На улице встретишь ее – зерном запыленным стань.

Увидишься – мотыльком, свечой опаленным, стань.

Когда ж друзья заведут пред ней веселую речь,

Как я, на устах у всех, стократ повторенным стапь.

Ты спрашиваешь: как? Хоть нежность прояви, душа!

Терзает печень боль, и сердце все в крови, душа!

Влюбленным, говорят, ты верный поводырь, –

Так я ль не в их числе, моей любви душа?!

Коль мы на весах любви давно сравнялись с тобой,

Зачем же растут твой гнев и нежность моя, зачем?

Чуть-чуть пораньше меня любила ты посильней.

Все тот я. Наша вражда шипит, как змея, зачем?

Царь царей в слаганьи слов я; в нем достиг я совершенства.

Небо, время и пространство чувствуют мое главенство.

Бубенец великой славы – отзвук моего дыханья.

И перо бежит по миру, словно стяг завоеванья.

Кей-Кубадовой короны достигаю головою.

Поднялось мое величье над гурхановской парчою.

Словно звуки органона, слух моя газель ласкает.

Мысли тонкие сверкают, как вино, благоухают.

Я в движеньи звезд – основа, а они – второстепенность.

Я – сиянье небосвода, а не туч седая пена.

В барабан не бью без толку, а забью – так свадьба будет.

Я владык не славословлю, только песни слышат люди.

Я – луна, но не приемлю на себя затмений черных.

Жемчуг я без белых пятен; я из жемчугов отборных.

Люди весело смеются, если это мне желанно, –

Как в день сбора винограда почки нежного рейхана.

Если б радость не лучилась из стихов моих – жемчужин,

Кто бы пил напиток магов? Никому б я не был нужен.

Не завистник я, поверь мне, жжет моей звезды сиянье,

Как Йемена светило, сына прелюбодеянья.

Разверни мой скромный свиток, дверь открой в касыду эту,

Слов любители в подарок будут их носить по свету.

Нет в ларце простой стекляшки, что ж я жемчуг рассыпаю?

Пуст кошель! Что ж рот жемчужный раковиной раскрываю?

Сердце, вера – все разбито, что же славы я взыскую,

Голова и ноги голы, что ж о вечности толкую?

Царь и государь! Прошу я, стань на путь щедрот со мною,

Чтоб не шел я больше рядом ни со злом, ни с мыслью злою.

Твой гарем – вот это сердце – скрой от зависти и мести.

Ангел с дьяволом ужиться никогда не смогут вместе.

Не гони меня от трона потому, что я ничтожен.

Лжи и слабости проклятой грех в меня природой вложен.

Ты прости меня, я грешен. Обласкай меня, помилуй,

Чтоб приниженность и слабость наконец сменились силой.

Все, что лишь движенью служит, сдует ветер, смоют реки.

Ты необходим для жизни – жизнь дана тебе навеки.

Сохрани ты это сердце – вот и счастье и награда.

Если ж этого не будет, мне и жить тогда не надо.

Будет Низами прощенье – вот его одно желанье.

Так ли грешен он? Опасно всем небес предначертанье.

Лишь по твоему веленью я смогу быть счастлив ныне.

А придет к концу дыханье, – приведи меня к кончине.

Кто мудр, тот не станет рук вязать тесьмой золотой,

И шах перед богом раб, – на этом ты твердо стой.

А в рай попадешь – скорей ищи дорогу назад:

Что делать тебе в раю? Ведь ты человек простой!

Избавить от горя мир и сам Иисус не мог.

На небо вознесся он, а землю попрал пятой.

Кто жмется в углах домов, тот век пауком живет.

Мытарства и труд ткача – вот жребий его пустой.

Привяжется к солнцу тень, повсюду блуждает с ним,

Пока не покроет ночь вершины гор темнотой.

Хоть вниз головой – иди. Тебе ли в покое быть!

Мгновенно возникший стих пленяет нас красотой.

О мудрый, пока душа не вышла из тела вон,

От сверстников и друзей себя огради чертой.

Все в этой долине злы. Здесь каждый – джинн, людоед,

А с джиннами кто ж дружит? И близко от них не стой!

Вот было бы горе нам, когда бы пустой обман

Рассеять мы не смогли и жили всю жизнь мечтой.

Ты верности не ищи: людей человечных нет,

А верность упразднена, с надеждой и добротой.

Народ устранен от дел, и с верой Симург погиб.

От них уцелел для нас лишь имени звук пустой.

