— Это просто секс, Ноа.

— После секса всегда кому-нибудь бывает больно. По опыту знаю.

— Тебе нравится пожестче? — шучу я.

Ноа начинает смеяться, но его смех сразу же затихает.

— Помнишь, я рассказывал про Арона?

— Который то ли бывший, то ли нет?

— Он, хм-м, захотел большего, а я просто не мог ему этого дать. Мне не нравится делать людям больно, но я все равно делаю. Как-то само собой получается. Я порчу все хорошее еще до того, как оно станет хуже. Не хочу, чтобы и с тобой так было. Тебе и без моего долбо-величества достаточно забот. И немного нервирует то, как быстро ты передумал.

— Знаешь, что я понял сегодня во время интервью?

— Что плавки «Спидо» совсем не скрывают стояк?

Я хихикаю.

— Ну да, а еще, что ты любишь играть грязно, когда трешься об меня всем телом. Еще до того, как стал подростком, я следовал определенному ряду правил. В детстве я попадал в большие неприятности, если делал что-то хоть отдаленно девчачье. Мне говорили, что настоящие мужчины так себя не ведут. Поэтому я старался, как мог. Отец вдалбливал, что мужчина должен быть жестким, заниматься спортом и вести себя как пещерный человек. И уж конечно, никаких чувств к другим мужчинам. Мне пришлось установить для себя правила еще до того, как я осознал, что значит быть геем. И скрывать, что мне нравились мальчики из класса. А сейчас, даже при том, что мне ненавистно, как все обернулось, и у меня украли право решать, как и когда «выходить из шкафа», я чувствую, что свободен. Впервые в жизни при желании я могу на публике поцеловать парня, взять за руку. Просто быть с парнем. К несчастью для тебя, ты взял на себя роль того самого парня.

— Вот таким образом, по-твоему, удастся затащить меня в постель? Выходит, тебе по контракту запрещено прикасаться к другим мужчинам, но все можно с арендованным бойфрендом? Тут явно пахнет любовью. В смысле, мои пронзительные сине-зеленые глаза, так не сочетающиеся с кожей цвета мокко, мои накаченные мускулы, крепкая задница и, чего уж там, потрясающе рельефный пресс — всё это совсем не при чем, так?

— Не говоря уже о скромности, — добавляю я. Не понимаю, почему он колеблется, и что вообще изменилось с утра. — К твоему сведению, если я не плачу, это не считается арендой. Кроме того, мне не нужно говорить тебе, какой ты великолепный. Ты и сам это прекрасно знаешь. Как и любой, у кого есть глаза. Ларс был так разочарован, когда спросил, моногамные ли у нас отношения, а я его послал.

Ноа расплывается в улыбке.

— Так и знал, что этот чувак на нас запал. Могли бы развлечься.

— Т-ты серьезно? Типа, все вместе? И часто у тебя бывают тройнички?

— Никогда. Но идея заводит. Хотя я бы никогда не смог провернуть подобное.

Я вопросительно на него смотрю, и он уточняет:

— Предвыборная кампания. Может, через восемь лет в Белом доме, мне больше не придется беспокоиться об общественном мнении насчет своей скромной персоны. Конечно, это и близко не так хреново, как у тебя, но все равно вытягивает жилы.

— Видишь? Мы идеально друг другу подходим.

Ноа напрягается.

— Расслабься, я же не имею в виду истинную любовь до гроба и все такое. Просто секс.

— И-и-и-и я снова чувствую себя мальчиком по вызову.

Я пожимаю плечами.

— Все, что сможет тебя завести.

Не могу понять, нравится ли мне новый Мэтт. Он определенно лучше угрюмого Мэтта, но настойчивее, чем его веселая версия.

— Тебе дури подмешали, что ли? А где тогда моя?

— Хочешь, чтобы я опять вел себя как мудак? Потому что так и будет, если ты продолжишь в том же духе.

Колено Ноа подергивается. Ясно как день, что он меня хочет, но почему-то мое согласие его тормозит. Возможно, ему кажется, я не справлюсь, или поведу себя, как его бывший.

— Это огромная ошибка. Ты ведь понимаешь, правда?

— Такая же огромная, как быть пойманным в гей-клубе?

— Именно. Твоя карьера уже подпорчена. Не хочу еще и голову тебе заморочить.

— Поверь, голова не имеет никакого отношения к тому, что мне хочется сделать. — Теперь нервничать начинаю я, и моя нога дергается в такт с его коленом.

Ноа скользит взглядом от моих глаз ко рту, облизывает губы, но тело его застыло в нерешительности.

— Если беспокоишься, что я в тебя влюблюсь, можешь расслабиться, — говорю я. — Я не принадлежу твоему миру, так же как ты моему. Можешь себе представить, как приведешь меня домой и познакомишь с родителями? Моя семья бедна, как... ох, можешь сто шуток придумать на эту тему и ни с одной не ошибешься. Они не живут сейчас в трейлере только потому, что я выкупил их дом со своей первой зарплаты в НФЛ. Меня воспитывали совсем не так, как тебя, и деньги, заработанные игрой, этого не изменят. Я никто. Отброс. И всегда им буду. Посмотри фотки в таблоидах, если не веришь.

— Мэтт, — в голосе Ноа слышится жалость, но она мне не нужна.

— Я не ищу сочувствия. Просто хочу сказать, что все это закончится, как только отпадет необходимость. И мы оба это знаем. Нет никаких причин, чтобы ты или я запали друг на друга. У тебя свои причины не привязываться, а я никогда и не пробовал. В чем я точно уверен, так это в том, что ты сводишь меня с ума. Настолько, что не могу решить, то ли нагнуть тебя и трахнуть, то ли заткнуть, засунув член в глотку.

