— А знают они, почему?

— Нет.

— А ты?

— Конечно.

— Откуда?

— По форме облака я узнал, что далеко отсюда, в одном городе три сезона спустя кто-то поссорится с женой и убийцу повесят раньше, чем я закончу говорить. Падает камень, и по его падению я узнаю, сколько девиц лишилось чести, и как движутся айсберги на другом краю света… По тому, каков ветер, я определяю, куда в следующий раз ударит молния. Я так долго смотрел, и настолько сам часть всего этого, что от меня ничего нельзя скрыть.

— Ты знаешь, куда я иду?

— Да.

— А что я там буду делать?

— И это тоже.

— Тогда, если знаешь, скажи — сбудется ли мое желание?

— Твой план удастся, но к тому времени может получиться так, что ты уже захочешь совсем другого.

— Я не понимаю тебя, Утренняя Звезда.

— Я знаю и это. Но так со всеми оракулами, Джек. Когда происходит то, что было предсказано, то, кто спрашивал, уже не тот же самый человек, каким был, когда задавал вопрос. Невозможно заставить человека понять, каким он станет с течением времени, а тот, для кого пророчество действительно верно, всего лишь его будущее «я».

— Очень мило, — сказал Джек. — Но я-то — не смертный. Я — человек тьмы.

— Вы все смертны, неважно, какую часть мира зовете своей родиной.

— Я не меняюсь. У меня нет души.

— Меняешься, — сказал Утренняя Звезда. — Все, что живет, меняется или умирает. Ваш народ холоден, но ваш мир — теплый и имеющий и обаяние, и очарование, и чудеса. Вы не можете понять тех, кто обитает на освещенной стороне планеты — но их наука так же холодна, как ваши сердца. Они бы приняли ваш мир, если бы так его не боялись, а вам пришлись бы по вкусу их чувства, если бы не та же причина. Тем не менее, в каждом из вас заложены способности. Только страх мешает открыть дорогу пониманию — ведь вы зеркальное отражение друг друга. Поэтому не говори мне о душе, человек. Ты никогда ее не видал.

— Ты прав. Я не понимаю.

Джек уселся на камень и стал смотреть на восток вместе с Утренней Звездой.

Через некоторое время он сказал:

— Ты говоришь, что ждешь здесь рассвета, чтобы увидеть, как над горизонтом встает солнце.

— Да.

— Мне кажется, тебе придется ждать вечно.

— Возможно.

— Ты не знаешь? Я думал, ты знаешь все.

— Многое — но не все. Это не одно и то же.

— Тогда скажи мне вот что. Я слышал, что смертные считают сердце земли расплавленным демоном; говорят, когда спускаешься к нему, жар усиливается. Если земная кора лопнет, вырвутся языки пламени, а расплавленные минералы образуют вулканы. А я знаю, что вулканы — дело рук духов огня, которые, если их побеспокоить, плавят вокруг себя почву и выбрасывают ее наверх. Живут они в маленьких норках. Мимо них можно спуститься довольно далеко, и жара усиливаться не будет. Если зайти достаточно далеко, попадешь в самое сердце земли — оно вовсе не расплавленное. Там находится Машина с огромными пружинами, как в часах, с механизмами, рычагами, противовесами. Я знаю, что это правда, поскольку бывал в тех краях и был неподалеку от Машины. Но смертные все равно находят способ доказать, что верна их точка зрения. Один человек почти убедил меня, хотя я-то знал лучше. Как такое может быть?

— Вы оба были правы, — сказал Утренняя Звезда. — И говорили об одном, хотя ни один из вас не видит того, что есть на самом деле. Все вы расцвечиваете реальность в соответствии со своими средствами наблюдения за ней. А если пронаблюдать за ней невозможно, вы ее боитесь. Для тебя это Машина. Для них — демон.

— Я знаю, что звезды — прибежище духов и богов… Иногда дружественных, иногда нет, а чаще — равнодушных. Все они рядом, их легко отыскать. Если правильно воззвать к ним, они откликнутся. А те, кто живет на дневной стороне планеты, твердят, что звезды очень-очень далеко, и ничего разумного там нет. Опять…

— Опять это не что иное, как два способа видеть реальность. И оба — верные.

— Если существует два способа, может ли не быть третьего? Или четвертого? Или, получается, что их столько же, сколько людей?

