоже начались раньше. Пока расхождения в мелочах, но они начнут нарастать.

– Всё равно полезно знать, как и что было! – возразила она. – Для того и писал, чтобы менялось. Заметил изменения у нас?

– Как я замечу, если в это время жил в провинции совсем другой жизнью? Но думаю, что большинство населения пока не заметило. Научные сведения на стадии ОКР или внедряются в производство, а реформы дадут отдачу только через год-два. То, что подготовятся к засухе, сократят армию, избегнут Чернобыля или проведут реформы, почувствуют миллионы. Кстати, в конце июня должны принять новый закон о браке, так что скоро закончится наше подполье. Будешь отгонять от меня студенток на законном основании, а мне не придётся бить морды ребятам.

– Кому я нужна!

– Между прочим, ты сказала эту фразу с сожалением!

– Ген, – она прижалась ко мне, – ещё два месяца – и мы с тобой перейдём на второй курс! Вот могла ли я мечтать о такой жизни?

– Держись за меня! – заявил я. – Ещё не то будет.

– А я и так держусь, – зашептала она мне в ухо. – Обеими руками!

– Если не уберёшь руки, я за себя не отвечаю! – сказал я, пытаясь вырваться. – Мама может в любой момент постучать в дверь!

– Вот поэтому нужно жить в своей квартире, – сказала она. – Что хочешь, то и делаешь.

Свою квартиру мы получили только через год, когда обоим исполнилось восемнадцать лет. Куратор переехал в другой дом, а мы заняли его двухкомнатную квартиру. К этому времени я написал пять книг, был принят в союз писателей и без напряга обставил квартиру мебелью. Занимались и песнями, выступая с ними на праздничных концертах. Учёба во ВГИКе давалась нелегко, но жилы не рвали, и Герасимов с Макаровой были нами довольны. С Брежневым и его внучкой по-прежнему встречались два-три раза в месяц, а вот Суслов меня избегал. Он больше не посылал за мной машину, и мы ни разу не встретились у Брежнева, хотя я знал, что он часто бывает в доме Леонида Ильича.

Друзей было много, а после того как дали квартиру, они стали часто проводить у нас вечера. Свой брак открыли вскоре после Нового года, сыграв свадьбу задним числом.

– Жаль, – сказал Люсе студент из нашей группы Олег Бежанов. – Когда Геннадий тебя бросит, учти, что я жду.

– Из-за чего ему меня бросать? – удивилась она.

– А где ты видела у артистов долгие браки? Почти у всех было по две-три жены, а то и больше. А я однолюб.

Таких однолюбов было ещё несколько. Вот известие о моей свадьбе не разбило ни одного сердца. Девчонки оказались практичней ребят. Видя, что я занят, они не допускали для себя ничего лишнего, поддерживая чисто дружеские отношения. По крайней мере, я о других не знал.

Консультации прекратились. Вслед за Сусловым от них отказался Грушевой, а последним понял их бесполезность Келдыш. Он, правда, и вытянул из меня больше других. Единственным человеком, которого иногда интересовало моё мнение, был Брежнев. Я не знал, следовал ли он в своей работе моим советам или нет. Именно Леонид Ильич в качестве новогоднего подарка сообщил о предательстве в Проекте и о том, что к американцам попали такие данные, которые не оставляли никаких сомнений в том, что мы как-то сумели заглянуть в будущее. А в феврале умер белорусский дед, и объект прикрытия был ликвидирован. Не прошло и месяца с того дня, когда сняли охрану, как в Асаново наведался корреспондент «Красной звезды». Он собирал материал о партизанском движении в крае, и кто-то посоветовал поговорить с Масеем. Те, кому следовало, быстро выяснили, что любознательный гость не имел никакого отношения к «Красной звезде». Два дня он расспрашивал о старом партизане, а потом попрощался и уехал. За ним проследили, но не стали трогать. Деза сработала, и, если бы не четыре десятка особо доверенных людей, знавших о моей роли в Проекте, можно было бы ни о чём не беспокоиться. У меня даже забрали Сергея, оставив только машину и заменив «Волгу» четыреста третьим «Москвичом». Шофёр был от Комитета, но уже другой. Если не считать этой машины и редких свиданий с генсеком, наша жизнь мало отличалась от жизни других студентов, которых в Москве пруд пруди. Конечно, имелась своя квартира и отсутствовала нужда в деньгах, к тому же благодаря своему творчеству мы за последние два года обросли такими связями, что, наверное, могли решить любой вопрос. Говорю «наверное», потому что мы пока не использовали эти связи.

