– Ларсгорд, – услышал он.

– Ларсгорд?

На секунду наступила тишина; Сейер пытался вспомнить, слышал ли он эту фамилию раньше? Нет, вряд ли. Он выглянул из окна, посмотрел вниз, на рыночную площадь, задумчиво взглянул на небольшой фонтан, в котором сейчас не было воды, он ждал весны – как и все прочие.

– Да, Ларсгорд.

– Могу ли я поговорить с человеком по фамилии Лиланд? – спросил он немного напряженным голосом.

– Лиланд? – Собеседник немного помолчал, потом откашлялся. – Нет, дорогой мой. Уже нет.

– Уже нет? Он переехал?

– Ну, можно сказать и так. Довольно далеко отсюда, фактически в вечность. Да. Видите ли, она умерла. Это была моя жена. До того как она вышла за меня замуж, ее фамилия была Лиланд. Кристине Лиланд.

– Мне очень жаль.

– Боюсь, в данном случае это не совсем уместно.

– Она умерла недавно?

– Нет, что вы, давно.

– Вот как? И больше никто с такой фамилией здесь не живет?

– Нет. Я с тех пор живу один. А кто говорит? Что вам нужно?

Собеседник явно забеспокоился, голос стал подозрительным и резким.

– Я из полиции. Мы расследуем убийство, и мне нужно кое‑что проверить. Я не мог бы к вам заехать побеседовать?

– Конечно, приезжайте. Ко мне редко приходят гости.

Сейер записал адрес и прикинул: ехать примерно полчаса. Он передвинул магнит на доске, отведя себе пару часов, схватил куртку и вышел из кабинета. «Наверняка зря проезжу, – подумал он. – Но зато выйду из здания». Он не любил сидеть за столом, созерцая крыши домов и макушки деревьев через пыльное стекло.

Сейер медленно – как, впрочем, и всегда – ехал по городу, который наконец стал расцвечиваться хоть какими‑то красками. В парке и на стадионе высадили петунии и бархатцы – жаль будет, если они замерзнут. Сам он всегда ждал семнадцатого мая и только потом высаживал цветы. Ему понадобилось двадцать лет, чтобы полюбить этот город, но сейчас он прочно занял свое место в его сердце. В разное время он отдавал предпочтение то одному, то другому району. Сначала – старой пожарной части, потом – холмам, застроенным старыми аристократическими виллами. Многие из вилл были переделаны в маленькие галереи и офисы. А на южной стороне холмов теснились многоэтажки: здесь жили беженцы, ждущие предоставления убежища, и иммигранты. Недавно в этом районе наконец появилось собственное отделение полиции, и работало одно неплохо. Сейер любил и мост через реку с красивыми скульптурами, и большую рыночную площадь, гордость города, с брусчаткой, уложенной затейливым узором. Летом она превращалась в настоящий рог изобилия фруктов, овощей и цветов. Сейер увидел маленький поезд – он однажды ездил на нем с Маттеусом и с трудом втиснул свои длинные ноги в крохотный вагончик. Сейчас поезд был переполнен – потные мамаши и розовые мордашки с сосками и леденцами; вагончики подпрыгивали на брусчатке. Инспектор решил заехать домой. Надо взять Кольберга покататься, решил он. А то пес все время один. Он нашел поводок, прицепил его к ошейнику и побежал вниз по ступенькам. По голосу собеседника он понял, что Ларсгорд очень стар. Почему же номер записан на Лиланд? Инспектор размышлял об этом, проезжая мимо электростанции и кемпинга, поглядывая в зеркало на машины, ехавшие за ним, и пропуская тех, кто выказывал нетерпение, – все, кто ехал за Сейером, рано или поздно непременно начинали терять терпение, на что он реагировал совершенно спокойно. Он повернул налево у фабрики по производству хрустящих хлебцев, еще несколько минут ехал по полям и лугам и, наконец, добрался до группы из четырех отдельно стоящих домиков. С краешка примостилась небольшая ферма. Ларсгорд жил в доме желтого цвета, красивом, небольшом, с кирпично‑красными ставнями; рядом с домом стоял небольшой сарай. Он припарковался и пошел к крыльцу, но не успел подняться по ступенькам – дверь распахнулась, и на пороге появился худой долговязый человек. На нем была вязаная кофта и тапки в цветочек, он стоял, прислонясь к дверному косяку. В руке его была палка. Сейер порылся в памяти – что‑то в облике старика показалось ему знакомым, но он так и не вспомнил, что именно.

– Сразу нашли? – спросил старик.

– Конечно. У нас тут не Чикаго, да и карта есть.

Они обменялись рукопожатием. Сейер осторожно пожал тощую ладонь – а вдруг у старика ревматизм – и вошел вслед за хозяином в дом. Не сказать, чтобы в жилище Ларсгорда был идеальный порядок, но здесь было уютно, приятный полумрак. Воздух свежий, пол чистый – никакой древней пыли по углам.

– Значит, вы живете один? – спросил Сейер и сел в старое удобное кресло, образца пятидесятых годов.

– Совсем один. – Старик с большим трудом опустился на диван. – И это, доложу я вам, далеко не всегда легко. Знаете, такое ощущение, что ноги просто гниют. В них все время вода, представляете, какой кошмар? К тому же у меня и сердце не с той стороны, но все еще стучит. Тьфу‑тьфу, – он постучал костяшками пальцев по столу.

– Да? У вас на самом деле сердце не с той стороны?

– На самом деле. Вижу, вы мне не верите. У вас такое же выражение лица, какое бывает у всех, когда я об этом рассказываю. Дело в том, что в молодости мне удалили левое легкое. У меня был туберкулез, я провел два года в Вардосене[17] . Там было неплохо, но дело не в этом; когда они вытащили легкое, в грудной клетке образовалось так много пустого места, что вся эта фигня постепенно стала смещаться вправо. Но тикает, так что скриплю пока. У меня есть помощница по хозяйству, приходит раз в неделю. Убирается в доме, стирает грязное белье, выбрасывает мусор, моет холодильник и за цветами ухаживает. Она каждый раз приносит с собой три‑четыре бутылки красного вина. Этого, конечно, ей делать нельзя. Я имею в виду, покупать мне красное вино, я в таком случае должен сам с ней в магазин ехать. Она просит, чтобы я молчал об этом. Но вы ведь никому не проболтаетесь, правда?

– Конечно, я никому не скажу, – улыбнулся Сейер. – Я и сам всегда перед сном выпиваю стаканчик виски, много лет так делаю. И несдобровать той домработнице, которая откажется ходить для меня в винный магазин, когда придет время. Разве они не для этого существуют? – спросил он с невинным видом.