— Да, — сказал Утренняя Звезда.

— Тогда какой же из них правильный?

— Все.

— Но можно ли, несмотря на это, видеть все так, как оно есть на самом деле?

Утренняя Звезда не ответил.

— А ты, — сказал Джек. — А ТЫ видел реальность?

— Я вижу облака и падающие камни. Я чувствую ветер.

— Но по ним ты каким-то образом узнаешь все остальное?

— Я… Однажды… Я жду восхода солнца. Вот и все.

— Ты знаешь, куда я иду и что собираюсь делать, — сказал Джек немного спустя. — Ты знаешь, что произойдет, и каким я стану много позже. Ты способен видеть все это отсюда, со своей горы. Может быть, ты даже знаешь, когда я, наконец, умру в последний раз, и как это случится. Из-за тебя моя жизнь начинает казаться бесполезной, а рассудок — чем-то, что просто существует и не в состоянии влиять на события.

— Нет, — сказал Утренняя Звезда.

— Я чувствую, ты сказал это просто, чтобы я не был несчастен.

— Нет. Я сказал это потому, что на твою жизнь падают тени, сквозь которые я не могу пробиться.

— Почему не можешь?

— Может быть, наши жизни каким-то образом переплетаются. От меня всегда скрыто то, что влияет на мое существование.

— В любом случае, это кое-что, — сказал Джек.

— …Или это, может быть, потому, что, когда ты получишь то, что ищешь, то станешь непредсказуемым.

Джек рассмеялся.

— Это будет приятно, — сказал он.

— Возможно, не так приятно, как ты думаешь.

Джек пожал плечами.

— Как бы то ни было, выбора у меня нет — я могу только ждать. А там посмотрим.

Далеко внизу, слева от него, слишком далеко для того, чтобы услышать мерный рев, водяной вал промчался сотни футов и исчез за остроконечной скалой. Еще ниже, на равнине, через сумрачный лес текла широкая река. Еще дальше на берегу Джек увидал дымы деревни. На мгновение, непонятно почему, ему захотелось пройтись по ней, заглядывая во дворы и окна.

— Почему же, — спросил он, — Упавшая Звезда, который дал нам знание Искусства, не дал его и смертным тоже?

— Может быть, — сказал Утренняя Звезда, — те смертные, что наиболее склонны к теологии, спрашивают, отчего он не дал людям тьмы знание науки. Какая разница? Я слышал, что ни то, ни другое не было даром Упавшей Звезды, что это — изобретение человека, и что его дар, скорее, заключался в разуме, сознании, которое само создает свои собственные системы.

Потом, пыхтя, сопя и сильно пульсируя темно-зелеными сосудами, на их каменный уступ опустился дракон. Они не услышали его приближения из-за ветра. Он лежал, часто выдыхая короткие языки пламени. Через некоторое время глаза, похожие на красные яблоки, повернулись вверх.

— Здравствуй, Утренняя Звезда, — сказал он шелковым голосом. — Надеюсь, тебе не помешает, если я тут минутку отдохну. Ш-ш-ш! — он выдохнул длинный язык пламени, осветив весь уступ.

— Отдыхай, ладно, — сказал Утренняя Звезда.

Дракон заметил Джека, сосредоточил на нем взгляд и не отводил глаз.

— Я стал слишком стар, чтобы перелетать через эти горы, — сказал он. — Но ближайшее стадо овец пасется возле деревни на той стороне.

Джек поставил ногу в тень, которую отбрасывал Утренняя Звезда, и спросил:

— Так почему ты не переберешься на ту сторону?

— Мне причиняет беспокойство свет, — ответил дракон. — Мне нужно отлеживаться в темноте.

И спросил Утреннюю Звезду:

— Это твой?

— Что — мой?

— Человек.

— Нет. Он сам по себе.

— Тогда я могу сэкономить силы на путешествии и заодно очистить твой уступ. Он больше овцы, хотя, несомненно, не такой вкусный.

Когда дракон выдохнул в его сторону огненный фонтан, Джек полностью переместился в тень. Он вдохнул, и пламя исчезло. Джек выпустил его назад в дракона.

Тот удивленно фыркнул, прижимая крылья к увлажнившимся глазам. Тогда тень подползла к нему и упала ему на морду. Это пресекло вторую попытку испепелить Джека.