Глава 29

Дэниел

— Если ты кому-нибудь об этом расскажешь, я скажу, что меня накачали наркотиками.

Николь смеется, звук разносится в прохладном полуденном воздухе и делает странную хрень с моей грудью, которой я отказываюсь дать название.

С моим членом происходит и другое дерьмо, но оно не странное и не смутное. Мне не стыдно признаться, что я хочу эту девушку с отчаянием сексуального наркомана, инкуба и нимфы вместе взятых.

На данный момент это граничит с одержимостью.

Вчера, после завтрака и обеда с Астрид и ее шумной семейкой, я не мог дождаться, когда Николь останется одна. Однако, как того и хотел маленький засранец Джейден, мы отправились с ним на экскурсию по Лондону, как туристы.

Он сделал больше фотографий, чем эгоистичная знаменитость. И прекрасно, это тоже было весело.

Мне нравится наблюдать, как Николь становится беззаботной рядом с братом или как ее материнский инстинкт проявляется при любом намеке на опасность. Именно она была категорически против возвращения в Англию, но ее желание было сильнее, чем у туристов, и Джейден объединился.

К счастью, он потратил всю свою энергию и немного и поэтому оказался в отключке вскоре после того, как мы вернулись домой, что дало мне шанс трахать Николь до рассвета.

Без шуток.

Но на этот раз я позаботился о том, чтобы сказать своим сотрудникам, если кто-то прервет нас утром, они будут уволены. Поскольку они любят дедушкин особняк больше, чем своих детей, они побледнели и поклялись на своем священном чае, что это больше не повторится.

Так что утром я снова трахал Николь, пока она не заскулила, потом засмеялась, потом вздохнула мне в грудь. Мне нравится, как она прижимается ко мне, будто я ее любимый человек. Будто мы единственные люди в мире.

Но еще больше я люблю то, как ей нравится, как я прикасаюсь к ней, как она больше не убегает в свои мысли и встречает мои поглаживания.

Словно она... доверяет мне.

Мой короткий медовый месяц прервался, когда Джейден постучался в нашу дверь. Он потребовал навестить своего нового друга, Брэндона.

Николь отнеслась к этому скептически, но когда дядя Генри предложил отвезти его к Астрид и провести там день, она не смогла отказать.

Мое расписание на день состояло из ласк ее сладкой киски, поедания ее на завтрак, траханья ее, а затем повторения всего этого — не в таком порядке — пока мы не сядем на самолет завтра.

У Николь, однако, имелись другие планы. Она сделала мне самый небрежный минет из всех минетов, который, возможно, перенес меня в другое царство, а затем сказала, чтобы я отвел ее в кино, если хочу еще один.

Она умница и знала, что я не смогу отказаться от того, чтобы мой член сосали ее пухлые розовые губы.

И мы пошли смотреть этот проклятый фильм. Дурацкий романтический фильм, от которого у меня закатываются глаза.

Но все в порядке, я могу справиться с этим дерьмом, потому что меня ждет еще один минет.

Лучшая валюта из когда-либо изобретенных.

— Все было не так уж плохо.

Она качает головой, пока мы идем через близлежащий парк. Поскольку сейчас ранний полдень и погода чертовски плохая, тучи за тучами, серость — ничего удивительного — не так много людей на улице.

Николь просто сияет в простом белом платье и легком свитере персикового оттенка. Ее волосы целуются с ветром и заменяют несуществующее солнце, развеваясь по лицу, как ангельский нимб.

Я не могу даже взглянуть на нее без ослепления, уколов в груди и прочих хаотичных эмоций.

Поэтому я решаю сосредоточиться на текущем разговоре.

— Нет, это было не плохо. Это было ужасно и чертовски пошловато.

— Все хорошие истории любви такие.

— Все хорошие истории любви заканчиваются трагедией, Персик.

Она смотрит на меня из-под ресниц, затем вперед.

— Мне нравится переосмысливать концовки. Трагические истории любви, я имею в виду. Когда я была моложе, это вызывало у меня головокружение.

— Не знал, что ты безнадежный романтик.

— Худшего сорта.

— Неудивительно, что твои любимые фильмы это романтика.

— Не только романтика. Я не против боевиков, исторических фильмов, триллеров или фэнтези, лишь бы среди них была романтика.

— Ты закончила путь от безнадежного романтика и перешла в категорию жуткого романтика.

— Ты не имеешь права судить, когда твой вкус в кино скучен.

— Что скажешь сейчас?

— Фильмы Квентина Тарантино твои любимые. Можешь быть более очевидным?

— Простите, мисс Адлер, но его фильмы ничуть не скучнее, чем ваши пошлые романчики.

— Стрельба. Стрельба. Бах. Конец. — она закатывает глаза. — Я имею в виду, я тебя умоляю.

— Это развлекательно.

— Нет, это пошловато, но в другом понимании.

— Мы согласимся не соглашаться с этим. — я делаю паузу, останавливая нас. — Так, погоди. Как ты узнала, что мне нравится Тарантино?

Румянец покрывает ее черты.

— Я знаю о тебе много вещей.

— Например?

— Тебе нравится музыка Muse, и ты хочешь, чтобы на твоих похоронах играл Resistance. Ты считаешь, что читать задания скучно, и почти не сдаешь их. Ты ворчлив по утрам и раньше пил только черный кофе или кофе со льдом. Теперь ты пьешь только черный с одним граммом чертового сахара.

