...Васильев внимательно следил, как желтый от табака палец Полуэктова движется по карте. Линия фронта, проходившая между Холмом и Орлом, потом поворачивала на восток, у Духовщины - на север, а на уровне Ржева делала поворот на юго-запад, выпрямляясь только у Кирова. Поставив кулак на этот участок карты, Полуэктов сказал:

- Сюда немцы бросили свою девятую армию и части четвертой армии, а также третью танковую армию. Против них действуют войска наших Западного и Калининского фронтов, тесня гитлеровцев с трех сторон. По последним данным, которыми мы располагаем, наши войска прорвали оборону противника у города Белый. Бои развернулись в районе сел Турянка и Матренино.

- Ну-ка, ну-ка! - Васильев нашел место, где находился его отряд. - Я полагаю, что в данной ситуации нам совсем нетрудно прорваться всей бригадой через линию фронта и соединиться с частями Красной Армии.

- Фантазер ты! - не вытерпел Михаил Семенович. - Ты думаешь, я не знаю, какое настроение царит в отрядах? Не одному тебе хочется пробиться на восток через линию фронта. Думает, там вас торжественно встретят, зачислят в резерв: ешь кашу от пуза да грейся на печи. А то, что кругом противник, тебя не касается, да? - И он со злостью ударил кулаком по карте. - Не хватает только, чтобы мы выделили для вас почетный эскорт.

В чем-то он был прав: в мечтах Васильев не раз переносился через линию фронта и видел себя в рядах Красной Армии.

- А ты не кричи на меня! - ответил Васильев. - Все прекрасно понимают, что в первую очередь мы должны выполнить возложенную на нас задачу и помочь ликвидировать угрожающий Красной Армии выступ. Но пойми, наконец: каждый рад, что наши так близко. Неужели ты этого не понимаешь?

Васильеву хотелось добавить, что партизан неплохо подбодрить, дать им отдохнуть, потому что за последние недели беспрерывных боев все сильно измотались. Но он ничего не сказал. Ведь комиссар и сам должен понимать это.

Сейчас задача партизан оставалась прежней: нарушать коммуникации противника, связь войск, находящихся на передовой, с их тылами. Кроме того, нужно было уничтожить гитлеровский опорный пункт в Терешино, чтобы наступающие части Красной Армии без задержки развивали свой успех в юго-западном направлении.

- Давай действовать, - сказал Васильев. - Предлагаю нанести главный удар из района Кулагино.

План проведения операции был одобрен Морозовым и нашел поддержку у командиров всех подразделений. Приказ требовал выполнять план наступления с большой точностью.

Вечером 29 ноября группа разведчиков во главе с Иваном Ивановичем вернулась в лагерь и доложила командованию, что фашисты отсиживаются в избах, выставив небольшое число наружных постов. К семи часам вечера партизанские отряды "Александр Невский" и имени Фурманова, выдвинувшись из района Кулагино и Прудище, устроили засаду. С востока фашистский гарнизон окружили отряды имени Котовского и "За Родину", с севера - имени Щорса и "Смерть фашизму".

Свои две пушки партизаны незаметно выдвинули на огневые позиции на окраине села Холопово. Под покровом темноты, при сильном ветре, который заглушал все звуки, партизаны быстро и незаметно для противника заняли исходные позиции для наступления.

В половине десятого вечера в штаб отряда сообщили, что все находятся на своих местах. А через две минуты по приказу Васильева красная ракета возвестила о начале операции. И в тот же миг тишина была взорвана орудийными разрывами и автоматной стрельбой. Все огневые средства партизан обрушились на гарнизон противника. Растерявшись от неожиданности, гитлеровцы не смогли организовать оборону.

- Вперед! В атаку! Ура! - крикнул Васильев и выстрелил в небо вторую ракету, на этот раз зеленую.

Партизаны отряда "Смерть фашизму" поднялись в атаку. Фашисты бросились к машинам, но попали под огонь партизан, находившихся в засаде. Однако были среди гитлеровцев и опытные фронтовики, которые не хотели отступать. Бой разгорелся упорный. Земля содрогалась от взрывов - это взлетали на воздух фашистские склады боеприпасов. Пламя пожаров разгоняло тьму, и было видно, что немцы, перебегая от дома к дому, отходят.

