Глава 8

Остаток той ночи мы провели внизу, я в кресле, Лора на диване. Я включил свет, все лампы, которые только нашел, и оставил их ярко гореть.

Оглядываясь назад, я благодарен за то, что страх, или осторожность, или простой инстинкт не позволили мне подняться на чердак той ночью. То, что я мог бы найти — то, что, знаю, обязательно нашел бы, — я не был бы готов встретить. Даже сейчас я содрогаюсь при мысли об этом.

Мы провели ужасную ночь, причем в буквальном смысле. Бессонница уступила место откровенному страху. Тот ужасный крик леденил нашу кровь. А равномерные шаги на чердаке — чердаке, запертом задолго до того, как мы поселились в этом доме, который всегда пустовал, — еще больше потрясли нас. И без того расшатанные нервы Лоры.

Она спросила меня, что я нашел в детской. Я рассказал ей о подарках, но умолчал о рисунке и своем понимании того, что представляют собой три фигуры.

Утром, когда уже совсем рассвело, мы, набравшись смелости, поднялись наверх. За ночь больше не доносилось никаких звуков: ни криков, ни мрачных шагов, ни даже скрипа половиц.

В прохладном утреннем свете наши страхи казались глупыми. По дому ползло тепло, так как центральное отопление начало работать.

Светильник на лестничной площадке спальни все еще горел. Справа дверь в детскую стояла открытой, как я ее и оставил. Сквозь дверной проем пробивался слабый свет.

Здесь, наверху, где естественный свет не так заметен, я снова почувствовал беспокойство.

Мы вместе вошли в детскую. Все выглядело так, как я видел накануне вечером: порванная бумага, разбросанные подарки, рисунок на столе. Я наклонился и начал собирать обрывки бумаги, думая, наверное, что, ведя себя нормально, смогу привнести в ситуацию некое ощущение обыденности. Позади меня раздался голос.

— Оставь это! Оставьте все как есть. Ничего не трогай!

Я повернулся. Лора стояла в дверях, ее глаза пылали, она дрожала от гнева. Я отложил бумагу. Впервые в моей голове мелькнула крошечная мысль. Я еще не мог объяснить этот крик, но неужели все остальное тоже дело рук самой Лоры? Открытые подарки, рассыпанные мелки, даже рисунок? Это многое объяснило бы, это объяснило бы все, даже историю о призрачных шагах над нашей спальней. Это Лора сказала, что слышала их. Я не слышал.

— Все в порядке, дорогая. Я оставлю все как есть. Не волнуйся.

Я вышел и закрыл за собой дверь. Лора взяла меня за руку.

— Прости меня, — сказала она. — Просто...

— Успокойся, милая. Я собираюсь подняться на чердак. Уверен, что там ничего нет. Мы оба переутомились. Это могли быть крысы или птица.

Она ничего не сказала, но пристально посмотрела на меня. Мысль о том, что за всем этим может стоять Лора, придала мне сил. Я выбросил Льюиса и его фотографии из головы. Легко подделывать фотографии, легко охотиться на убитых горем. Что будет дальше? Появится ли валлиец с медиумом на буксире, с другом, который случайно знает, как связаться с Наоми? За определенную плату?

Я нашел большой фонарь в шкафу, где мы хранили чистящие средства. Вход на чердак представлял собой небольшой дверной проем на вершине лестницы из пяти или шести ступенек. Дверь оказалась заперта, и была заперта, сколько я себя помню. Когда мы осматривали дом, меня провели внутрь, но кроме того, что я убрал несколько сундуков, коробок и ненужных предметов мебели на хранение, никакого другого применения чердачному помещению не нашел. Чердак в доме был холодным, неудобной формы и плохо освещенным.

Мне потребовался почти час, чтобы найти ключ. Я положил его в ящик и забыл, что он там лежит. Старый ржавый ключ, и, несомненно, замок тоже заржавел, подумал я. И действительно, когда попробовал вставить ключ в замок, он не повернулся. Потребовалось много времени и обильное применение смазки, прежде чем механизм поддался на мои уговоры. Дверь нехотя сдвинулась с места. За ней простиралась тьма. Непроглядная тьма. Но тогда я еще не понимал, насколько темная и насколько неприступная.

Я включил фонарик. Ступеньки продолжали уходить вверх, теперь уже без коврового покрытия, достигая пола чердака.

— Есть кто-нибудь наверху? — позвал я нетвердым голосом, демонстрируя браваду, которой не чувствовал. Никто не ответил. Я напряженно вслушивался, не раздастся ли какой-нибудь звук или биение крыльев. Но ничего не происходило, только тишина.

Луч фонаря выхватывал старые деревянные панели, поврежденные поколениями выброшенной мебели и тяжелых ящиков, испорченных холодом и сыростью. Густая паутина висела, как рваные знамена, в вышине темного нефа собора.