Глаза Ноа округляются.

— Ладно, беру свои слова обратно. Я определенно мог бы привыкнуть к такому Мэтту.

Иногда так бывает, что секунды замедляются, и, кажется, будто время остановилось. Мы сидим неподвижно и смотрим друг на друга, и у меня ощущение, что сейчас именно такой момент.

Внезапно Ноа перегибается через сиденье, а я тянусь ему навстречу. Никакой больше медлительности, все происходит мгновенно. Секунду назад мы были порознь, в следующую — буквально врезаемся друг в друга. Ноа впивается в меня и, пользуясь моей попыткой вдохнуть, вторгается языком в мой рот. Дрожь пробегает по спине. Стон эхом разносится по салону самолета, но я не уверен, от кого он исходит.

Ноа обхватывает мой затылок своей большой рукой. Он не брился сегодня, и его щетина, пробиваясь сквозь мою мягкую бороду, царапает лицо. Пальцы Ноа скользят по моей шее неожиданно мягко и осторожно, но эта нежность длится недолго. Рука опускается на мой член и гладит его через джинсы. Яйца подтягиваются, дрожь прошивает все тело.

Я откидываю голову на спинку сиденья, разрывая поцелуй.

— Ебать... — шиплю я.

— А можно? — спрашивает Ноа.

Я бросаю нерешительный взгляд на дверь кабины, куда после взлета Ноа прогнал стюардессу.

— Э-м, когда я сказал, что нам нужно трахнуться, я не имел в виду прямо здесь и сейчас.

— Насчет них не волнуйся. — Ноа кивает головой в сторону кабины. — Им даны четкие инструкции не входить в салон до приземления. Смотри на меня. Я хочу твой член у себя во рту. — Ноа с громким щелчком отстегивает ремень безопасности и сползает на колени, пригвоздив меня к месту сине-зеленым взглядом.

Я беспомощно наблюдаю, как Ноа избавляется от моего ремня, расстегивает пуговицу на джинсах и дергает вниз молнию. Но он не вынимает мой член.

Ублюдок.

Руки дрожат, и я хватаюсь за подлокотники. Меня окутывает аромат дорогого мужского одеколона. Никогда такого не испытывал. То, как руки Ноа скользят по мне, то, как он смотрит на меня своими неестественными аквамариновыми глазами. Хоть речь и идет лишь о классном оргазме, в движениях Ноа нет никакой спешки. Его рука скользит под мою рубашку, оглаживая пресс и мышцы груди. Он еще даже не прикоснулся к моему члену, а я уже готов взорваться.

Губы Ноа искривляются в улыбке. Он отлично знает, что со мной делает.

— Ты всегда любишь мучить? — спрашиваю я.

Улыбка Ноа становится шире.

— Это ты называешь «мучить»? — Он щипает меня за сосок, пуская по телу табун мурашек. — Ты даже не представляешь, как я умею мучить.

— Хочу кончить, — ною я.

— Это не одна из твоих дешевых интрижек. Ты увидишь, что секс — гораздо больше, чем быстрый отсос в клубе.

Я ерзаю в кресле. Я не привык к такой степени... напряженности. Пришел, расслабился, ушел. Вот все, что я знаю.

— Перестань психовать, — говорит Ноа. — Это все еще «просто секс», но не минутный и бессмысленный. — Он тянется и целует меня снова. На этот раз медленно. Это немного успокаивает бешеный стук моего сердца, но ничем не помогает каменному члену. Блин, да он становится еще тверже.

Ноа тянется между нами, сжимая мой ствол через боксеры.

— Боже, просто вытащи уже его, — скулю я.

— За это, — Ноа поднимается, — тебе полагается тайм-аут.

Тайм-аут? Какого хрена?

— Официально заявляю: ты такой же бесячий в постели, как и вне ее.

Ноа расстегивает свою голубую рубашку. Мучительно медленно. Я изо всех сил стараюсь не повторять «ненавижу».

Рубашка спадает с его темных рельефных плеч, и я еле сдерживаюсь, чтобы не застонать в голос. Чтобы не двигаться. Чтобы даже не дышать. Когда Ноа тянется к джинсам, я впиваюсь в подлокотники так, что белеют костяшки. Его улыбка меня бесит и в то же время заводит. Каким-то необъяснимым образом.

Брюки падают на пол, и совсем не удивляет, что на Ноа нет нижнего белья — он будто знал, что это произойдет. Черт. Его член длинный и твердый, и...

— По-моему, у тебя слюнки текут, — говорит Ноа и обхватывает пальцами свой ствол.

— Гурн-н-г-х...

— Это по-английски?

— Ты ж м-меня с ума сведешь. — Блин, опять этот дурацкий говор.

— М-м-м, продолжай говорить, как южанин. — Он поглаживает свой член, и это самое завораживающее зрелище, что я когда-либо видел. Мне хочется наклониться и взять его в рот, но я уверен, что получу за это еще больший тайм-аут. Ноа размазывает предэякулят по головке, и я облизываю губы.

— Хочешь его?

Мне удается только слегка кивнуть.

Ноа делает ко мне шаг, и я застываю в предвкушении, но этот засранец снова опускается на колени. Я тяжело вздыхаю.

— Никаких жалоб.

Как только Ноа вытаскивает мой член из боксеров, напряжение накатывает волной, и я почти кончаю.

— Я долго не протяну.

Ноа усмехается.