Глава 6

В воскресенье консул решил принять Деккеров в саду.  День был ясный и теплый, а кроме того, темнело все еще рано — значит, у гостей не будет возможности слишком долго засиживаться. Он велел Гарсиа накрыть стол в беседке, подать к чаю сэндвичи, масляные булочки и этих местных мороженных пирожных  pan de jabon, которые должны потрафить вкусу миссис Деккер.

К назначенному часу консул был в прекрасном расположении духа. Они с Николасом провели вдвоем чудесный день, изучая фолиант андалузских эстампов восемнадцатого века, который он, как истинный ценитель, приобрел в лавочке рядом с консульством всего за пару песо. Сейчас в беседке, глядя на принаряженного сына в темно синем костюме и с накрахмаленным белым воротничком, консул вдруг заметил, как окреп мальчик. Уже не бросалась в глаза его хрупкость, а болезненную бледность сменил здоровый загар. Даже узкие плечи, казалось, приобрели  более уверенные очертания. Конечно, не стоит торопить события, но Брэнд был весьма удовлетворен уж тем, что наконец-то появились заметные следы его заботы, которой сын был непрестанно окружен.

Элвин Деккер с супругой прибыли на арендованной машине минута в минуту, и консул любезно предложил им прогуляться по саду. Пропустив вперед Элвина с Николасом, он, чуть отстав, шел за ними с миссис Деккер — тихой молодой женщиной со свежим цветом лица, в очках, но довольно симпатичной, хотя, на его взгляд, заурядной, и вдобавок в её скромном платье из коричневого маркизета он сразу распознал самоделку, сшитую по бумажным выкройкам. Скорее всего, она родом из маленького городка в Мичигане, выросла в многодетной семье, а с Элвином познакомилась в университете. Она производила впечатление здравомыслящего и добродушного человека, что, впрочем, не помешало консулу сразу же занести её в разряд «ни то ни сё». Однако её стремление угодить было ему приятно. Поэтому, он тоже напустил на себя добродушие и, когда они сели за стол в беседке, обратился к ней в своей лучшей манере:

— Не окажете ли нам любезность взять на себя роль хозяйки? У нас тут, как видите, по-холостяцки — недостает утонченности женского общества.

Неловкая застенчивость, с которой она, в ответ на оказанное ей внимание, наливала и передавала чашки, позабавила его.  Желая произвести на слушателей впечатление, консул снова заговорил. Он умел, если хотел, быть интересным собеседником, и теперь, описывая наиболее светлую сторону своего жизненного опыта, старался предстать  в роли ученого джентльмена и благожелательного советчика: рассказывая забавные истории, он живописал картину своей жизни в Европе, при этом, не исключено, что яркость в ней преобладала над точностью.

— Это потрясающе! — выдохнул Элвин, когда консул завершил отчет о коронации короля Альберта, свидетелем которой он был в кафедральном соборе Брюсселя во время своего пребывания в Бельгии. — Мы бы всё отдали, чтобы побывать на столь красочной церемонии. Правда, Кэрол?

— Да, — горячо согласилась та, опустив глаза.

— У вас еще всё впереди, — любезно предположил Брэнд.

— Мы на это надеемся! Правда, дорогая?

Она не ответила, но в её устремленном на мужа взгляде было столько нежности, что консул, которому вид счастливых супругов всегда напоминал о неудаче собственного брака, ощутил внезапный приступ боли. Несмотря на небольшой  семейный стаж — они были женаты всего полтора года — Деккеры явно были глубоко привязаны друг к другу. Как могло получиться, что это нервное ничтожество, начинающее заикаться, если заговорить с ним резко, часто ведущее себя по-детски, смогло внушить жене такую любовь; а он, превосходящий его во всех отношениях,  не смог удержать единственную женщину, которую любил?

С цинизмом, которого сам от себя не ожидал, Брэнд обратился к миссис Деккер:

— Мне до сих пор это не приходило в голову, — сказал он самым ласковым голосом, — но Сан-Хорхе, должно быть, очень скучное для женщины место.

В её серых близоруких глазах промелькнуло удивление.

— Что вы, сэр… Вовсе нет!

Она назвала его «сэр», и это неприятно кольнуло его, заставив ощутить себя стариком.

— У нее есть дом, требующий ухода, — ласково сказал Деккер. — Должен сказать, она сделала его по-настоящему уютным.

— Уютным? — повторил консул тоном, не поддающимся описанию.

— Да, сэр! Я говорил вам, он маленький, но очень приятный.

— А я всё равно не представляю, где на тесных задворках грязного испанского городишки может найтись подходящее общество для молодой пары, — настаивал консул.

Кэрол Деккер в первый раз посмотрела ему в глаза. У консула возникло подозрение, что, несмотря на непроницаемо-любезное выражение его лица, она догадалась о скрытом смысле его замечания.

