Глава 7

Николь

Прошли годы с тех пор, как я была в таком положении. Нет, больше десяти лет.

Безумие, как сильно течение времени может изменить чью-то точку зрения на все.

Одиннадцать лет назад я бы растаяла, если бы Дэниел хотя бы взглянул на меня. Если бы он прикоснулся ко мне, я бы в мгновение ока полетела в страну эйфории.

Из-за него я много раз психически и физически была не в себе. Из-за него я пряталась в туалетах и плакала там, где никто не мог видеть слабость гордой Николь.

И из-за него моя жизнь резко повернула к худшему.

Но с этим давно покончено.

Это в прошлом.

Странно, как годы и события могут изменить человека.

Как наши перспективы могут перевернуться на сто восемьдесят градусов, будто это существует в параллельной вселенной.

Хотела бы я, чтобы было так. Жаль, что я не встретила его сейчас впервые, и он был просто моим боссом. Может, тогда он не был бы таким мудаком.

Может, тогда я бы не думала о том, как его пальцы обхватывают мой локоть, или о том, как они прожигают мою рубашку и достигают кожи.

Он всегда хватал меня за локоть, словно не хотел прикасаться ни к какой другой части меня.

Но это не уменьшает воздействия жеста или того, как этот маленький уголок моего тела приближается к точке саморазрушения.

Я осмеливаюсь медленно поднять свой пристальный взгляд и поискать его в попытке охватить мой хаотичный разум этим.

Но в тот момент, когда мои глаза встречаются с его, я жалею, что посмотрела на него.

Я даже жалею, чтобы никогда больше не встречать его. Я бы хотела, чтобы наша злополучная связь умерла в тот день, когда он метафорически убил меня одиннадцать лет назад.

Из-за того, как он смотрит на меня?

Это не что иное, как властность. Его квадратная челюсть сжата, ноздри раздуваются, а эти глаза, в которых я когда-то находила утешение? Теперь они судят меня хуже, чем преступника в суде.

Так же, как и все остальные тогда.

Дэниел ничем не отличается от них. Во всяком случае, ему следует предложить возглавить мой анти-фан-клуб.

Да, теперь он мужчина, но он все еще тот парень, который ударил меня в сердце и растоптал его, будто мои чувства ничего не значили.

Он все еще тот парень, который вызывал у меня злобных бабочек и заставлял мое сердце опасно буйствовать, просто существуя.

Он все еще единственный человек, которого я не могу забыть, как бы сильно я ни старалась.

— Не могли бы вы, пожалуйста, отпустить меня?

Я не знаю, как, черт возьми, я могу говорить спокойно, когда внутри меня разгорается дикий пожар.

— Зачем? — его голос понижается до почти зловещего тона. — Вам некомфортно?

— Да. Конечно, вы знаете, что это сексуальное домогательство.

Дэниел опускает голову, чтобы говорить мне на ухо шепотом.

— Ты, как никто другая, не должна говорить о сексуальных домогательствах, когда подсыпала мне в напиток наркотик для изнасилования на свидании.

Я замираю, холодный пот стекает по спине и по лбу.

Это первый раз, когда он выказывает намек на то, что узнает меня. Со вчерашнего дня я начала сомневаться в себе и думать, что, возможно, он действительно вычеркнул меня из своей жизни.

Я подумала, что, может, я снова стала невидимой и что я существую только как боксерская груша, на которой он мог бы выместить свое придурковатое отношение.

Но нет.

Он помнит.

Понятия не имею, почему это наполняет меня в равной степени страхом и облегчением.

Но сейчас это не имеет значения, потому что его слова отзываются во мне эхом, как голодный зверь.

— Это то, что ты думаешь? Что я подсыпала тебе в напиток наркотик для изнасилования на свидании?

— Это факт, а не просто мысль. Той ночью ты подсыпала наркотик в напиток, и я случайно его выпил, но ты меня не остановила.

— Ты не дал мне шанса. Кроме того, это был экстази, цель которого заставить кого-то почувствовать себя хорошо. Это не наркотик для изнасилования, и я сама его принимала.

Я понятия не имею, зачем я ему это объясняю. Я не должна. Обычно я этого не делаю, потому что это бесполезно. Дэниел принимает все слова как факт, кроме моего.

Я понимаю, он назвал меня лгуньей, манипулятором и предательницей, когда мы были детьми, но мне не менее больно знать, что все, что я должна сказать, не имеет для него никакой ценности.

Он крепче сжимает мой локоть, пока это не становится болезненным.

— Почему?

— Почему что?

— Почему ты приняла наркотик? Для того, чтобы вы с Кристофером могли хорошо провести время? Я случайно разрушил твой гребаный план, Николь?

Меня охватывает дрожь во всем теле, отчасти из-за того, как он произнес мое имя, хотя до сих пор это была всего лишь безличная мисс Адлер. Но в основном это связано с тем, что я переживаю шоковую реакцию.

Я узнаю это, даже несмотря на то, что оно кипит в темных уголках, которые я годами прятала от всех.

Так почему одна инсинуация Дэниела, одно предложение, и чувство бьется о поверхность, пытаясь вскрыть ее когтями?

Волосы на затылке встают дыбом, а дыхание учащается, двигаясь синхронно с трепетом в животе.

