Глава 21

Маркус откинул голову на спинку кровати и закрыл глаза. Дивина могла бы назвать своего сына Дамианом и научить его правилам, запрещающим причинять вред смертным, но Абаддон деловито разрушал все ее добрые дела с самого рождения мальчика. Ему было ясно, что Дамиан и Леониус — один и тот же сын Леониуса Ливия I.

— Это взбесило меня, — признался Дивина, снова привлекая его внимание. — И напугало меня. Мне вдруг отчаянно захотелось увести от него Дамиана.

— Он называл его Леониусом, — пробормотал Маркус, а затем поднял голову, чтобы посмотреть на нее, и просто спросил: — Ты забрала Леониуса из отеля в Торонто два года назад?

— Нет, — твердо сказал Дивина и Маркус почувствовал некоторое облегчение, пока она не добавила: — Я забрала своего сына Дамиана.

— Вот дерьмо, — пробормотал Маркус, снова закрывая глаза.

— Он не похож на своего отца, — быстро сказал Дивина. — Мой дядя охотился за ним со времен войны бессмертных и не клыкастых только потому, что в нем течет кровь его отца, но Дамиан не такой, как Леониус. Я воспитала его по тем же правилам, которым научил меня дедушка. Он знает, что нельзя причинять вред или убивать смертных. И все же дядя Люциан охотился на него, убивая сыновей Дамиана, невинных маленьких мальчиков, большинству из которых не исполнилось и десяти.

— Что? — спросил Маркус, шокированный таким предположением. — Дивина, я не знаю, что случилось с твоими внуками, но я гарантирую тебе, что Люциан не стал бы убивать маленьких мальчиков. По крайней мере, если они не клыкастые и не убивают смертных волей-неволей.

— Они не были клыкастыми. Большинство из них еще не обратилось, и были смертными, — ответила она.

— Все еще смертные? — тупо переспросил он.

Дивина пожала плечами. — Некоторые из мальчиков казались смертными, а когда им было лет пять-десять, они превращались.

— Это невозможно, — сразу сказал Маркус. — Более того, если Дамиан не клыкастый, то он не твой сын.

Она моргнула от удивления на это замечание, и издала короткий смешок. — Прости, Маркус, но на этот раз ошибся ты. Дамиан не клыкастый, и он определенно мой сын. Я родила его.

— Ты не могла, — твердо сказал Маркус. — Дивина, я объяснил насчет наноустройств. Они разносятся в крови. Мать передает их своему ребенку.

— Или отец, — уверенно сказала она.

— Нет, — твердо ответил Маркус. — Он не может. Это в крови, а не в сперме.

— Ну, это все еще не значит, что бессмертная мать не может иметь ребенка без клыков, — поправила она себя. — Нет, клыкастые и неполнозубых бессмертны тоже, не так ли? У нас у всех одинаковые наноустройства.

— Ах, черт, — прошептал он, внезапно осознав. — Я не объяснял тебе этого в фургоне.

— Какую часть? — неуверенно спросил Дивина.

Маркус вздохнул и объяснил: — Ни один не клыкастый или эдентат не носит те же наночастицы, что и бессмертные. Первые не клыкастые и их вундеркинды несут наночастицы из первой партии, которую придумали ученые. Но эти наночастицы оказались какими-то дефектными. Треть испытуемых умирала, когда их давали, а треть сходила с ума. Другая треть была в порядке. А потом, когда Атлантида пала, никто из них не выпустил клыков, и им пришлось резать, чтобы питаться. Сумасшедших бессмертных без клыков называли не клыкастыми. Остальных бессмертных без клыков называли эдентатами, чтобы отличать их друг от друга.

— Бессмертные, — продолжал он, — это результат того, что ученые вернулись и подправили наноустройства. Я не знаю, что они сделали, или как они изменили программу, но вторая партия наночастиц произвела бессмертных, которых просто называют бессмертными. Никто из них не умер и не сошел с ума, когда нано были введены в их тела. И когда Атлантида пала, клыки появились только у бессмертных со второй партией наночастиц.

— О, — нахмурилась Дивина.

Маркус вздохнул, а затем продолжил: — Поскольку наночастицы переносятся в крови, ребенок становится тем, чем является его мать. Смертная мать будет иметь смертного ребенка каждый раз, независимо от того, кто отец, и то же самое верно для бессмертного. Бессмертная мать со второй партией наночастиц может произвести на свет только бессмертного ребенка. Но и эдентат, и беззубая мать с первой партией наночастиц передадут их своему ребенку и произведут на свет беззубого, у которого будет тридцать три процента шансов остаться эдентатом, тридцать три процента шансов остаться беззубым и тридцать три процента шансов умереть.

— Ты несешь вторую партию наноматериалов, Дивина. Ребенок, которого ты родила в этом лагере, и любые дети, которых ты произведешь на свет в будущем, могут быть только бессмертными. Если Дамиан не бессмертный с клыками, тогда он не твой родной ребенок.

— Но… — Она покачала головой, на ее лице отразилось замешательство. — Я его родила.

— Возможно ли, что твоего ребенка подменили на Дамиана? — мягко спросил он. Это казалось единственным объяснением. — Ребенок, которого ты родила, когда-нибудь пропадал из виду?

— Нет, я… — Дивина замолчала и нахмурилась. — Ну, Абаддон ненадолго вынес его из комнаты, чтобы привести в порядок, но… он исчез за несколько мгновений до того, как вернулся с ним, закутанным в пеленки.

