— От всех остальных животных человека отличает его способность создавать орудия труда, — сказал Пол. — Честь ему и слава за это. И поэтому шаг назад после неверно сделанного хода является шагом в правильном направлении.

Телевизионные камеры уставились в пылающие справедливым гневом глаза прокурора и снова откатились в ожидании молний, которым предстоит посыпаться на голову обвиняемого.

Пол тоже дожидался громов и молний и знал при этом, что прокурору известно намного больше того, что здесь произнесено. Однако у Пола имелись сильные сомнения относительно того, известно ли суду, что секретарь Пола была членом Общества Заколдованных Рубашек, как и то, что ответы Пола, отмечаемые детектором лжи, как идущие от самого его сердца, были, по существу, синтезом лучших мыслей и слов Лэшера, Финнерти и профессора фон Нойманна.

У Пола было легко на сердце от сознания того, что он страдает за правое дело, в которое он верит, и что об этих его страданиях известно всему миру. Он ничуть не меньше самого прокурора сомневался в том, что программа Общества Заколдованных Рубашек являлась государственной изменой. Машины и правительственные учреждения были настолько переплетены в единое целое, что нападать на одно, не задевая при этом другое, было подобно попытке удалить больной мозг, надеясь спасти при этом больного. Необходим захват власти — пускай из самых лучших побуждений, но, тем не менее захват ее.

Единственными старыми знакомыми Пола в этом зале были Кронер, который, казалось, готов был расплакаться в любую минуту, и жирный, с поросячьими глазками Фред Беррингер. Этот, как думал Пол, явился сюда затем, чтобы собственными глазами увидеть отмщение убийце Шашиста Чарли.

Ни Анита, ни Шеферд на суд не пришли. Оба они были, по—видимому, слишком заняты, разрабатывая будущие кампании по разгрому всех тех, кто запутался в колючей проволоке на полях сражения жизни. Не было никакой необходимости для Аниты являться в зал суда для того, чтобы показать миру, каковы ее чувства по отношению к ее отщепенцу-супругу. Она достаточно ясно высказалась на эту тему в нескольких интервью представителям прессы. Она объяснила, что она вышла за Пола замуж совершеннейшим ребенком и что она рада тому, что все это кончилось, пока она еще достаточно молода для того, чтобы вкусить немного личного счастья. О том, каким именно будет это счастье, Пол уже знал, ибо она тут же заявила, что, как только ей удастся получить развод, она намерена выйти замуж за доктора Лоусона Шеферда.

Пол со скукой прочел ее заявление в печати, как будто это были сплетни, касающиеся кого-то другого, вроде, скажем, нападок начинающих актеров на продюсеров среднего возраста. Теперь его внимание было сосредоточено на более увлекательном предприятии — ему теперь нужно было успеть сказать как можно больше волнующих вещей в пользу Общества Заколдованных Рубашек и против механизированного общества, чтобы телевидение, транслирующее эти слова, разнесло их по всей стране.

— Это ваше «использование силы» — не рассматриваете ли вы его как объявление войны Соединенным Штатам, как государственную измену, доктор? — задал каверзный вопрос прокурор.

— Суверенная власть в Соединенных Штатах принадлежит не машинам, а народу, и народу принадлежит право взять ее в свои руки, когда ему заблагорассудится. Машины, — пояснил свою мысль Пол, — вышли за те рамки личного суверенитета, который в интересах управления государством был предоставлен им народом. Машины, организация труда и стремление к более высокой производительности, точно грабители, лишили американский народ свободы и стремления к счастью.

Пол повернул голову и проследил за тем, как стрелка остановилась на букве «П».

— Свидетель обязан глядеть в зал, — строго заметил судья. — Он обязан заботиться о том, чтобы говорить правду, всю правду, одну только правду. А детектор лжи сам знает, что ему делать.

Прокурор повернулся спиной к Полу, как бы давая понять, что у него к нему больше нет вопросов, а затем внезапно вновь повернулся к нему лицом и выкрикнул, тыча в Пола указательным пальцем:

— Вы ведь патриот, не так ли, доктор?

— Я стараюсь быть им.

— И вашим главным желанием является служить на пользу американскому народу?

— Да. — Пола поразила эта новая форма ведения допроса, к которой он никак не был подготовлен.