Сегодня праздновали День Победы и, как обычно, собрались в квартире моих родителей, только теперь уже три семьи. Сестра в декабре вышла замуж и навещала нас не чаще, чем я ездил к Брежневу. Праздники она отмечала вместе с мужем и его роднёй.

– У вас хоть осталась Ольга, – вздыхала по этому поводу мама, – а у нас все разбежались.

– Далеко мы разбежались? – спросил я. – Можно перестукиваться через стенку.

– Всё равно, – сказала она. – У вас теперь своя жизнь, постоянно бывают друзья, а мы станем нужны, когда появятся внуки.

– Только после окончания института! – предупредила Люся. – Три года подождёте. Пап, ты долго будешь служить? Не тяжело?

– Думаю, что ещё два-три года, – ответил Иван Алексеевич. – Если вытяну три, уволят полковником, а это уже другая пенсия. При желании можно не работать.

– Так ты и усидишь дома! – с сарказмом сказала Надежда.

– Не усижу, – согласился он, – но смогу выбрать что-нибудь необременительное. Будем тогда с Володей ездить на рыбалку. А сидеть дома скучно, да и деньги пригодятся: у нас Ольга растёт.

– Выпьем за самый главный праздник! – сказал отец, поднимая рюмку. – А вы так и будете чокаться лимонадом? Друзья не смеются?

– Привыкли, – ответил я. – За победу!

– Вас будут сегодня показывать? – спросила мама.

Вчера в Центральном Доме Советской Армии был праздничный концерт, на котором мы выступали с двумя песнями.

– Обычно показывают, – ответила Люся. – Съёмку вели, и в программе есть праздничный концерт.

– Где думаете отдыхать, студенты? – спросила Надежда. – Не забыли мою просьбу?

– Деньги есть, так что можем съездить и на Урал, и на море, – сказал я. – Нужно только сначала сдать сессию.

– Счастливые вы люди! – сказала мама. – Всё у вас есть. Мы с мужем начинали совсем не так. Бараки, частные квартиры и два чемодана. Даже посуды своей не было, приходилось брать у хозяйки. А сейчас в магазинах всё есть, были бы деньги. Я заметила, что за последние два года в них заметно увеличился выбор товаров.

– Это не только в Москве, – сказал отец. – Друзья пишут из Белоруссии, что там то же самое.

Мы с час посидели за столом, потом посмотрели концерт, а когда он закончился и всё убрали со стола, позвонил Келдыш.

–Здравствуйте, Мстислав Всеволодович! – ответил я на приветствие. – Поздравляю с праздником! Сто лет вас не видел и не слышал. Чем обязан?

– Мы сейчас это исправим, – пообещал он. – Вы с Люсей не за столом?

– Нет, только что закончили праздновать.

– Тогда собирайтесь, я за вами приеду минут через пятнадцать. Форма одежды – парадная. – И положил трубку.

– Собирайся, – сказал я жене. – Келдыш хочет нас куда-то вытащить. Скоро подъедет, поэтому лучше подождать на улице.

Мстислав Всеволодович приехал даже раньше, чем обещал.

– Я уже отвык от «Волги», – сказал я, помогая Люсе сесть в салон. – И куда вы нас повезёте?

– На моей квартире собрались друзья, с которыми хочу вас познакомить. Мне неудобно перед тобой. Благодаря тебе мы в ближайшие годы совершим рывок во многих областях, а ты незаслуженно забыт. Мне уже осталось немного. Уйду, и никто не узнает, кому этим обязаны. Поэтому хочу вас кое с кем познакомить. Такие знакомства могут пригодиться. Заодно нам что-нибудь споёте. Но это только повод.

– Зря вы себя так рано хороните, – возразил я. – Медитации выполняете?

– И медитации делаю, и боярышник пью.

– Когда запустите в производство те сердечные препараты, которые я описал, обязательно пройдите курс лечения, продлите жизнь на много лет. И переживаете зря. Я получил всё, что просил, а известности и так хватает. Когда окончим институт, так сыграем, что все премии будут у нас.