Я поставил ногу на первую ступеньку и начал подниматься. Наверху было холодно, так же холодно, как и в комнате Наоми. Рука немного дрожала, пока я поднимался, и свет факела метался среди паутины и голых стропил.

Когда моя голова поравнялась с полом, я напрягся, не зная, чего ожидать.

Свет выхватывал странные, пугающие формы и отбрасывал необычные тени во все стороны. Нервничая, я передвигал луч, находя и определяя содержимое чердака одно за другим: три сундука с чайными принадлежностями, манекен портнихи, принадлежавший моей матери, старые резиновые сапоги, наполовину использованные банки с зеленой и белой краской, стул, древний комод, считавшийся слишком тяжелым для нашей спальни, вешалка, доска для дартса, моя старая фехтовальная маска и рапиры, несколько полок. Все покрывала пыль и паутина, как и положено на чердаке, который не открывали годами.

Я ступил на половицы и провёл лучом по ним, ища в пыли дорожки или следы ног. Свет не показывал ничего, кроме слоя тонкой серой пыли, куда бы я ни светил. Я ходил, переходя от предмета к предмету, и находил все нетронутым. Сама возможность существования следов стала казаться абсурдной.

Свет играл на самой дальней от меня стене, слегка открывая неглубокий проем, в котором находилось окно. Я на мгновение задумался, почему на чердак не проникает свет снаружи, затем, когда луч переместился обратно, вспомнил, что сам закрывал ставни, когда в последний раз поднимался сюда, чтобы сохранить неотапливаемое помещение достаточно хорошо закрытым от стихии. Увидев, что ставни по-прежнему плотно закрыты, как их и оставил, я как никогда раньше усомнился в правдивости Льюиса и его фотографий. Как он мог сфотографировать кого-либо, даже призрака, стоящего у этого окна?

Я подошел к ставням и потянул за металлическую планку, скреплявшую две створки. Она неохотно поддалась, а затем взлетела вверх. Я потянул левое крыло назад; оно скрипнуло на несмазанных петлях, затем согнулось и сложилось не совсем вровень со стеной. С правым крылом оказалось сложнее. Пока возился с ним, я выглянул в окно.

Несколько мгновений сцена за стеклом, казалось, то приближалась, то удалялась. Ничто не выглядело так, как раньше; остались только основные контуры палисадника и дороги за ним. Деревья и кусты, даже точные пропорции газона совершенно изменились. Дома напротив совсем не стало видно. Мне показалось, что я заметил, как кто-то... или что-то... движется по газону, просто на краю моего зрения.

В эти мгновения я испытал не просто зрительное расстройство, а внутреннее чувство, которое могу описать только как острое ощущение угрозы, всепоглощающее чувство, что огромная сила зла угрожает мне. В следующее мгновение мое зрение прояснилось, сад и дорога вернулись к своим привычным очертаниям, а ощущение опасности сразу же сменилось простой тревогой.

Я поспешно отошел от окна и вернулся к лестнице. Я не мог понять, что произошло, но списал это на напряжение, которое испытал, на бессонную ночь, которую только что провел. У подножия лестницы меня ждала Лора. На ее лице застыло озабоченное выражение. Когда я подошел к ней, во мне вспыхнул гнев. Я едва не поднял руку, чтобы ударить ее, наказать за эти игры, за ложь, за то, что она усугубляет мое бремя. Но это чувство прошло так же быстро, как и появилось, оставив лишь слабое послевкусие, трепет насилия под поверхностью моих мыслей.

— Там ничего нет, — сказал я и повернулся, чтобы закрыть дверь на чердак.

— Но я слышала...

— Пожалуйста, Лора. Мы оба переутомились. — Я провернул ключ. Он показался мне твердым и тяжелым, а мои пальцы нашли его знакомым, как будто я давно привык к его использованию.

Она стояла лицом ко мне, когда я повернулся, на ее лице читалось то же выражение немой тревоги.

— Ты думаешь, я выдумала их. Эти шаги.

— Там пусто, Лора. — Я не назвал ее «дорогая», как обычно делал. — Никаких признаков того, что там кто-то побывал. Никаких следов. Ничего.

Она колебалась.

— Ты знаешь, это не важно, Чарльз. Неважно, есть следы или нет. Звуки, которые я слышала, вполне реальны. Может быть, они не обладали физической формой, но они реальны.

— Пожалуйста, Лора, — снова прервал я ее. — Нам двоим нужен отдых. Давай спустимся вниз. После завтрака ты будешь чувствовать себя лучше. Не о чем беспокоиться.

Но это было не так. Я знал, что есть повод волноваться. Поворачивая ключ в замке, я почувствовал не просто его привычность, а снова ощутил чувство угрозы, на этот раз с удвоенной силой. И когда оно покинуло меня, я кое-что вспомнил. Вспомнил, где видел двух маленьких девочек с фотографий Льюиса.