ГЛАВА 21

Кэл

— Ты выглядишь странно хорошо отдохнувшим.

Откусывая кусочек круассана, я смотрю через стол на

Джонаса, приподнимая бровь.

— Странно?

Проводя рукой по бороде, он пожимает плечами, перебирая бумаги перед собой.

— За все годы, что я тебя знаю, я никогда не видел, чтобы ты выглядел как нечто меньшее, чем зомби. Просто немного интересно, вот и все.

— Интересно, — повторяю я, проглатывая последний кусочек. — Это модное слово для скучного.

— Ах, это отклонение. Значит, оно действительно как-то связано с одной маленькой девочкой. — Он откидывается на спинку стула, складывая руки вместе. — Вы наконец консумировали свой брак?

— Я не буду обсуждать это с тобой.

— Подумай об этом — есть термин в американском футболе? Ходячая помеха (п.п.: Running interference в американском футболе, означает защитить игрока, у которого есть мяч, физически не позволяя команде противника приблизиться к нему)? — Он достает пакет со дна своей стопки бумаг; это контракт, который я подписал много лет назад, незадолго до смерти моего дедушки, дающий мне доступ к многомиллионному трастовому фонду, который старый ублюдок создал на мое имя.

Он уже подписал права собственности на полдюжины предприятий на Аплане, а также акции и пакеты акций множества различных компаний, но я полагаю, что он никогда не прекращал попыток искупить вину за то, что узнал обо мне только тогда, когда было слишком поздно спасать мою душу.

Одним из условий траста было то, что мне должно было быть не менее двадцати пяти лет, прежде чем средства станут доступны для меня. И я должен был быть чистым, что означало вырваться из преступной жизни, в которую попал.

Гораздо более трудный подвиг, чем кажется посторонним.

Как только ты становишься частью мафии — это все. Они не отпускают своих людей без боя; честно говоря, когда несколько месяцев назад я сообщил Рафу о своем желании уйти в отставку, то ожидал большего сопротивления, чем получил.

Я ждал, когда другой ботинок упадет вместе с первым.

Еще одним условием было то, что я должен был быть женат, и это должно было быть законно.

Конечно, накопив за эти годы собственное богатство, я не был заинтересован в том, чтобы соглашаться на условия только ради денег моего деда по отцовской линии.

Но затем я попытался восстановить связь со своей сестрой; она и два наших брата были стратегически исключены из завещания, наследства и целевого фонда.

На самом деле, они даже не должны были получить от этого ни пенни, вот почему я выписывал Вайолет чеки из своих собственных сбережений, намереваясь перевести трастовые деньги на оффшорный счет и оставить ей личную банковскую информацию.

Но она продолжала отклонять мои чеки, и по мере приближения срока действия доступа к целевым фондам я понимал, что необходимо принять решительные меры.

Я знал, что Майлз, адвокат по недвижимости моего дедушки, в конце концов придет за доказательствами. Я просто недавно отодвинул все на задний план, когда остальные события, происходящие в моей жизни, стали важнее.

— Никто не стал бы использовать футбольный термин для описания вмешательства, — говорю я, смахивая крошки со своего стола в мусорное ведро и забирая у него контракт. Я пролистываю аккуратно напечатанные страницы, отмечая свою подпись и аккуратный курсив моего дедушки внизу каждой страницы.

— В любом случае, твой срок истекает довольно скоро. Как ты планируешь доказать Майлзу, что серьезно относишься к Елене?

Постукивая пальцем по странице над пунктом о браке, я выдыхаю. При нормальных обстоятельствах наличие женитьбы вообще доказало бы мою лояльность, но в мире, где браки все время заключаются именно по этой причине, я полагаю, не могу жалеть о том, что дедушка хотел сохранить свое наследие.

И не похоже, что мой брак реален там, где это имеет значение — в наших душах.

В наших сердцах.

Только на бумаге и в постели.

Проводя рукой по лицу, я вздыхаю.

— Ну, я, совершенно точно, не дам им чертовы девственные простыни.

— В любом случае, сейчас у нее их бы не было.

Я прищуриваюсь, глядя на него, и он ерзает на своем сиденье, теребя воротник кожаной куртки.

— Контрацепция, — говорю я наконец, вспоминая разговор, который у меня был с Еленой после того, как я трахнул ее глупо в душе.

Джонас приподнимает бровь.

— Пожалуйста, скажи мне, что ты ее пользуешься.

Я корчу гримасу, наклоняясь вперед, чтобы открыть браузер на своем компьютере.

— Я назначу ей встречу с доктором Мартином, и она сходит на нее. А я передам рецепт Майлзу.

— Ты думаешь, это его удовлетворит? Технически она могла пойти на такое по любой причине.

Набрав в онлайн-планировщике, я добавляю примечание о личности к своему запросу, затем нажимаю отправить.

— Удовлетворит.

Должно.

После того, как мы рассмотрели возможные замены для трех сотрудников Flaming Chariot, которых мы потеряли, и назначили разведывательную встречу с международной командой Айверса, Джонас покидает офис, и мой телефон почти вибрирует на столе.

Настольный маятник стоит на деревянном картотечном шкафу в углу комнаты, раскачиваясь из стороны в сторону, сразу привлекая мое негативное внимание, когда я беру трубку.