Я ухмыляюсь.

— И ты все равно умудряешься несколько раз все испортить.

— Это было специально, потому что ты придурок, если ты не знал.

— Шок. Наверное, стоит сообщить об этом кому-нибудь, кому не все равно.

— Ты направляешь свои наклонности мудака или они приходят сами собой?

— Понемногу и то, и другое. — я смотрю на часы. — Пора домой за минетом, пока меня не обломали.

— Еще нет.

Она прикусывает нижнюю губу.

— Еще нет? Что еще ты собираешься делать в такую дерьмовую погоду, из-за которой короли и королевы отказываются от этих земель?

— Просто гулять.

— Ты говоришь более подозрительно, чем предатель с факелом.

— Просто делай, что тебе говорят, или мои губы не дадут тебе немного любви.

— Я уже заплатил за это. Пошлый фильм, не забыла?

— Неважно. Это часть сделки.

Я стону, внутренне пиная свой измученный киской член за то, что согласился на это в первую очередь. Я мог бы отвезти ее обратно в дом и получить не минет, а полный пакет.

Но когда она сказала, что хочет провести время на воздухе, я не смог отказать. В каком-то смысле, это наше первое свидание.

Пошел ты, Джуниор. Ты на моей стороне или на ее?

— И еще, — она смотрит на меня. — Ты должен был рассказать мне о дяде Генри. Я была так взволнована.

Так и было. Но когда она вернулась, она выглядела самой счастливой из всех, кого я видел за последнее время.

— Вы оба нуждались в завершении, — я просто говорю.

Это была одна из тех вещей, которые беспокоили ее, и, очевидно, я сделал своей миссией избавление от них одного за другим.

То, что происходит дальше, совершенно выбивает меня из колеи.

Николь встает на цыпочки и целует меня в щеку.

Ну, блядь. Разве это плохо, что я хочу схватить ее за горло и поцеловать на фоне дерева, пока все смотрят?

— Что это было? — спрашиваю я.

— Благодарность. — она сглатывает. — Я думала, что потеряла его навсегда, но оказалось, что он всегда искал меня.

— Если ты хочешь по-настоящему отблагодарить меня, то этот поцелуй может отправиться куда-нибудь вниз.

Она смотрит на меня игривым взглядом.

— Я сказала «позже».

— Позже — это не измеряемое время, поэтому оно бессмысленно. На самом деле, позже могут быть те пятнадцать минут, которые мы проведем в дороге домой.

— Хорошая попытка.

Николь смеется, и я не могу насытиться этим звуком. От его беззаботности.

Тот факт, что она светится сквозь боль, делает ее еще более особенной.

Я бы продал обе свои почки, если бы это означало, что я буду видеть ее смех чаще.

Поэтому я стараюсь сохранить его на ее лице, пока мы идем по этой гребаной тропинке, дважды, пока я держу ее за руку. Потому что к черту, я буду сопливым, если это будет с ней.

Как только мы садимся на скамейку, она проводит пальцем по заживающей ране на моем виске, ее брови сходятся вместе.

— Болит?

— Не очень, но я серьезно беспокоюсь о том, что останется шрам. Мой статус модели на обложке журнала под угрозой.

Она смеется.

— Это их потеря. Кроме того, шрамы украшают.

— Как это?

— Мы люди, мы не должны быть идеальными.

— Разве ты не философ?

Она опирается на обе ладони и смотрит на небо, такое же дерьмовое и облачное, как это, я бы хотел быть этим небом прямо сейчас.

— Я просто научилась ценить вещи и стирать другие.

— Было трудно?

— Иногда. Но я не позволяла себе опускать руки.

Она улыбается, и я хочу спрятать эту улыбку у себя в груди. Еще лучше, если бы я был рядом все эти годы, когда она боролась в одиночку.

Я бы не хотел, чтобы мой член диктовал мне мои действия и чувства.

— Мне нужно проверить Джея. — Николь роется в сумке. — Уф, не могу найти эту штуку. Можешь позвонить мне?

Я бы предпочёл не звонить. Мне слишком нравится спокойствие этого момента, чтобы разрушать его, но я все равно это делаю.

Она достает его и вздыхает.

— Нашла.

Я останавливаюсь на имени, под которым она меня сохранила, и выхватываю у нее телефон.

— Вы называете своего босса Чертовым Идиотом, мисс Адлер?

По ее щекам и шее разливается румянец.

— Все ассистенты так делают.

— Когда это началось?

— Когда нам было по восемнадцать.

— Так не пойдет.

Я говорю ей разблокировать телефон, затем меняю имя на «Дэниел» в окружении двух сердечек. Затем делаю селфи, целуя ее губы, и ставлю его в качестве фотографии.

Николь называет меня глупым, но улыбается, как безнадежный романтик, которым она и является.

Мы проводим еще немного времени в парке, прежде чем она настаивает на том, чтобы мы купили продукты.

— Ты же знаешь, что у меня есть персонал, который следит за запасами в холодильнике, верно?

Я толкаю тележку, пока она бросает в нее всевозможные вещи.

— У них случится мини-инсульт, и они будут называть тебя американизированной за твоей спиной, потягивая свой чай Эрл Грей.

Она улыбается мне через плечо.

— Я буду пить с ними. Я люблю чай.

— Поздравляю, что ты одна из многих британцев, которые потребляют его в нездоровых количествах.