«Много. По всей планете. Возникают и распадаются в непрерывном движении. Цель одна — познать окружающий вас макромир. Скорость передвижения ограничена — она, конечно, меньше первой космической, иначе мы бы удалились от Земли в космическое пространство. Скорость связи между полями много выше, почти приближается к скорости света».

Меня так и подмывало спросить что-нибудь, и наконец я не выдержал:

— А что вас больше всего удивляет в нашем мире? «Ваш гигантизм и стабильность».

— Но мы совсем не стабильны, — запротестовала Сузи, — мы стареем и умираем. И постоянно меняемся.

«Мы не можем проследить изменений. То, что вы называете человеком, для нас — стабильная взаимосвязь отличных друг от друга миров: мир сложных биологических молекул и мир химических элементов, психический мир, сосредоточенный в нервных клетках мозга, и мир бактерий и вирусов. Самая непонятная форма разумной жизни».

Я снова взял слово:

— А могли бы вы уничтожить ее?

— С ума сошел! — толкнула меня локтем Сузи, но вопрос был уже задан.

«Зачем? — прочли мы бегущие по экрану строки. — Все в природе целесообразно — любая форма жизни и любая ее эволюция. Но, получив соответствующий импульс, мы могли бы вызвать распад любой материальной формы».

— Что вы подразумеваете под «соответствующим импульсом»?

«Хотя бы ваше желание».

— А если бы оно касалось обмена знаниями? — снова вмешался Вэл.

«Мы знаем больше и меньше вас. Но если нет взаимопонимания, знак равенства невозможен».

— Я говорил, что контакт бесполезен! — воскликнул Вэл. — Чем обмениваться? Они нам — миллион трансформаций в секунду или опыт бесприборной связи со скоростью света, а мы им — устройство автомобильного конвейера или способ жарить яичницу! Так?

— Ты что, очумел? — зашипела Сузи. — Они же слышат!

— У них нет эмоций, девочка. Они не обидятся. Сами говорят, что знают и больше и меньше нашего, а знания одних не подходят другим. Мы не сможем ни усвоить их, ни переработать для нашей практики.

Но Сузи все еще цеплялась за «эффект Клайда».

— А чудеса?

«Что есть „чудеса“?» — последовал вопрос на экране.

— Множественное число от слова «чудо», — не без иронии подхватил Вэл. — То, что противоречит законам природы и не подтверждено наукой. В данном случае имеется в виду ваша способность мысленно передвигать предметы в пространстве.

«Почему мысленно? Мы передвигаем их с помощью гравитационного поля. И не только передвигаем, но и трансформируем».

— Смотрите! — закричал я.

Мраморный бюст Шекспира на столе неожиданно высветлился, блеснув неяркой желтизной позолоты.

— Золото! — восхищенно прошептала Сузи, осторожно тронув шекспировский нос. — Беспримесное чистое золото.

— Насчет беспримесности надо спросить у химиков, но, кажется, ты заработал на этом контакте, Клайд, — насмешливо заметил Вэл.

Я молча тупо разглядывал золотую шевелюру, золотую бородку и скошенный по бокам золотой камзол бюста.

«Что значит „заработал“?» — снова спросил экран.

— Вы превратили мрамор в золото, — сказал Вэл, — а золото — самый дорогой металл на Земле. За эту фигурку Монти получит несколько тысяч фунтов.

Я тут же подметил, что Вэл в своей, казалось бы, невинной реплике сосредоточил несколько труднейших для невидимок понятий. Объяснение должно было смутить их.

Так и случилось.

«Фунт — это мера веса металлической массы?» — спросил экран.

— Не только, — с готовностью ответил Вэл, продолжая свою тактику. — Это и денежная единица. Листок плотной бумаги с водяными знаками и надписью, определяющей его платежную силу. — Вэл вынул из бумажника фунтовую ассигнацию. — Вот такой.

«Мы догадываемся о назначении многих окружающих вас вещей, но ваша система обменивать их на бумагу необъяснима».

Надпись исчезла, и несколько секунд экран безмолвствовал, не теряя, однако, своей освещенности.

— Совещаются, — сказал Вэл, — определяют смысл формулы: товар — деньги — товар. К сожалению для них, Британская энциклопедия не дает ей должного объяснения.

«Напряжение падает, связь прекращаем», — резюмировал экран и погас.

Золотой бюст Шекспира вспорхнул на полку и снова стал мраморным.

— Они, кажется, раздумали платить за контакт, Монти, — засмеялся Вэл.

Всем стало весело.

— Не было «соответствующего импульса»: Монти не пожелал оставить Шекспира в золоте.

— Не упускай богатства, Монти.

Я попробовал представить себя в роли Мидаса. Вот я с золотым Шекспиром у ювелиров на Стрэнде. Вынимаю бюст из баула и робко предлагаю купить. Ювелиры с лупами и кислотами придирчиво осматривают Шекспира, потом задают подозрительные вопросы. В худшем случае я в дальнейшем даю объяснения в полиции, в лучшем — попадаю на страницы «Дейли миррор»: «Причуды холостяка. Влюбленный в Шекспира штатный преподаватель университета Монтегю Клайд отливает из нескольких фунтов золота бюст любимого автора». А потом ледяной разговор в ректорате: «Откуда вы взяли столько золота, мистер Клайд?» — «Нашел сундук с испанскими дублонами, сэр». Или: «Купил несколько брусков золота на черном рынке в Бомбее, сэр». — «Я очень сожалею, мистер Клайд, но боюсь, что ваше дальнейшее пребывание на кафедре неуместно». Бррр…

Проспорили до первых предрассветных бликов за окнами.

— Почему ты упорно подбирал сложные для их понимания детали? — атаковал я Вэла.

— Хотел выяснить для себя, смогут ли они понять процессы, происходящие в нашей жизни, не биологическую структуру, а социальный смысл.

— И выяснил?

— Выяснил. Не смогут и не поймут.

— Может быть, мы делаем что-то не так? — усомнилась Сузи. — Может, пригласить все-таки авторитетных ученых?

— Кого? Где ты их возьмешь к завтрашнему вечеру?

— Уговорю Джима Андерсона.

— Кто этот Джим Андерсон?

— Мой куратор с кафедры. Может быть, удастся заинтересовать и профессора Гленна.

— У Монти уже есть пример — Доуни.

— Здесь им покажут реальный опыт.

— В который они не поверят. Будут ползать по полу в поисках проводки, подозревать жульничество, предполагать мистификацию с помощью какого-нибудь усовершенствованного «волшебного фонаря».