Глава 44

ГУННЕР

Спальня Ретта была рядом с моей. Когда мы были детьми, нам это нравилось. Но сегодня утром, когда я практически не спал всю ночь, я ненавидел это. Его хлопанье ящиками и грохот музыки вывели меня из себя. Он вел себя так, будто это сделал я. Как он понял, что в этом дерьме была моя вина?

Когда что-то ударилось о стену между нашими комнатами, я откинул одеяло и вскочил с кровати. Этот мудак хотел, чтобы я проснулся. Ну, он меня разбудил. Выбежав из своей комнаты, я направился к нему и, не потрудившись постучать, открыл дверь и сам чем-то хлопнув.

— В чем, черт возьми, твоя проблема? — Взревел я.

Ретт все еще был в пижамных штанах, а в руках у него был баскетбольный мяч. По всей видимости, он бросал его в стену. Очень зрело, придурок.

— Что? Разве я не могу теперь передвигаться в своей комнате? Или есть правила, которых я не знаю, чтобы держать короля замка счастливым?

— Боже мой! Ты бы послушал себя? Ты говоришь, как десятилетний ребенок с проблемой ревности. Я ничего тебе не сделал, Ретт. Наша мать и твой дед спали вместе. Меня на свете не было, но это породило меня. Это ни в коем случае не моя гребаная вина. Так что черт возьми, возьми себя в руки и перестань вести себя как членосос.

Ретт впился в меня взглядом. Я не был уверен, что он когда-либо раньше смотрел на меня с такой злобой. Даже когда мы были моложе и действительно ссорились из-за разных вещей. В его глазах была чистая ненависть. Даже зная, что это было не то, что я мог контролировать, он винил меня.

— Тогда не принимай его. Отдай его папе, где ему и место. Он же старший сын. Не ты. Наследство должно принадлежать ему. Старшему сыну.

У меня сдавило грудь. Когда-то он был тем, на кого я мог положиться в своей безопасности. Он был на моей стороне. Теперь все это исчезло. Жадность взяла верх.

Так вот значит, в чем дело. Из нас он был самым старшим, и он ожидал всего этого. Он никогда не планировал, что мы разделим его. Ретт планировал получить все наследство Лоутонов. Наверное, так было всю его жизнь.

— Ты ведь ожидал всего этого, не так ли?

Он рассмеялся.

— Конечно. Папа обещал мне это с самого детства. Он сказал мне, что я настоящий наследник, его наследник, и что я это заслужил. Он любит меня. Он хотел, чтобы у меня было все. Эта... чушь о том, что незаконнорожденный сын получит все — это нечестно. Я отведу тебя в суд. Я этого не потерплю.

Как же я это пропустил? Эгоизм Ретта. Я был так ослеплен тем, что боготворил его. Но правда была в том, что он был точно таким же, как его отец. Он хотел всего, и ему было все равно, кто пострадает по пути. Я посмотрел на него. Впервые по-настоящему посмотрел на него. Я не видел старшего брата, которому доверял. Я увидел более молодую версию человека, которого когда-то называл отцом. Когда это случилось? Когда он успел превратится в его копию?

— Когда ты стал таким, как он?

Ретт выглядел так, словно не понял моего вопроса. Он был так сосредоточен на состоянии Лоутонов, что больше ничего не видел. Как будто я его терял. Как будто брата, которого я знал, больше не было.

— Кто? Папа? Я всегда был таким, как папа. Вот почему я заслуживаю то, что принадлежит ему. То, что по праву принадлежит ему.

Он гордился этим. Гордился тем, что похож на этого человека. Это не имело для меня никакого смысла. Зачем кому-то этого хотеть?

— Раньше ты таким не был, — возразил я, пытаясь понять, осталась ли еще хоть какая-то часть брата, которого я любил с детства.

Он закатил глаза, швырнул мяч в стену и дал ему упасть.

— Как скажешь, Гуннер. Просто будь ублюдком, каким ты и являешься, и заставь нас отдать это дерьмо в суд. Мы так и сделаем. Мы не позволим этому ублюдку победить. Это неправильно. Это так не делается. И ты это знаешь. Ты знаешь, что правильно.

Он извергал то, что слышал от своего отца. То, во что он верил. Они не сказали ему правду. Его отец хранил эту тайну, но теперь я её знал. Мать позаботилась о том, чтобы дать мне все необходимое для победы. Я не хотел, чтобы деньги взяли верх. Я хотел, чтобы из этого что-то получилось. То, как Лоутоны сидели на них годами, используя их как трофей, чтобы сделать их могущественными и важными, вызывало у меня отвращение. Особенно живя в доме, где ко мне относятся так, будто я ни хрена не стою. Теперь эти деньги были моими, и я все изменю. Загородных клубов и котильонов больше не будет.

Уже нет.

— Ты меня слушаешь? — Усмехнулся Ретт. — Мы возьмем тебя в суд и вычистим. Таков наш план. Не связывайся с нами.

Я не знал, кем он считал «нас», но наша мать не хотела, чтобы они победили. У меня была полная власть, и я не волновался.

— Суда не будет, — просто сказал я.

Он засмеялся и ухмыльнулся, как идиот.

— Да, черт возьми, будет. Папа уничтожит тебя.

Если бы я был великодушным человеком, я бы ушел и позволил ему думать все, что он хочет. Но я не был. Я был семнадцатилетним парнем, с которым эта семья всю мою жизнь разговаривала свысока и пинала ногами. Так что утереть нос моему брату было правильным поступком, как бы больно это ни было.

— Учитывая то, что твой отец был ублюдком и в его жилах не течет кровь Лоутонов, это может быть небольшим препятствием. Но удачи с этим и все такое.

Я не стал дожидаться его ответа. Я повернулся и пошел прочь, только одна — ладно, может быть, обе — мои руки оттолкнули его на выходе.

Проходя мимо двери в кабинет, куда меня никогда не пускали в детстве и даже сейчас, я остановился и, не постучав, распахнул дверь. Человек, которого я ненавидел больше всех на свете, уставился на меня с яростным выражением лица.

— Не входи в мой кабинет без предупреждения или без приглашения, — прорычал он.

На этот раз я закатил глаза и подошел, чтобы сесть на край его стола.

— Учитывая то, что это все мое, а ты даже не Лоутон, я думаю, что сделаю все, что захочу.

Если глаза могут выпучиться из головы, пока они не окажутся на грани того, чтобы выскочить, то его глаза так и сделали. И я рассмеялся. Потому что это было действительно самое смешное дерьмо, которое я когда-либо видел.

— Я вызову полицию, — предупредил он.

Я потянулся к его телефону и протянул ему.

— Пожалуйста, сделай это дорогой Папочка. Пожалуйста, черт возьми, сделай это.

Мне нужно было преодолеть собственное прошлое