Все, что я чувствую, это запах травки, сильный и мощный, и он смешан с сигаретами и запахом мускуса.

Меня сейчас вырвет.

Дерьмо. Дерьмо.

— Отпусти меня, — шепчу я.

— Я задел тебя за живое?

— Пожалуйста. — я смотрю на него в то же время, когда слеза скользит по щеке. — Я знаю, что ты ненавидишь меня, и меня это устраивает. Меня устраивает то, как ты обращаешься со мной, будто я камень в твоем ботинке. Я не против называть тебя «сэр» и растоптать остатки своего достоинства, чтобы быть твоей помощницей, но я прошу тебя, перестань прикасаться ко мне.

Любой порядочный человек сделал бы это. Любой нормальный человек, по крайней мере, остановился бы при виде слез, которые появились из ниоткуда, несмотря на мои попытки никогда их не показывать.

Однако Дэниел не порядочный. Далеко не так.

Он не только крепче сжимает мой локоть, но и тянется рукой к моему лицу.

Я дезориентирована к тому времени, когда его большой палец устраняет влагу у меня под глазом. Затем он вытирает слёзы, свой большой палец и мои слезы, о свой указательный палец. Но не этот жест заставляет меня остановиться. А очарование в его взгляде, то, как он выглядит как исследователь, который только что сделал открытие.

Так редко можно увидеть Дэниела очарованным чем-либо. Он всегда относился к жизни либо как к игре, либо как к рутинной работе — никогда не было предмете, которым можно было бы увлечься. Никогда не было чего-то, чем можно было бы увлечься.

Но сейчас он такой, когда сминает мои слезы между пальцами с осторожностью и садизмом.

— Значит, ты действительно плачешь.

Прежде чем я успеваю отреагировать на его слова, он хватает меня за затылок, подушечки его пальцев смыкаются по бокам. Это похоже на удушающий захват, и это так знакомо, что я не могу набрать воздуха в легкие.

Удерживая меня неподвижной, он наклоняется так, что его лицо находится всего в нескольких сантиметрах от моего.

Его глаза кажутся бездонным океаном в разгар ночного шторма.

Темные.

Опасные.

Смертоносные.

— Почему, черт возьми, ты думаешь, что можешь плакать? Ты чувствуешь обиду? Стала жертвой? Или, может, тебе все еще нужны жертвы на твоем стервозном алтаре ради старых времен. В любом случае, знай, Николь, я лично превращу твою жизнь в чертов ад. Я разрушу все, что ты построишь, и разрушу любые цели, к которым ты стремишься. Я раскромсаю тебя на куски и позабочусь о том, чтобы у тебя не было возможности собрать их или починить. Я заставлю тебя пожалеть, чтобы ты, блядь, никогда не появлялась передо мной. — он рывком отпускает меня. — А теперь убирайся с моих гребаных глаз. Не хочу видеть твое лицо без крайней необходимости.

Мои ноги подкашиваются от силы его толчка, и сердце падает на пол, метафорически покрытое темными пятнами крови.

Но вместо того, чтобы прятаться и плакать, как в детстве, я заставляю себя высоко держать голову.

— Ты думаешь, что ненавидишь меня больше, чем я ненавижу тебя? Неужели ты думаешь, что я когда-нибудь решу увидеть твое лицо, не говоря уже о том, чтобы работать на эгоистичного мудака с нарциссическими наклонностями? Неужели ты думаешь, что я бы когда-нибудь отдала себя на твою милость — или на ее отсутствие, если бы у меня имелся выбор? Я делаю это только для того, чтобы сохранить крышу над головой моей семьи. Так что вы можете показать мне свое худшее, но вы не сможете сломить меня или заставить уйти, сэр.

Он приподнимает идеально густую бровь.

— Это вызов?

— Это всего лишь информация.

— Я все еще могу уволить вас, мисс Адлер, так что вам лучше помнить об этом в следующий раз, когда вы решите промолчать или критиковать меня, когда у вас нет на это права.

Я собираюсь возразить, но он прерывает меня, щелкая пальцами.

— Вы все еще говорите, когда минуту назад должны были убраться с моего чертового поля зрения.

Я пристально смотрю на него, но останавливаю себя, чтобы ничего не сказать, потому что знаю, что это просто будет неправильно.

И меня могут уволить.

В качестве компромисса я закрываю дверь не так аккуратно, когда ухожу.

Я направляюсь в кафетерий, чтобы пообедать. Это единственный раз, когда я могу вырваться с орбиты этого придурка.

В лифте ко мне присоединяются две секретарши, но они игнорируют мое существование, болтая между собой.

Когда-то давно это беспокоило бы меня, главным образом потому, что это означало, что я плохо справлялась с тем, чтобы быть заметной, но не теперь. Я начала ценить отсутствие социальных взаимодействий и нахождение на заднем плане.

Это место, где хищники не смогут найти тебя или причинить тебе вред.

Я достаю телефон, перепроверяя, что я должна сделать для своего придурковатого босса после обеда, но не могу не сосредоточиться на разговоре двух женщин.

— Нокс определился со своим следующим делом на общественных началах?

Секретарша в очках в золотой оправе спрашивает свою гораздо более низкорослую черноволосую подругу.