— Значит, этот Абаддон подменил твоего ребенка на Дамиана. Дамиан, должно быть, был ребенком Леониуса и женщиной без клыков. — Он вопросительно поднял брови. — А не было ли женщин-клыкастых, которые рожали примерно в то же время?

— Да, — пробормотала Дивина, выглядя побежденной. — У одного из них накануне родился ребенок.

Маркус кивнул. — Дамиан, вероятно, ее ребенок.

— Да, — согласилась Дивина и вдруг выпрямилась. — Но он все еще мой сын, Маркус. Я растила его, кормила грудью, заботилась о нем, учила его, целовала его исцарапанные колени. Я вырастила Дэмиана. Он мой сын.

— Мне жаль, что ты так думаешь, — печально сказал он, и она удивленно посмотрела на него.

— Почему?

— Потому что если Дамиан — тот самый человек, в которого стреляли несколько раз, в том числе и в сердце, и которого подобрали возле отеля в Торонто, то он хладнокровный убийца, без клыков, а не эдентат.

Дивина покачала головой еще до того, как он закончил. — Нет. Он не убийца. Я научила его…

— Если человек, которого ты утащила из отеля, Дамиан, то он убийца, — твердо сказал Маркус. — Он и несколько его сыновей убили нескольких женщин в Северном Онтарио, а затем похитили врача и ее сестру. Доктора сразу же спасли, но один из сыновей, кажется, ему было двадцать один, сбежал с сестрой. Человек, которого ты утащила, был схвачен на месте, где нашли мертвых женщин, но он тоже скрылся.

Он видел, как Дивина закрыла глаза, услышав эту новость, но продолжил: — Сестра, которая, кстати, была девочкой-подростком, была спасена вместе с парой других жертв из номера отеля, из которого ты увезла своего сына, а также из соседнего номера. И его звали Леониус.

— Ты это уже говорил, — с несчастным видом пробормотала она, а потом добавила: — Но Дамиан сказал, что он был там только потому, что двое парней занялись каким-то рискованным делом, и он должен был вытащить их из беды.

— Рискованное дело? — он прервал ее с изумлением: — Этих женщин резали, как щепки… и он хвастался, по крайней мере, одним из своих убийств доктору, которого они забрали. И, — добавил он тяжело, — одна из их жертв, молодая женщина по имени Ди, рассказала нам, как Леониус и его сыновья убили ее семью. Его не было рядом, чтобы вытащить их из беды. Он привел их туда.

Маркус дал ей время, чтобы переварить это, а потом сказал: — Все, что я сказал, правда, Дивина. Я бы не стал тебе врать. Ты моя половинка… и поверь мне, я хотел бы, чтобы это было не так. Потому что это значит, что ты изгой, и мы проведем остаток жизни, убегая и прячась.

Дивина с минуту тупо смотрела на него, а потом вдруг повернулась и направилась к двери.

— Подожди! Куда ты собралась? — позвал он, пытаясь освободить запястья.

Дивина не ответила, просто выскользнула из комнаты и закрыла за собой дверь. Выругавшись, Маркус оставил попытки высвободить руки из пут и начал дергать их, пытаясь разорвать ткань. Вместо этого на четвертом рывке он сорвал с кровати изголовье. Этого было достаточно. Маркус стянул веревки со сломанного дерева, быстро снял ткань с запястий и соскользнул с кровати. Затем он бросился к двери, но когда выбежал в коридор и посмотрел в обе стороны, там было пусто.

Маркус выругался и вернулся в комнату, намереваясь одеться и последовать за ней, но обнаружил, что дверь за ним закрылась… и была заперта.

— Блестяще, — пробормотал он, в ярости ударив кулаком по деревянной панели.

Дивина все ждала, что Маркус бросится за ней и остановит, пока она шла к стоянке отеля, где был припаркован внедорожник. Она не знала, испытала ли облегчение или разочарование, когда этого не произошло. «Немного и того и другого», — подумала Дивина, садясь за руль и заводя машину. Впрочем, возможно, это и к лучшему. Она знала это. От этого легче не стало. Но в ее жизни было очень мало того, что казалось легким.

Хотя Маркус хотел узнать о ней больше из их разговора, в конце концов, она узнала от него больше, чем он от нее. Все, что он узнал, — это то, что она и есть та самая Баша, за которой его послали. Она узнала, что ее сын не был ее сыном, что он был убийцей, и что Абаддон, вероятно, использовал контроль над ее разумом с самого начала, чтобы добиться своего.

Дивина не могла поверить, что она не поняла этого раньше. Теперь, когда Маркус сказал это, это казалось таким очевидным. Ее страх перед дядей был таким сильным и глубоким, почти без сомнений… и так постоянно. Абаддон, должно быть, вбивал это в ее мысли изо дня в день в течение первых десяти лет, а затем усиливал каждый раз, когда она встречалась с ним.

Конечно, тот факт, что он играл на ее собственных страхах, вероятно, помог ему. Она восхищалась и завидовала тем двум бессмертным женщинам, которые предпочли смерть насилию Леониуса. Она даже задавалась вопросом, не было ли это более благородным выбором. В конце концов, они спаслись хотя бы от смерти. Они не должны страдать от боли и унижения, которые он причинил ей и другим. Они были свободны. Их семейная честь в безопасности… В то время как она дрожала, плакала и кричала от боли и ужаса, умоляя его не причинять ей боли, ползая у его ног, как жалкая тварь.