Глава 49

Мэри

Я нажимаю кнопку домофона один раз, затем второй, но вместо приветственного сигнала открывшейся двери я слышу, как у меня в сумочке вибрирует телефон. Положив пирог на щиток домофона, я вытаскиваю мобильный из бокового кармана.

Код 7441. Входи.

Мое сердце трепещет в груди, пока я набираю числа. Интересно, что, черт возьми, Джимми для меня запланировал. Что если Бриджит права? Что я скажу?

Я смотрю на свой безымянный палец на левой руке. Да. Единственное, что можно сказать — да. Потому что я его обожаю. Я люблю каждое мгновение, которое мы проводим вместе. И я хочу делить с Джимми каждую минуту, каждую секунду своего времени. Сегодня. Завтра. Всегда.

Поднявшись на лифте, я иду по коридору. Пройдя примерно футов десять, я замечаю, что дверь в квартиру приоткрыта, но стикера нет. Никаких сообщений. Ничего такого.

Внутри я слышу, как работает телевизор, но не чувствую запаха Дня благодарения. В квартире темно и очень тихо. Первое, что я вижу, — это сырая индейка на кухонном острове, а рядом с ней шесть очень-очень раздутых рулетов в виде полумесяца. В духовке горит свет, но она не работает.

Моё сердце замирает. Что здесь происходит? Что случилось? Я кладу пирог на стойку и поворачиваю за угол в гостиную. Там я вижу Джимми на диване с Энни на руках.

— Спит, — говорит он мне.

Его брата здесь нет, я чувствую это. Их всего двое. Его глаза смотрят на меня в мерцающем свете телевизора, и я вижу его суровое, усталое, серьезное лицо.

— Что случилось? — спрашиваю я в ответ.

Глядя на Энни, он немного распутывает ее волосы, и она сует большой палец в рот, свернувшись клубком. Джимми встает с ней на руках, а затем снова опускает ее, убедившись, что она укрыта, и проверяя, чтобы ее голова лежала на подушке. Он подает мне знак идти в сторону ванной, и я следую за ним. Когда я прохожу, Джимми уже держит дверную ручку в руке и закрывает за нами дверь.

— Что случилось? Она заболела?

Пощипывая переносицу, Джимми скрипит зубами.

— Этот ублюдок бросил ее.

— О, Энни. Бедняжка. Бедная милая девочка.

— С ней все в порядке, или будет, — говорит Джимми, хотя сам определенно не в порядке. Он начинает расхаживать по ванной комнате, как животное в клетке. — Она, бл*дь, пришла одна, а на ее куртке даже нет молнии. Ты, блин, можешь в это поверить? На улице пятнадцать градусов, а Энни ходит с болтающимися рукавицами и расстегнутой курткой. Ублюдок.

— С Майклом что-то случилось?

— К черту Майкла.

Я делаю шаг назад. Сейчас я ощущаю себя как укротитель, застрявший в клетке со львом. Разумом я понимаю, что в безопасности, но не чувствую этого. Потому что Джимми в ярости. В такой ярости, в которой я надеялась никогда не увидеть его.

Джимми качает головой, прикусывая губу.

— Он свалил. Наконец-то он это сделал. В гребаный День благодарения, — говорит Джимми, и его голос звучит как глубокое мрачное рычание. Он сильно хлопает кулаком по ладони. — Ты вообще можешь в это поверить?

Звук удар кулака по ладони пугает меня, и я отступаю еще дальше. Но Джимми так взволнован, что даже не замечает этого. Он снова начинает ходить по комнате, мускулы его челюсти подергиваются, шея напряжена.

Сейчас он вулкан, и в его глазах я вижу ярость, жар и гнев, которые никогда не хотела видеть снова, пока жива.

Мэри. Все нормально. Это не то же самое. Ты знаешь это. Это Джимми. Это просто Джимми.

Но это не тот Джимми, которого я знаю. Я никогда не видела такого Джимми.

И этот Джимми меня пугает.

Я беру его руки в свои.

— Все в порядке. Ты знаешь, я думаю, что Энни повезло с тобой.

Но ничего из того, что я говорю, не доходит до Джимми. Он, наверное, закипал уже в течение нескольких часов, не позволяя себе взорваться при Энни.

Напряжение. Нарастание. Взрыв.

Это не то же самое. Это другой человек. Ты другой. Все по-другому.

Джимми снова начинает ходить, сжимая руки в кулаки.

— Джимми, успокойся, — говорю я. — Всё будет хорошо.

Кажется, будто у него в голове что-то щелкает, Джимми делает два шага и оказывается перед моим лицом.

— К черту это, Мэри. Ничего не будет в порядке. Никогда. Не для этой маленькой девочки, — он указывает на гостиную. — Её отец бросил её. На долбанной улице. В День Благодарения. Когда ей было три года...

Джимми ударяет своей огромной рукой в стену, пробивая гипсокартон, и его мышцы натягивают ткань рубашки. Я слышу, как обломки штукатурки и гипсокартона рассыпаются между досками.