— А ваше пребывание на посту номинального главы Общества Заколдованных Рубашек — это, по-вашему, стремление к добру?

— Да, — сказал Пол.

Шепот в зале и поскрипывание стульев поведали Полу о том, что с детектором лжи что-то не в порядке. Судья постучал молотком.

— Прошу соблюдать порядок в зале. Судебный инженер, проверьте, пожалуйста, лампы и проводку.

Инженер подкатил свою стальную тележку к месту дачи свидетельских показаний и проверил контакты на Поле, обращаясь с ним как с предметом. Он проверил измерительными приборами состояние проводки в различных пунктах, вытащил серый ящик из-под трибуны, вынул и проверил все лампы, а затем установил все по местам. Это отняло у него не более двух минут.

— Все в порядке, ваша честь.

— Свидетель, назовите то, что вы считаете ложью, — сказал судья.

— Каждое новое научное открытие идет на пользу человечеству, — сказал Пол.

— Я протестую! — выкрикнул прокурор.

— Это всего лишь проверка инструмента и не протоколируется, — пояснил судья.

— Правильно, стрелка пошла влево, — сказал инженер.

— А теперь — правду, — приказал судья.

— Главная задача человечества состоит в том, чтобы делать человеческое существование приятным и полезным, — сказал Пол, — а не превращать людей в придатки машин, учреждений или систем.

— Пошла на «П», все в порядке, — сообщил инженер, засовывая металлический контакт глубже под мышку Полу.

— А теперь — полуправду, — раздалась команда судьи.

— Я удовлетворен, — сказал Пол.

Зрители одобрительно захихикали.

— Стрелка стоит точно посредине, — сообщил инженер.

— Продолжайте допрос, — разрешил судья.

— Я хочу задать этому патриотически настроенному доктору тот же самый вопрос, — проговорил прокурор. — Доктор, ваше участие в этом заговоре, поставившем себе целью свергнуть, э-э-э, машины, действительно ли оно определялось только вашим искренним желанием служить американскому народу?

— Я полагаю, да.

И снова беспокойное оживление в зале.

— Следовательно, вы только полагаете, не так ли? — переспросил прокурор. — А знаете ли вы, где сейчас находится стрелка, вы, доктор и патриот, так сказать, Патрик Генри[5]наших дней?

— Нет, — смущенно сказал Пол.

— Она стоит точно посредине между «П» и «Л», доктор. Совершенно очевидно, что вы не уверены в правдивости своего ответа. Но, возможно, мы сумеем расколоть эту полуправду, с тем, чтоб выделить из нее подлинную правду. Мы выделим из нее ложь, как вырезают злокачественную опухоль.

— Хм.

— Может ли быть так, доктор, что эта ненависть к тому, что вы изображаете здесь, как несправедливость по отношению к человечеству, на деле является ненавистью по отношению к чему—нибудь значительно менее абстрактному?

— Возможно. Я не совсем понимаю вас.

— Я говорю о вашей ненависти к определенному лицу, доктор.

— Я не знаю, о ком вы говорите.

— Стрелка утверждает, что вы это знаете, доктор, вы знаете, что ваш пресловутый патриотизм является всего лишь выражением вашей неприязни, более того — вашей ненависти к одному из подлинных и величайших патриотов Америки за все время ее существования — к вашему отцу!

— Чушь!

— Стрелка утверждает, что вы лжете! — Подчеркивая свое отвращение, прокурор отвернулся от Пола. — Леди и джентльмены, члены суда и все телевизионные зрители, я беру на себя смелость утверждать, что этот человек нечто более серьезное, чем просто злобный мальчишка, для которого наша великая страна, наша великая экономика, наша цивилизация стала символом его отца. Отца, которого он подсознательно стремится погубить! Отца, леди и джентльмены, члены суда, телевизионные зрители, перед которым все мы в неоплатном долгу, ибо ему мы обязаны нашими жизнями, ибо это он, больше чем любой иной американец, сделал все для объединения сведущих людей и привел нашу цивилизацию к победе! Еще мальчишкой он возненавидел это великолепное украшение страниц нашей истории, отпрыском которого он сам является. А теперь, уже взрослым человеком, он перенес эту ненависть на то, что с успехом могло бы служить символом его отца, на нашу с вами страну, леди и джентльмены, члены суда и телезрители!