Раздражение переполняет меня, когда я сканирую экран, нажимая «Принять», прежде чем смогу отговорить себя от этого.

— Кармен, — говорю я, ожидая, что пронзительный голос моей бывшей возлюбленной заполнит динамик, но вместо этого меня встречает низкий тембр.

— Андерсон. — Голос Рафа звучит отрывисто, чего я никогда от него раньше не слышал. — Я думал, что мне придется преследовать тебя, чтобы поговорить, но, похоже, ты так же жаждешь поболтать с моей женой, как и всегда.

— Поверь мне, — говорю я, прислоняясь к столу и скрещивая одну ногу на другой, — я никогда не стремлюсь что-либо делать с этой дьяволицей.

Он издает хмыкающий звук.

— В любом случае, я позвонил не для того, чтобы говорить о Кармен.

Конечно, не для этого, потому что любой разговор о ней неизбежно заканчивается признанием поражения в том, что касается ее. Она безнадежна, дрейфует в море, в то время как все предпочитают смотреть на нее.

— Как поживает моя дочь?

Смех щекочет горло, но я сглатываю, понимая, что мне нужно тщательно обдумать то, что он собирается сказать.

— Ты имеешь в виду, после того, как ты намеренно напал на нее? Она в полном порядке, насколько можно было ожидать.

У меня вертится на кончике языка упомянуть о плотном тепле, в которое я погрузился уже дважды со вчерашнего дня, но подавляю это побуждение, не желая пока раздувать пламя.

— Я могу заверить тебя, что понятия не имею, о чем ты говоришь, — отвечает Раф, и я могу представить, как он теребит край своего массивного кольца на большом пальце, уставившись на ту же эмблему, которая была выгравирована на карточке, оставленной на автобусной станции. — Просто прошло некоторое время с тех пор, как она в последний раз отвечала на сообщения матери, и мы начали беспокоиться.

— Может быть, не распространяй вы ложь о том, как начался ее брак, и она была бы более склонна поговорить.

— В чем именно заключалась ложь, Кэл? — Он делает паузу, как будто ждет моего ответа, но продолжает, прежде чем я успеваю что-то сказать. — Разве ты не убил ее жениха, когда тот собирался на свадьбу? Заставил меня быть свидетелем церемонии, на которой украл руку моей маленькой девочки, после того как уже украл ее добродетель?

— Я не заставлял тебя ничего делать. Я изложил ситуацию и дал возможность принять решение. Ты предпочел безопасность контракту, который у нее был с этими медиа-стервятниками.

Он шмыгает носом, и я моргаю, оглядывая пустой офис. Он плачет?

— Дело в том, доктор Андерсон, что мы хотим, чтобы нашу Елену привезли домой. Мне все равно, что мы должны сделать, чтобы вернуть ее, но, пожалуйста, перестань держать ее в плену. Она моя… bambina(п.п.: от итал. дитя, девочка)

Его голос прерывается на последних двух словах, драматично вставленном итальянском, и в моем мозгу возникает мысль, заставляющая меня встать, когда гнев нарастает в моем животе.

— Что ты делаешь, Раф? — медленно спрашиваю я, впиваясь взглядом в единственную фотографию в рамке, которая у меня есть; на ней я, шестнадцатилетний, зажат между Рафом и Кармен во время их юбилейной вечеринки. Рука Кармен крепко обнимает меня за талию, прижимая к себе, где я бы оставался годами, как идиот.

Раф смотрит, ничего не замечая. Таким, каким он нам был нужен. А потом, в один прекрасный день, он перестал.

Все никогда не станет прежним.

Я подозреваю, что именно поэтому он сейчас так осторожен — в этом есть все признаки подставы, и мысль о том, что он пытается заманить меня в какую-то ловушку, заставляет мою кровь кипеть.

Тем более, что он не просил меня выполнить для него ни одной работы с тех пор, как я инициировал наше небольшое соглашение, и хотя я начал думать, что это означало, что он принимает мою отставку, теперь я понимаю, что, возможно, его план с самого начала состоял в том, чтобы вывести меня более изощренным способом.

Рядом с фото рамкой продолжает тикать скульптура маятника, заставляя мышцу под моим глазом дергаться при каждом качании.

Через мгновение Раф прочищает горло, и когда он снова говорит, печаль полностью отсутствует.

— Мне нужны деньги. Ты облажался со мной в этой сделке с Болленте, и мне пришлось отказаться от хорошей части бизнеса Риччи, просто чтобы выйти из этого.

— Я не был тем, кто сказал тебе продать свою дочь, — говорю я. — Или кто попросил ее лечь в мою постель.

— Точно так же, как ты никогда не просил Кармен, верно? — он сплевывает, с каждой секундой становясь все более возбужденным.

Я хочу сказать, что я никогда не ходил в Кармен. Это она всегда приходила ко мне.

Но я этого не делаю.

Сделав глубокий вдох, я напрягаюсь, чтобы противостоять ярости, нарастающей, как вода за дамбой, угрожающей утопить меня в своей свирепости. Я сосредотачиваюсь на плавном покачивании маятника, отгораживаясь от всего, пока не слышу только тиканье.