Комнату наполняет безошибочно узнаваемый порошкообразный минеральный запах гипса. Джимми извлекает окровавленную руку из отверстия в стене и поворачивается ко мне с такой яростью и гневом в глазах…

Теперь щелчок звучит уже в моей голове.

Меня охватывает такой внезапный, такой мгновенный, и в то же время такой примитивный и простой страх, что он кажется почти умиротворяющим. Я не буду в этом участвовать. Я не могу быть здесь. Меня здесь не будет. Будто со стороны я наблюдаю, как беру сумочку и выхожу из комнаты.

И набирая скорость, бегу по коридору.

***

Вернувшись домой, я поднимаюсь по ступенькам в ошеломленном тумане и провожу пальцами по рваным узорчатым обоям, направляясь к двери своей квартиры. Я нащупываю ключи и открываю замок, внезапно чувствуя себя слабой и отчаянно нуждающейся оказаться в своей постели.

По звукам телевизора и смутному запаху какой-то выпечки я понимаю, что Бриджит еще не ушла к своим родителям. Я прохожу через парадную дверь и бросаю сумочку на пол. Подруга выглядывает в коридор, ее волосы накручены на бигуди.

— Какого черта ты здесь делаешь?

Именно в этот момент мои губы начинают дрожать, а мир становится нечетким и расплывчатым.

Она обнимает меня.

— Что случилось?

— Он так рассердился, Бридж, — говорю я в рукав ее кофты. — Он так разозлился, и я просто не могла оставаться там. — У меня сильно текут слезы. — Я просто не могла находиться с ним в той комнате. Он ударил…

Я вжимаюсь в слегка влажную махровую ткань ее кофты и падаю на пол.

— Он ударил тебя?

— Нет! — кричу я, рыдая. — Нет. Но Бриджит...

Она притягивает меня ближе и гладит мои волосы.

— Все в порядке. Я уверена, ты со всем этим справишься.

Но это не просто страх. Это всеобъемлющий ужас. Я так плачу, что едва могу дышать, и чувствую, как Бриджит ведет меня на кухню. Я скатываюсь по одному из шкафов на пол и сжимаюсь в клубок, и Фрэнки подходит ко мне и забирается на колени. Он кладет лапы мне на грудь и слизывает мои слезы.

— Давай, ты, — говорит она Фрэнки и дает ему кость. — Иди и займись вот этим. С ней все будет в порядке.

Я тяжело всхлипываю, так сильно, что издаю что-то вроде отвратительного гудка, а Фрэнки наклоняет голову и бьет меня лапкой по голени.

Бриджит тоже соскальзывает на пол и протягивает мне стакан с алкоголем. Я делаю большой глоток, а затем еще один.

Она кивает мне, как это делают медсестры, наблюдая за тем, как пациенты принимают лекарство.

— Выпей, — говорит она, снимая одну из бигудей, и длинный локон падает ей на плечо, как будто мы живем в другом веке. — И расскажи мне, что, черт возьми, происходит.

***

— Я не могу с этим справиться, Бриджит, — уже в который раз говорю я подруге. — Не могу быть с человеком, который так злится.

Бриджит поджимает губы, достает тарелку из одного из ближайших шкафов и снимает одну за другой бигуди, складывая их в тарелку, расположенную у нее на коленях.

— Я не могу оставить тебя здесь одну, — говорит Бриджит. — Я ни за что не пойду к маме и папе, когда ты в таком состоянии.

Я упираюсь лбом в колени.

— Я в порядке. Я буду смотреть «Очень странные дела» и плакать, пока не засну.

Даже этот сериал теперь будет напоминать мне о Джимми.

Этот ребенок с зубами — мой герой.

— Бриджит, я так сильно влюбилась в него. Как я могла быть такой глупой? Я его даже не знаю.

По кухне разносится звук телефонного гудка. На мгновение мне кажется, что Бриджит, должно быть, звонит Джимми, чтобы, как всегда, вмешаться и устроить беспорядок там, куда ей лезть не следует.

Вот только отвечает ее мама.

— Тебе лучше побыстрее сюда приехать, дорогая. Твой отец кружит над начинкой, и ты знаешь, что я не могу его удержать.

Мое сердце болит... Из-за начинки, которую я никогда не сделаю для Джимми, из-за пирогов с орехами пекан, которые я никогда не увижу, как он ест, из-за тыквенных пирогов, которые я никогда не сделаю для него. Я была так близко к тому, чтобы иметь это, но теперь все потеряно.

— Найдется место для еще одного человека? — спрашивает Бриджит.

— Не говори мне, что у тебя спустило колесо, и ты встретила мужчину. Снова, — говорит ее мама со своим странным резким австралийским акцентом.

— Мама! — Бриджит рычит. — Один раз. Один!

— Дважды, Бриджит Шоу. Дважды.

Бриджит раздувает ноздри.

— Это Мэри. Она в дерьмовом настроении, и я не могу оставить ее одну.

— Какого черта ты не сказала, что это Мэри? — спрашивает ее мама. — Конечно, мы ей рады. Конечно! Но поторопитесь, девочки. У меня здесь голодный мужчина, и он хочет вернуться к своему футболу. Скажи, Мэри, ты все еще встречаешься с этим ловким квотербеком?

Я тихо плачу.