Армянских монахов чтим за хмурый и важный вид,

И гебра из храма чтим, как будто он сам святой!

Сыны фараона – вы в наш век, точно пара змей.

Где тот Моисей, что вас придавит своей пятой?

О боге забыли все, лишь нищий, прося на хлеб,

Помянет имя его. Сдружился бог с нищетой.

Когда желтуха тоски иссушит проклятый род,

О небо, не красный плод, но уголь им дай златой.

По всем городам для нас расставил ловушки шейх

И в келье укрыл лицо: расчет у ловца простой.

Бронею одел коня тот самый негодный раб,

Чье тело еще хранит следы веревки витой.

В угоду Эдема созрел на ветке обманный плод,

А ветка – меридиан, висящий над темнотой.

Когда бы судьбу детей предвидел бедняк Адам,

Не лег бы он спать с женой и умер бы холостой.

Проказа корысти нас пятнает, как лунный свет.

На всех прокаженных плюнь, у гноища их не стой.

И тощей рукой нужды к столу больных не теснись.

Уж лучше кровь свою пей, чем алчности яд густой.

Да будет проклят вовек лукавый и лживый сброд,

Как древних времен шайтан, от первых дней проклятой.

Не зернами светлых слез, но плотью отцов своих

Засеяли дети мир, и он порос клеветой.

Всю землю покрыл помет, а небо вдали от нас

Стоит, подобрав кафтан над смрадной нечистотой.

В солому упал янтарь, утратил силу магнит,

Пространство и время спят. Везде и во всем застой.

Лишь скупость бушует в нас. Но тщетно взывает скорбь.

Никто не ответит ей, – страдает мир глухотой.

Завидуем предкам мы, но горе и стыд тому,

Кто наш нечестивый век себе изберет метой.

Вот люди! А небо их не хочет позвать на пир.

И капли веселья им жалеет скаред святой.

По ниве насилья к нам старуха-судьба бредет.

И сеет обиды в грудь, – то семя вражды пустой.

Она, как молитву, ввысь подъемлет того из нас,

Кто отнял у братьев жизнь, проклятья поправ пятой.

Пройдоха-скупец, он корки другим не даст,

За пояс тугой сует кошель с казной золотой.

На свалку пошли того, кто, совесть и честь забыв,

На кухне у подлеца живет его добротой.

Пусть в глотке льстеца навек застрянет чужой кусок,

Затрещину дай ему, но возле него не стой.

Удел свечи – огонь, за то, что дрожит она,

Как нищий, который ждет от нас подачки пустой.

Уж лучше давать, сынок, чем, вдвое согнув хребет,

За хлеб богачам служить и рабской жить нищетой.

Их старцы по смертный час несут на спине чепрак,

Их дети, спустив штаны, позорят мир наготой.

Подошвы их жен несут бесчестье своей земле,

Но в том ли беда? Они витают над пустотой.

Как мельницы, глотки их готовы весь день молоть,

Им головы кружит грех на этой пашне пустой.

Лекарства бы миру дать, чтоб в яму небытия

Желудок он опростал. Испорчен в нем сок густой.

Завален мусором мир. О смерть, размети его

Метлою небытия! Порадуй глаз чистотой!

Сад мира совсем заглох. А гнев, как пилу из рук,

Напрасно выпустил рок. Пора валить сухостой.

Как лишние зубы, мы торчим из пасти веков.

О небо, возьми щипцы и смерти нас удостой.

Да станет бесплодной мать, что миру дарит людей.

Исчез бы их гнусный сброд, – сиял бы мир красотой.

О небо! дождем обид доколе же будешь ты

Смывать в письменах надежд с доски черту за чертой?

Пройдохе, чей пояс был сплетен из сухой травы,

Зачем ты даришь кушак с чеканкою золотой?

Осла, что морду сует в конюшню судного дня,

Зачем одеваешь ты одеждой Христа святой?

Атласом прикрыло ты уродливый зад осла,

А мудрого голый зад пугает нас наготой.

Негодным глазам даешь и зренье и яркий блеск,

А лучший светильник наш окутало темнотой.

Для дома моей мечты и двух кирпичей не дашь.

Я в сердце возвел его – и вот он стоит пустой.

Пустеет ларец ума, в нем жемчуга мысли нет.

Насильно берешь ты клад, с таким трудом нажитой.

В ряды пустобрехов я на пьяном пиру попал,

И разум мой потускнел, обманут лживой мечтой.