Глава 5
Уинтер
Моя мама говорила, что лучший способ обезоружить человека –это сказать ему то, чего он меньше всего ожидает.
Не знаю, что я ожидала услышать от русского незнакомца, но «Будь моей женой», конечно, было не то.
Несколько секунд я тупо смотрю на него, находясь в состоянии шока, от которого не могу избавиться. Он остается спокойным и собранным
С тех пор как я встретила его сегодня днем, он был крепок, как дуб, и неподвижен, как статуя. Теперь я понимаю, почему мне хотелось, чтобы он улыбнулся раньше, почему я ждала этого, затаив дыхание. Это немного очеловечило бы его, и я отчаянно и иррационально искала какую-то человеческую черту в его роботизированных чертах.
Но сейчас? Он кажется какой-то силой. Током. Тиранией, которая вот-вот сметет все на своем пути, прежде чем сменить полосу движения на что-то другое.
Будь моей женой.
Его слова, хотя и произнесенные спокойно, взрываются в моей голове, как фейерверки четвертого июля. Они такие громкие, что топят мои собственные мысли в паутине небытия. Они заперты где-то за пределами досягаемости, в этом крошечном черном ящике, который вызывает дрожь всякий раз, когда я думаю об этом.
Самая правильная реакция на его нелепое предложение – рассмеяться. Но у меня нет для этого чувства юмора. И я подозреваю, что ему не понравится, если я вдруг расхохочусь перед ним.
Он так серьезен, что это запечатлелось в его чертах, манерах и даже в том, как он говорит – как будто он никогда в жизни не улыбался.
Как будто улыбка была бы для него оскорбительной.
Он и люди снаружи ненормальны. Я вижу это и без того, чтобы узнать, кто они на самом деле. Это можно попробовать в воздухе. Он мгновенно сместился, как только они вошли в кадр.
С опасными людьми нужно обращаться осторожно, а не силой, потому что второй вариант только навредит мне.
– Быть твоей женой? – повторяю я тихим голосом, но в нем сквозит недоверие.
Русский незнакомец отпускает мои бедра, и я перемещаюсь на другую сторону машины, стараясь держаться как можно дальше.
Отсутствие его прикосновений – это как потеря тепла посреди ледяной бури. Но я скорее замерзну, чем буду сожжена им до смерти.
– Правильно. – Он сцепляет пальцы на коленях. Они длинные и ухоженные, и я не могу не смотреть на обручальное кольцо на его левой руке.
– Ты уже женат.
Его взгляд скользит к кольцу, как будто он забыл, что оно было там все это время. Его густые черные ресницы обрамляют глаза, пока он изучает его. У него странное выражение лица. Когда кто-то думает о своем супруге, он обычно либо смягчается от обожания, либо мрачнеет от печали или отчаяния.
Он не делает ни того, ни другого.
Его губы складываются в линию, что предполагает, что он хочет задушить кольцо и того, кто надел его на палец.
Прежде чем я успеваю прочесть его реакцию, его внимание скользит от руки ко мне, и эмоции, которые я видела в его стальных глазах, исчезают, как будто их никогда и не было.
– Ты будешь притворяться моей женой.
– Притворяться? – Не знаю, почему я продолжаю задавать ему эти вопросы, развлекая его, но ситуация настолько сюрреалистична, что кажется, будто меня втянули в одну из этих рождественских сказок.
– Моя жена умерла несколько недель назад, и никто больше не может выполнять ее обязанности, так что ты будешь ее заменой.
– Ох. – Я не хочу произносить это вслух, но оно все равно вырывается.
Я смотрю на него с другой точки зрения. На его прямую, уверенную осанку, на его выбор темного гардероба, на его черные волосы и густую щетину, на тени, вызванные его скулами. И, наконец, на тусклость в его серых глазах, словно вырезанных из мрачного Нью-Йоркского неба.
Чувствовала ли я себя неловко рядом с ним из-за этой негативной энергии, которую он излучает? Теперь, когда я узнала, что причиной этой энергии является недавняя смерть его жены, я не знаю, как себя чувствовать.
Тем не менее, беспокойство скрывается под моей кожей, как свернувшийся кровеносный сосуд, блокируя нормальный приток кислорода к моему сердцу.
Его руки, хотя и покоятся на коленях, ощущаются так, будто они упираются в мою душу, давят и пытаются прорваться.
Это... опасно. Даже страшно.
Я могла бы оказаться на улице, но мои инстинкты не пострадали, и они, по крайней мере, могут распознать опасность.
Этот человек и есть ее определение.
Его приятная внешность, сильное телосложение и непринужденная уверенность не обманывают меня. Во всяком случае, я рассматриваю их как его орудия разрушения.
– Мне жаль Вашу жену. – говорю я как можно спокойнее. – Но я ничем не могу помочь.
– Мне не нужны твоя неискренняя жалость. Просто делай, что тебе говорят.
– Ты что, не слышал, что я сказала? Я не могу быть твоей женой.
– Да, ты можешь. На самом деле, ты единственная, кто способен соответствовать этой роли.
– Единственная? Ты меня видел?
Он постукивает пальцами по бедрам, пока его взгляд скользит от моего лица к торсу и вниз к ноге, на которой не хватает обуви. Это я спросила, видел ли он меня, но теперь, когда я попала под его пристальный взгляд, чувство неполноценности после сегодняшнего дня снова охватывает меня.