— Уверяю вас, сэр, у нас много друзей, — поспешила ответить Кэрол. — Может быть, они не слишком выдающиеся, но очень славные… Пекарь, бакалейщик, старый священник отец Лимаза, изготовитель сигарет этажом ниже… Мы часто катаемся в заливе на парусной лодке с сыном алькальда[3] Мигелем. По вечерам мы иногда ходим в кино — эти старые испанские фильмы ужасно забавны — а потом ужинаем в Chantaco. Там превосходное охлажденное пиво, обязательно попробуйте! А еще мы организовали небольшой клуб для местных ребят. У нас есть настольный теннис и кегли. Я угощаю их мороженым, а Элвин даже пытается учить их играть в бейсбол. — Раскрасневшись и позабыв об осмотрительности, она воскликнула: — Мы были бы очень рады видеть там Николаса. Он бы подружился с ребятами… Ему же скучно тут одному.

Наступила тишина. Лицо консула окаменело. Послать Николаса к местной шпане, как же! И только священный долг гостеприимства не позволил ему дать волю негодованию.

«По-моему, всё прошло как нельзя лучше», — простодушно подумал Элвин.  Они с Кэрол немного поговорили с Николасом, а потом он с почтительным видом взглянул на часы.

— Не смеем больше злоупотреблять вашим временем, сэр. Нам пора.

Они собирались встать, когда со двора донесся звук шагов и Николас, уже некоторое время с ожиданием оглядывавший сад, вдруг утратил озабоченное выражение, которое он сохранял на лице почти все это время.

— Смотрите! — воскликнул он. — Вот он! Я знал, что он что-нибудь поймает. — И, прежде чем отец смог его остановить, он возбужденно замахал рукой, подзывая Хосе: — Сюда, сюда! Хосе, мы здесь!

Все удивленно замолчали. Консул, нахмурившись, выпрямился.

— В чем дело, Николас? Сейчас же успокойся, — но было слишком поздно.

Со стороны конного двора, где он остановился, не решаясь двинуться дальше, Хосе, скромно, но с победной улыбкой на лице, направился к ним. В воскресном костюме с прямо сидящей на голове каталонской шапочкой он нёс что-то, завернутое в листья ивы.

Не веря своим глазам, плотно сжав губы, Брэнд смотрел на приближавшегося юношу, так неожиданно возникшего по призыву его сына.  Что он делает здесь в воскресенье, в такое время? Консула пробрал озноб. А тут еще Николас подпрыгивает на стуле и кричит в присутствии гостей:

— Ура, Хосе! Вот здорово!

— Успокойся же наконец! — тихо и строго повторил Брэнд.

Хосе уже подошел к беседке; с легким поклоном, как какой-нибудь деревенский матадор, он снял свою нелепую шапку и сунул подмышку. Улыбнувшись Николасу, он устремил серьезный и умиротворяющий взгляд на консула.

— Прошу прощения за беспокойство, сеньор, — начал он. — Я принес вам скромный дар. Цветы были не мои, и я не должен был их срывать, прошу меня простить за это. Но эта рыба моя, сеньор, и я прошу вас ее принять.

Развернув листья ивы, он не без гордости продемонстрировал две отличные форели, толстые, в розовую крапинку, лежащие рядышком на веточках дикой мяты.

Консул оставался неподвижен, зато Николас, подавшись вперед, возбужденно жестикулировал:

— Какая красота, Хосе! И такие большие! Ты поймал их в мельничном пруду или выше, в быстрой воде? Ну, рассказывай же!

Хосе, будто только сейчас осознав, что все на него смотрят, покраснел и переступил своими тяжелыми, бронзовыми от желтой пыли, башмаками с темными от пота заломами.

— В быстрой воде, — ответил он Николасу с улыбкой и добавил, будто поясняя остальным: — Я хожу на Аренго — это ручей высоко в горах. Видели бы вы, как там красиво — вода как хрусталь! Но поймать форель очень трудно. Я целое утро там просидел и только перед самым уходом поймал их, каждая больше килограмма.  — Он обратил потеплевший взгляд на консула и смахнул испарину с верхней губы. — Они совсем свежие, сеньор. Вам понравится.

Харрингтон Брэнд сидел, положив руки на стол, и не шевелился. Он напоминал статую  — возможно, статую великого человека — на городской площади.  Лицо тоже приобрело мраморную твердость, но под ней кровь, стучавшая в висках, казалось, превратилась в желчь.

— Сожалею, — выдавил он, наконец, — я не ем форели. А для моего сына это слишком жирная пища.

— Но это же белая форель, синьор! Настоящая горная труча… — растерялся Хосе. — Очень вкусная и нежная…

— Спасибо, не надо. Может быть, вы хотите взять? — с ледяной учтивостью обратился консул к своим гостям.

— Нет, нет, — поспешил ответить Элвин Деккер, испытывая неловкость.

— Тогда отнесите рыбу на кухню, — консул окинул потемневшее лицо Хосе холодным взглядом, но не смог сдержать презрительную усмешку и легкую дрожь в голосе. — Слуги найдут ей применение.

— Папа, нет! — испуганно вскрикнул Николас. — Хосе принес форель для нас!

— Ты на диете. Тебе её нельзя.

Глаза мальчика наполнились слезами.

— Ну, папа…

— Довольно! — резко оборвал консул.  — А теперь, сделай милость, парень, оставь нас.

Последовало короткое молчание. Хосе с усилием выпрямился, словно преодолевая внезапную слабость. Когда он попытался заговорить, у него перехватило дыхание, но, несмотря на это, его простые слова были полны достоинства: