Потом мы начали толкать друг друга, пытаясь вылезти, и снова упали в него.

Мы разразились хохотом и с тех пор стали неразлучны. Астрид единственная, кто никогда не осуждал меня за то, что я нарушаю спокойствие, что я слишком вспыльчив и непостоянен.

Она говорит, что понимает, что я делаю это не просто так. Я веду себя не просто так, и она готова меня выслушать.

Я никогда не смогу найти более верного друга, чем она. Она моя «подруга до гроба». Та, с кем я отправлюсь на игру на выживание и буду знать, что мы оба выйдем из нее верхом на единорогах к солнцу.

Песня Muse становится тише, и она спрашивает серьезным тоном:

— Что случилось? Ты в порядке? Должна ли я прилететь в Нью-Йорк и избить того, кто тебя беспокоит?

— Полегче с насилием, Жучок. Это не Викинги.

— Мир был бы намного проще, если бы это было так, просто говорю. Ну что? Что стряслось?

— Почему ты думаешь, что что-то случилось?

— У тебя странный голос.

— Ты моя мать?

— Ну, я мать, поэтому у меня другое чутье.

Кстати, о мамах, твоя вроде как скучает по тебе. Это нормально, если ты звонишь больше минуты в десятилетие.

Я могу представить, как она закатывает глаза, не видя этого.

Старая боль всплывает вновь, но я сжимаю ее.

— С ней ее любимый сын, и это не я.

— Как ты можешь так говорить, Дэн? Ты решил уехать в Штаты, а Зак решил остаться.

— Я решил поехать в Штаты после того, как она выбрала Зака. Но моя мини-семейная драма не причина моего звонка.

— Тогда что?

— Я хочу спросить тебя кое о чем, но не буду, пока ты не пообещаешь, что не станешь сердиться.

— Зачем тебе спрашивать о чем-то, что может меня разозлить?

— Просто пообещай, что не рассердишься.

— Хорошо. В чем дело?

— Ты... слышала что-нибудь о Николь с тех пор, как она сбежала?

На другом конце повисает пауза, и я сжимаю трубку крепче.

— Астрид?

— Почему ты вдруг спрашиваешь о ней?

— Просто скажи мне. Ты что-нибудь о ней знаешь?

— Она полностью вычеркнула нас с папой из своей жизни. Ты знаешь это.

— Конечно, дядя Генри пытался связаться с ней в какой-то момент? Он не ненавидел ее так сильно, как ненавидел ее мать.

— Я не знаю. Возможно.

— Сейчас ты говоришь раздраженно, что означает, что ты что-то скрываешь.

— Может, и ты что-то скрываешь.

— Что?

— Почему ты спрашиваешь о Николь после одиннадцати лет отказа от любого разговора, который я пытаюсь завести о ней? Я думала, ты сказал, что она не важна, когда я спросила о той летней вечеринке. Что изменилось, Жук?

Кое-что.

Все.

Я уже даже не уверен, блядь.

— Я скажу тебе, когда буду готов, Астрид. А сейчас ты можешь рассказать мне, что ты знаешь?

Она испускает долгий вздох.

— Не так уж и много, на самом деле. Папа однажды сказал, что он искал Николь, а когда нашел, она была беременна и убежала.

— Что?

— Ребенок, Дэн. Знаешь, как моя дочь, Глиндон.

— У Николь есть ребенок?

— Я не знаю. Даже папа был удивлен этим. Он пытался снова найти ее, но она как будто сквозь землю провалилась.

— Как давно это было?

— Без понятия... на втором курсе университета, то есть около девяти лет назад.

У меня в голове все переворачивается. Николь родила ребенка девять лет назад. Это был тот же год, когда она бросила Кембридж, согласно ее резюме.

Все ее рекомендации после этого — здесь, в Штатах. Что означает, что она, вероятно, покинула Англию после того, как дядя Генри нашел ее с ребенком.

Чертовым ребенком.

Мой кулак сжимается.

— И еще, Жук, — медленно говорит Астрид. — Есть кое-что еще.

— Что?

— Когда папа увидел ее, он сказал, что у нее на лице были яркие синяки.