Глава 20

Льюис был... Какое слово лучше всего подходит? Выпотрошен? Растерзан? Расчленен? Его внутренности аккуратно извлекли и менее аккуратно разбросали по переулку в Спиталфилде. Да, в Спиталфилде, в месте, почти равноудаленном от переулка, где нашли Наоми, и полузаброшенной церкви, в которой Рутвен встретил свой конец.

Однако никто не уловил связи. Способ убийства не совпадал, никаких причин связывать Дафидда Льюиса, газетного фотографа, с полицейским суперинтендантом, а тем более с доктором Чарльзом Хилленбрандом, отцом убитого ребенка.

Дело в том, что я сам не мог поверить, что это сделал Лиддли, что он обладал силой физического воздействия. Я чувствовал гнев Лиддли, ненависть Лиддли, отчаяние Лиддли, но никогда — его руку. И Льюис, и я чувствовали желание убивать в атмосфере чердака, нас могли подтолкнуть к убийству, но никто из нас не чувствовал прямой угрозы.

Возможно ли, что Льюис оказался прав, что не Лиддли бесплотен, а мы сами? Что не Лиддли проявлялся в нашем мире, а мы в его? Если так, то разве невозможно, что в таких случаях доктор может иметь власть над плотью, как это происходило при его жизни? Предположение казалось правдоподобным, насколько вообще все это могло быть достоверным, и все же я никогда не ощущал его непосредственной телесности, плотского присутствия, которое могло бы свидетельствовать о такой близости или такой силе.

Я сел на первый попавшийся поезд до Лондона, томимый пристальным, беспомощным лицом Льюиса. На протяжении всего пути я вспоминал то другое путешествие, когда Наоми ехала со мной, и в моей жизни не существовало никаких теней, кроме нескольких тонких, которые я сам себе создал. Я вспомнил снеговика Магу, который смотрел, как наш поезд проносится мимо, словно пугало в белом поле. И я вспомнил лицо Наоми, ее напряженное волнение и удивление по поводу поездки в Лондон на целый день.

Однажды мне показалось, что я вижу темную фигуру, стоящую в поле. Еще одно пугало, сказал я себе, поставленное, чтобы отгонять весенних птиц. Но его окружала стая черных дроздов, клевавших бороздчатую землю. Поезд помчался дальше, а фигура осталась позади меня.

Спиталфилд был тесным и убогим, сплошь состоящий из ветхих домов, вытянутых между Шордичем и Уайтчепелом. Даже солнечный свет не мог поднять мне настроение. Впервые мне пришло в голову, что это район дешевых ночлежек, где жили жертвы Джека Потрошителя: Дорсет-стрит, Уайтс-Роу, Фэшн-стрит, Флауэр и Дин-стрит. Одно из тел, тело Энни Чепмен, нашли в Спиталфилде восьмого сентября 1888 года, во время второго убийства. Место казалось уместным.

Я захватил с собой свой карманный путеводитель и отметил на нем красными чернилами улицу, за которой обнаружили тело Льюиса, — Фэшн-стрит. Но я думаю, что смог бы добраться туда без посторонней помощи, с завязанными глазами.

Полицейские все еще толпились вокруг в большом количестве. На каждой улице, где пахло преступлением, констебли стучались в двери, задавали обычные вопросы и получали обычные ответы.

— Только не это, — донеслось до меня от одной пожилой женщины, когда она открыла дверь и увидела их на пороге — полицейского и женщину-полицейского, возвышающихся над ней, как гробовщики.

Я попытался войти в переулок, чтобы увидеть все своими глазами. Но вход перекрыли метры пластиковой ленты и двое громил-полицейских, смеющихся над какой-то шуткой. Дальше, рядом с несколькими полицейскими машинами, стоял большой белый фургон. На нем красовалась надпись: «Полицейский отдел по расследованию инцидентов». Люди входили и выходили через его маленькую дверь, как жуки. Солнечный свет падал на их лица. Крови не было видно. Даже воздух пах почти чистотой.

Я повернулся, чтобы уйти, и в этот момент меня окликнул голос.

— Доктор Хилленбранд? Это вы?

Я повернулся. Это оказалась женщина-полицейский, которая сопровождала Рутвен в тот первый ужасный день, та, что показала нам одежду Наоми в полиэтиленовых пакетах. Я не помню ее имени, возможно, она никогда не говорила мне его. По правде говоря, я ее почти не замечал.

— Почему, вы здесь, доктор. Что привело вас сюда?

Помню, что заикался, краснел, пытался скрыть свое смущение. Мне стало неловко не только от того, что я оказался застигнут врасплох в своем нездоровом любопытстве, в своем непрошеном вторжении в царство насилия, но и потому, что обнаружил, что внезапно, необъяснимо возбудился от этой женщины. Сила моего влечения совершенно обескуражила меня. На мгновение все перепуталось: мысли о Льюисе, поиски его крови на камнях аллеи, смерть Наоми, одежда Наоми в пластиковых пакетах, женщина-полицейский, ее грудь, ее ноги, ее близость, солнечный свет на моих щеках.

— Вы хорошо себя чувствуете, доктор Хилленбранд?

— Я… я… Да, я в порядке. Просто жара. Я… Я просто прогуливался. Дафидд... Дафидд Льюис... Я хотел посмотреть, где...

— Вы знали Дафидда Льюиса? — Она поспешила спросить.

— Льюиса? Да... да, я его знал. — Я был взволнован, разрываясь между разговорами о смерти и жаждой секса. Мне становилось все хуже и хуже.

