Глава 5

МЭТТ

Вернувшись в каюту после полудня, я нахожу Ноа сидящим на балконе с высоко закинутыми на перила ногами. Выглядит очень неудобно, но эта поза ему идет.

Ноа отпивает из бутылки. Судя по количеству пустой тары на маленьком круглом столике, это уже пятая.

Не первый человек, которого я довел до пьянства. Да, пап?

Отец всегда винил нас, детей, в своем пристрастии к алкоголю. Интересно, он вообще просыхал после моего скандального разоблачения? Мне так хочется позвонить братьям и сестрам, узнать, как у них дела, и что происходит дома после того, как моя жизнь стала достоянием общественности. Но их номеров у меня больше нет. Родители сделали все возможное, чтобы вычеркнуть меня из семьи. Я в черном списке всех соцсетей, а при попытке дозвониться оператор сообщает, что номер не существует.

— Я чувствую, как ты на меня пялишься. — Ноа заходит в комнату в тот момент, когда я достаю пиво из мини-бара.

— Не рановато для выпивки? — спрашиваю я.

Ноа выгибает темную бровь и прожигает меня сине-зелеными глазами. Мне кажется, синий все же преобладает. Какого хера я вообще думаю о цвете его глаз?

— Кто бы говорил. — Он отпивает еще глоток.

— Похоже, я магнит для несчастий и тяну тебя за собой.

— Не обольщайся. Это, — Ноа поднимает бутылку, — к тебе не имеет никакого отношения.

— Ты достал персонал своими выходками, и они плюнули тебе в еду?

Ноа закатывает глаза.

— Эй, я милейший парень. Ты просто этого не замечаешь.

О, еще как замечаю. Непринужденное отношение, чувство юмора и высокомерное обаяние притягивает всех вокруг, но я здесь не для этого.

— Эм, Дэймон наконец отдал наше расписание. — Я достаю из кармана сложенный лист бумаги и отдаю Ноа.

— Познакомиться поближе, — читает он, а потом его пробирает смех. — Не убив друг друга. Тут придется постараться, да?

— Очень.

— Погоди, на Бермудах нас ждет съемка и интервью для журнала «Out and Proud»?

Я делаю большой глоток из бутылки.

— Угу.

— Снова распсихуешься?

— Не стану врать, есть такая вероятность.

— Каждый раз, чувствуя подступающую панику, знай, что мой рот в шаговой доступности. Здесь сказано, что будет совместное интервью.

В ответ на мой стон Ноа начинает смеяться.

— Ты кайфуешь от моего дискомфорта? — спрашиваю я.

— Тебя так легко смутить. — Ноа просматривает лист дальше. — А потом ты на несколько недель возвращаешься домой перед благотворительным вечером... серьезно? Спортивного ЛГБТ-сообщества? Они реально пытаются заткнуть всем глотки однополыми отношениями?

Я давлюсь пивом.

— Спасибо. Именно это я и хотел сказать.

— Мы должны демонстрировать обычное, нормальное поведение. Может, обсудить с Дэймоном, например, день, когда мы просто пойдем по магазинам? Отношения со мной — это не круглосуточные приемы и модные круизы.

— Разве нет? — спрашиваю я. — Богатый парень с трастовым фондом, без работы...

— У меня есть работа, я просто никогда на нее не хожу. Мне не платят, зачем там появляться?

— Да ты прямо сотрудник года.

— Хочешь, расскажу, что у меня за «работа»? — спрашивает Ноа, выделяя последнее слово воздушными кавычками. — Я принимаю участие в кампаниях отца. Моя официальная должность — политтехнолог, а, значит, я целый день сижу в душной комнатушке с кучей людишек, которые утверждают, что имеют большой жизненный опыт. Но потом эти умники возвращаются в свои огромные особняки и шикарные жизни, не обращая внимания на бездомных на улицах. Все мои идеи сразу же зарубают, потому что я всего лишь директорский сынок с дипломом политолога и нулевым опытом работы. — Ноа с отчаянием смотрит на меня, и я впервые замечаю его смирение.

— Ты хочешь быть политиком? — спрашиваю я.

— Что-то типа того. — Интонации в его голосе наводят на мысль, что Ноа врет или просто не переживает о том, доберется до Белого дома или нет. — Таков был изначальный план. Но теперь уже нет.

— И все? Больше ничего не скажешь?

— Не все так солнечно и радужно в жизни ребенка с трастовым фондом, — бормочет Ноа.

Я впервые вижу в нем уязвимость, и мне становится не по себе. Я не знаю, как реагировать.

— И все равно, я предпочел бы ее существованию в семье из Теннесси, ютящейся в трейлере и имеющей шестерых детей, которых нужно чем-то кормить.

«Видимо, не подходящая реакция, придурок».

Ноа снова расплывается в высокомерной улыбке.

— Ты из Теннесси? Так вот откуда этот говор в моменты злости.

— Я научилс-с-ся говорить как нормальный образованный человек, — произношу я каждое слово четко, как сделал бы дома.

— Почему? Южный акцент невероятно сексуален. Лучше, чем нью-йоркский. — И да, речь самого Ноа больше напоминает жителей Бронкса, а не Манхэттена.

— Наверное, для меня акцент ассоциируется с деревней, где я вырос.

Ноа прислоняется к раздвижной балконной двери.

— Окей, замечательно. Мы начали ближе узнавать друг друга. Каково в семье с пятью… братьями и сестрами? Или...?