Васильев на секунду остановился. Партизанские минометы все еще вели огонь. В воздухе пахло гарью.

"Неужели минометчики не заметили второй ракеты?"

Командир выхватил из кобуры ракетницу и выстрелил три зеленые ракеты. Огонь минометов прекратился. Одновременно затих и шум перестрелки, и Васильев услышал, как кто-то неподалеку от него крикнул:

- Комиссара убили!..

Васильев вспомнил, как он увидел Тихомирова, упавшего головой на вытянутую руку, еще сжимавшую автомат. Сначала командир подумал, что Тихомиров только контужен. Но, увидев окровавленный висок комиссара, Васильев понял, что это конец. Глаза комиссара были открыты, как у живого, и смерть его казалась нелепым недоразумением...

Надев меховой жилет и подпоясавшись, Васильев вышел из шалаша. Стояла поздняя осень. Хмурое небо, голые деревья. Земля была серой и неприветливой. Погибших уже положили в гробы. Голова Тихомирова была забинтована, лицо строгое-строгое, губы плотно сжаты. Фуражку комиссара после взрыва разыскать не удалось, и потому на грудь ему положили другую, с новенькой звездочкой. Над гробами погибших приспущено Красное знамя, врученное отряду подпольным райкомом партии. У знамени стоял начальник штаба Филиппов с двумя партизанами. Напротив выстроился почетный караул из представителей всех партизанских отрядов.

Васильев принял рапорт. Он хорошо обдумал свою речь. Сначала он говорил об операции:

- В результате боев противник потерял триста солдат и офицеров. Уничтожено или повреждено пятьдесят семь грузовых машин врага. Нами захвачено большое количество оружия и боеприпасов, а также штабные документы из штаба дивизии, штаба батальона особого назначения и транспортной колонны. Удар по врагу был нанесен совместными действиями нескольких партизанских отрядов...

Командир оглядывал партизан. В почетный караул были назначены бойцы, особо отличившиеся в бою. Вот стоит Спирин, ни один мускул не дрогнет на его лице. Партизан рядом с ним молча вытирает слезы. Вот и по щеке Рыбакова скатилась скупая слеза. Взгляд командира остановился на Иване Ивановиче. Глаза Фрица были сухи, похудевшее лицо бледнее обычного.

Легкий ветерок разносил голос командира по всей поляне:

- Наши товарищи, которые пали смертью храбрых в этом бою, были для нас примером. Николай Тимофеевич Мальцев, командир отряда, погиб...

Васильев говорил о героизме погибших, а сам смотрел на Ивана Ивановича. Словно в кинематографе, с огромной быстротой промелькнул в памяти момент гибели Тихомирова.

Комиссар как-то сказал о Шменкеле, что тот готов выполнить любое задание, никогда ни на что не жалуется и не корчит кислой мины, если что приходится ему не по вкусу.

Тогда в ответ на эти слова Васильев только пожал плечами. Комиссар, однако, не успокоился и продолжал: "У Шменкеля никогда ничего не болит. Шменкель никогда не устает. Кроме приказа, который ему отдаешь ты, он еще сам отдает себе приказ. Он, мужественно борется против фашистов и готов бороться за каждого своего соотечественника, который мог бы перейти на нашу сторону. Именно поэтому Шменкель всегда готов выполнить любое твое задание, но ты не должен бесконечно пользоваться этой его готовностью..."

Стараясь говорить спокойно, Васильев продолжал:

- К сожалению, товарищ Тихомиров не оставил нам на память ни фотографии, ни каких-либо записей. Вся жизнь Тихомирова была отдана службе Родине. Мы, товарищи, были для него родной семьей, это о нас с вами он заботился. Он знал каждого из нас лучше, чем мать знает своих сыновей...

Ветер шумел в кронах деревьев, играл полотнищем Красного знамени, бросал редкие снежинки на лица погибших.

- Над гробом наших товарищей мы не будем давать громких клятв. Партизан клянется один раз. Мы обещаем нашему Сергею Александровичу жить и бороться, как это делал он сам. Будем беспощадны к врагу, будем сердечны к своим товарищам по борьбе, будем строги к самим себе. Мы никогда не забудем о той ответственности, которая лежит на нас.