Он, должно быть, видит монстра, причем вонючего, и хотя я редко стесняюсь своего образа жизни, сейчас я это делаю. Неприятное ощущение врезается в меня с такой силой, что у меня перехватывает дыхание.
Я начинаю извиваться, но останавливаюсь.
– Я вижу тебя. – говорит он медленно, как будто за этими словами скрывается другой смысл. Постукивание его пальцев прекращается. – Четко.
– Тогда... ты должен понять, что я не гожусь в жены никому.
Не говоря уже о нем.
Он лезет в карман пиджака, и я ожидаю, что он вытащит пистолет и выстрелит мне в лицо за то, что я зря трачу его время. Тем не менее, он достает черный кожаный бумажник, открывает его и вытаскивает фотографию.
Легкий вздох слетает с моих губ, когда я смотрю на женщину на ней. Это ее снимок в свадебном платье. Ее темно-каштановые волосы собраны в элегантный пучок, открывающий нежную шею. Вырез платья спадает с ее плеч, подчеркивая их изгибы и ключицы.
Нос у нее миниатюрный, а контур лица четко очерчен, оставаясь при этом мягким. Легкий макияж покрывает ее светлую кожу, усиливая ее спокойную красоту. Ее полные губы выкрашены в телесный цвет, и тени для век такого же оттенка.
Ее глаза бирюзового цвета, такие голубые, как будто она заглядывает мне в душу и ждет, когда она ответит ей.
Легкая улыбка растягивает ее губы. Она загадочная, как будто не хочет улыбаться, или, возможно, у нее есть другая цель.
Но ее красота и элегантность – не причина моих дрожащих пальцев.
Это всё она.
Я смотрю на темноволосую, чистую и ухоженную версию себя. Я едва помню, когда в последний раз была такой же чистой, как она, но я помню свое отражение в зеркале в больнице несколько недель назад, и я определенно выглядела как эта женщина, только со светлыми волосами.
– Вот почему это должна быть ты.
Я вздрагиваю от голоса незнакомца. Пока я была погружена в фотографию его жены, я почти забыла, что он был здесь все это время.
– Но как…?
– Как? – повторяет он, слегка нахмурив брови.
– Как это возможно? Я была единственным ребенком в семье, так что она… – Я бросаю на нее еще один взгляд. – Она не может быть моей сестрой или близнецом.
– Она не родственница тебе по крови.
– Тогда... как ты объяснишь это сходство? – Страшное, к тому же. У нее даже мой долбаный цвет глаз, который я всегда считала чертовски редким.
– Ты веришь в доппельгангеров (прим. пер. в литературе эпохи романтизма двойник человека, появляющийся как тёмная сторона личности или антитеза ангелу-хранителю), Уинтер?
– Доппельгангеры? – Я усмехаюсь. – Ты что, шутишь?
– Разве я похож на тех, кто шутит? – Властность в его тоне заставляет меня приклеиться к закрытой дверце машины. Дерьмо. Он действительно ужасен.
– Н-нет.
– Правильно.
– Ты хочешь сказать, что мы с ней доппельгангеры? Как это возможно?
– Это встречается чаще, чем ты думаешь.
– Я все еще... не верю в это.
– Не имеет значения, во что ты веришь. Это уже происходит.
– Уже происходит?
– Да. Ты будешь моей женой.
– Нет. Я на это не соглашалась.
– Не соглашалась на это, – задумчиво произносит он, как будто мои слова звучат комично. – Ты веришь, что у тебя есть такая возможность? Кем, черт возьми, ты себя возомнила?
Я медленно продвигаюсь к двери, пока ручка не впивается мне в бок.
– Я свободный человек.
– Свободный? Как ты определяешь свободу? Спя в гаражах и выпрашивая еду?
– То, как я живу, тебя не касается.
– Не смей больше со мной разговаривать, иначе тебе не понравится моя реакция. – Он так спокойно произносит свою угрозу, но это не уменьшает ее воздействия. Хотела бы я стать одним целым с ковриком или дверью – я не привередлива.
Он смотрит на меня слишком долго, чтобы убедиться, что его слова попали в цель, прежде чем продолжить:
– У тебя будет крыша над головой, теплая постель и горячая еда весь день.
Картина, которую он рисует, искушающая, но он не такой. Он далеко не соблазнителен. Он такой страшный, что даже сидя рядом с ним, я чувствую тревогу. Я чувствую, что мне нужно быть в режиме «дерись или беги» рядом с ним. На самом деле, мне придется выбрать вариант «беги», потому что вариант боя определенно убьет меня.
Так что, хотя я действительно хочу все, что он перечислил, их цена – быть с ним – не та, которую я могу позволить себе заплатить.
Мне нужно найти выход.
– Если ты все еще не уверена, хорошо.
Я вскидываю голову, чтобы встретиться с его пустым взглядом.
– Ты меня отпускаешь?
– Если хочешь.
Я прищуриваюсь.
– Неужели?
– Да, но в нескольких кварталах отсюда дежурит полиция. Как только ты выйдешь из машины, тебя арестуют за убийство Ричарда Грина.
Я задыхаюсь. Как... откуда, черт возьми, он знает об этом?
– Я запретил полиции и СМИ разглашать твое имя и фотографию, но если ты предпочитаешь жить на улице, то не возражаешь против тюрьмы. Ты должна поблагодарить меня, правда. Там, по крайней мере, кормят.