— Два брата и три сестры. Шарлин двадцать один год, Джетро девятнадцать, Дейзи шестнадцать, Фэрн четырнадцать, а Уэйду двенадцать.

Ноа присвистывает.

— Твои родители не слышали о контрацепции?

Я не могу сдержать смех.

— Ты всегда говоришь первое, что приходит на ум?

— Ну, да. Прости.

— Не извиняйся. Ты прав. Мама и папа должны были остановиться на мне. Знаешь, есть люди, которым противопоказано заводить детей. Мои родители точно в этом списке. Может и не на первом месте. Они не совсем монстры — не били нас, одевали и кормили, просто их... никогда не было рядом. Футбол — единственная наша общая с отцом тема.

— Они знали, что ты гей до скандала?

Не знаю, как правильней на это ответить.

— В старших классах был один парень, с которым мы часто дурачились. И думали, что осторожны, но сейчас, оглядываясь назад, я полагаю, мама с папой знали все с самого начала. Перед отъездом в колледж мне недвусмысленно намекнули не возвращаться. Никогда. В Олмстеде у меня была полная стипендия, летняя подработка для оплаты жилья, и на каникулы я домой не ездил. А на втором курсе меня приняли в команду.

— Когда ты последний раз виделся с семьей?

— В тот день, когда уезжал в Нью-Йорк. Я не возвращался, а им не по карману меня навещать. Раньше я мог звонить братьям и сестрам, но теперь и это запрещено. Наверное, одно дело знать и игнорировать мою ориентацию, и совсем другое — постоянно видеть снимки в интернете и новостях.

— Хреново, — тихо говорит Ноа.

— Ну, как сложилось. — Я притворяюсь, что это все не важно, но я так долго ждал от отца слов, что он гордится мной.

Возможно, это очень стереотипно, но я жил и дышал футболом, уверенный, что именно это мне и нужно.

Перед поступлением в колледж я еще сомневался, хочу ли играть, но позже понял, что не могу без этого жить. Футбол у меня в крови. С того момента я играл только для себя.

Ноа отлипает от двери и протискивается к мини-бару.

— Я возьму еще пива. Хочешь?

— Эм, насчет этого. Я вроде как сказал ребятам, что мы пойдем с ними в курительный зал.

Он замирает, еще не коснувшись бутылки.

— Сигары и виски. Даже лучше.

***

Дэймон раздражен. После бара он провожает нас в каюту, чтобы убедиться в нашей готовности к завтрашнему интервью. Но все идет наперекосяк благодаря одному самоуверенному умнику, который ничего не воспринимает всерьез.

Мы уяснили главное: где познакомились, на кого учились, но, похоже, у Ноа синдром дефицита внимания, потому что заставить его сосредоточиться — такое же гиблое дело, как отучить кота лизать яйца.

— Окей, давай попробуем начать с простого, — предлагает Дэймон. — Чем в свободное время любит заниматься Мэтт?

Ноа хмыкает.

— Отсасывать в ночном клубе, наверное, неправильный ответ?

Я со стоном падаю на кровать.

— Все, сдаюсь. Он всегда такой? — Зачем спрашиваю, когда ответ очевиден.

— Проводить время с тобой, тупица, — игнорируя меня, отвечает Дэймон. — Знаешь, нормальным парам нравится быть вместе каждую свободную минуту. А раз у спортсменов такой роскоши нет — правильный ответ: проводить время с тобой.

— Но это так... сахарно, — возражает Ноа.

— Нам нужно продать этот «сахар». — Дэймон пытается сохранять спокойствие, но получается плохо.

— Тростниковый или рафинад?

Дэймон встает.

— По моему опыту, разговаривать сейчас с ним бесполезно. Прости, Мэтт. Я пытался.

— И тебе, блядь, того же, — кричу ему в спину.

— Как непрофессионально, — заявляет Ноа. — Но, по крайней мере, сработало. Чем хочешь заняться? Выпить? Перекусить? По-моему, здесь есть дурацкое магическое шоу...

Я сажусь и недоверчиво смотрю на Ноа.

— Ты специально так себя вел, чтобы не отвечать на назойливые вопросы?

Он улыбается.

— Всегда пожалуйста.

— Но нам нужно все это знать.

— Нет, не нужно. Сами разберемся, ничего сложного.

— А если нас подловят на вранье?

— Мы же только что влюбились, — говорит Ноа. — И не должны тут же доказывать, что мы родственные души и сразу это поняли. Вполне нормально, что мы не знаем всех мелочей.

— А что, если спросят о твоей семье?

Обычно яркие и живые глаза гаснут.

— Я разберусь со всеми политическими вопросами. Меня этому с рождения учили.

— Но не меня. Что, если я все испорчу?

— Тогда встанешь в очередь за пособием по безработице. — Он шутит, но я-то не в настроении. Ноа, видимо, понимает и тут же извиняется. — Не волнуйся. Это всего лишь интервью для журнала, который вряд ли кто-то будет читать.

Я фыркаю.

— Чушь собачья, и мы оба это знаем. Одна фотография разрушила мою карьеру, и для ее восстановления потребуется хренова куча положительных статей.

С громким вымученным стоном Ноа подходит к мини-бару и берет свежее пиво. Холодильник, похоже, бездонный. Горничные в наше отсутствие пополняют запасы, как ниндзя.

— Хорошо, — сдается он. — Давай по горло напичкаем друг друга максимальным количеством информации, но совместим приятное с полезным.

— Ты что, не можешь находиться в одном помещении со мной без выпивки?