— Думаю, вам лучше зайти и присесть. Вы выглядите взволнованным.

Она привела меня в фургон отдела инцидентов, освободила место внутри, нашла мне стул. Сексуальные переживания прошли, почти так же быстро, как и появились. И тут до меня дошло, что такое же состояние накрыло меня в прошлый раз. Я вспомнил всепоглощающие чувства, которые я испытал несколькими неделями ранее в постели с Лорой.

Женщина-полицейский привела одного из своих начальников, мужчину, которого я раньше не встречал. Он наблюдал за мной, когда я вошел, смотрел на меня, как мясник смотрит на теленка. Я следил за тем, как он пересекает помещение, осторожный человек, легко ступающий по обстоятельствам, которые он знал и думал, что понимает. Под глазами у него темнели круги, кожа выглядела дряблой и бледной, как будто он не спал несколько ночей. Возможно, он и не спал. Женщина-полицейский сказала ему, кто я.

Он проявил сочувствие, сказал, что знает все о деле моей дочери, что они все еще делают все возможное, чтобы найти ее убийцу или убийц. Мне захотелось сказать ему, что они зря тратят время, что убийца Наоми вне их досягаемости, вне их возможностей уже более ста лет. И все же я не мог заставить себя поверить в то, что Лиддли несет ответственность за смерть Наоми или кого-либо другого из недавно убитых. Он сыграл роль катализатора, вот и все.

— Что привело вас сюда сегодня? — спросил полицейский. Мягко, но твердо, как будто подозрение могло пасть на мою голову за простое присутствие здесь.

— Я знал его, — ответил я. — Льюиса. Я встречал его пару раз, когда он приходил ко мне домой фотографировать.

— Вот как? Разве вы не хотели избежать их присутствия? Прессы, я имею в виду.

Я кивнул.

— Да, да, конечно. Но Льюис преодолел наши барьеры, сумел стать полезным. Я познакомился с ним ближе.

Полицейский, казалось, задумался над этим. Затем он сказал:

— Вашу дочь нашли недалеко отсюда?

Я кивнул.

— Вы были там?

— Нет, — соврал я. — И никогда не собираюсь.

— И все же вы здесь сегодня, шныряете и вынюхиваете на месте убийства Льюиса.

— Я не вынюхиваю, — ответил я, немного вспылив. — И не шныряю. — Мое смущение бросило меня в жар. Никто не предложил мне чашку чая. Я чувствовал себя подозреваемым, убийцей, которого застали за повторным посещением места преступления.

— Извините. Вырвалось: у нас так много соглядатаев. Нет, конечно, нет. Вы его знали. Что он здесь делал? Вы в курсе?

Я замотал головой.

— Может быть, это как-то связано с вашей дочерью? Он вам как-то помогал? В этом? Предлагал ли он провести собственное расследование, использовать свои связи в прессе, чтобы выследить убийцу?

— Нет, никогда, — заверил я.

— Доктор Хилленбранд, я хочу, чтобы вы все обдумали. Ваше присутствие здесь сегодня немного странно. Инспектор Рутвен был найден убитым в церкви, где мы нашли пальто вашей дочери. Теперь журналист, который является вашим личным другом, оказывается зверски убитым в паре улиц от места трагедии, и вы приходите сюда, чтобы все проверить. Не кажется ли вам это странным?

Я кивнул. Что еще я мог сделать? Мне это тоже казалось странным. Что же все-таки происходит?

— Подумайте об этом, доктор Хилленбранд. Если есть что-то, о чем вы нам не сказали, даже если это просто подозрение, дайте нам знать. Льюиса могли убить, потому что он подошел слишком близко к убийце вашей дочери. Кстати, как ее звали?

— Наоми. Ее звали Наоми.

— Ну, может быть, убийца Наоми где-то здесь и ждет свою следующую жертву. Возможно, другую маленькую девочку. Вы можете знать что-то, что поможет раскрыть эти преступления. Вы можете остановить следующее убийство.

— Вы думаете, будет еще одно?

Он пожал плечами.

— Может быть, вы знаете лучше меня, — проговорил он.

Я не ответил.

— Могу я идти? — спросил я.

Он выдержал паузу, затем кивнул.

— Да, — сказал он. — Если вам потребуется связаться со мной, вы можете найти меня полицейском управлении. Меня зовут Эллисон. Детектив-инспектор Эллисон. Вы можете звонить в любое время. Просто попросите коммутатор соединить вас.

Он встал, и я последовал за ним. У двери я повернулся.

— Лиддли, — проговорил я.

— Простите?

— Ищите человека по имени Лиддли. Это все, что я могу вам сказать.

Он долго смотрел на меня, потом кивнул.

— Лиддли? — Он повторил имя. — Очень хорошо. Я поищу его. Если вы вспомните что-нибудь еще, дайте нам знать.

— Да, — согласился я. — Обязательно.

Я вышел обратно на солнечный свет и спустился по маленькой лестнице. Неподалеку слышался шум транспорта, мчащегося по Коммершиал-роуд. Я направился по узкой улице, наблюдая, как солнечный свет падает на кирпич, закрытые двери, дергающиеся занавески. Справа от меня открылась дверь, и из нее выглянул мужчина, наблюдая, как я прохожу мимо, — еврей с длинной бородой, один из последних, кто остался в этом районе. На тротуаре играли бангладешские дети, пока их родители вспоминали другое небо и другое солнце.