ГЛАВА 22

Елена

— Говорю тебе, эта женщина сходит с ума.

Закатив глаза, я осматриваю вспаханную почву снаружи и фыркаю, когда снова не вижу значительного роста в саду, который я посадила в прошлом месяце. Стебли начинают прорастать, выглядывая из почвы, но цветы еще не расцвели. Даже лилейники, несмотря на то, что у них якобы короткий период цветения.

Часть меня начинает задаваться вопросом, может быть, воздух смерти, окружающий дом, удерживает цветы под землей, где они в безопасности.

Если только то, что я позволила Кэлу помочь прополоть сорняки и подготовить почву, не высосало жизнь из этого места.

Я пристально смотрю на оконное кашпо над кухонной раковиной, где мятный марцеллин начал разрастаться из своего контейнера, процветая в солнечном свете.

Через динамик телефона моя сестра Ариана болтает о том, как сильно мама скучает по мне.

— Я имею в виду, она сидит на твоем балконе каждую ночь, уставившись в одну точку, как будто ты мертва или что-то в этом роде.

Печаль проникает в мою душу, мысль о том, чтобы быть источником сердечной боли моих родителей, не то, что мне нравится. Даже если их собственные мотивы не обязательно всегда самые бескорыстные, моя судьба в состояла в том, чтобы не усугублять несчастья, распространенные в нашем мире.

Это то, чем я мучила себя, даже будучи ребенком, делая все возможное, чтобы быть той, кем хотели мои родители. Идеальная маленькая принцесса мафии, послушная и покорная, готовая сделать все, чтобы они гордились ею.

Все, что угодно, лишь бы увидеть проблеск гордости в темных глазах моего отца или чтобы моя мать не смотрела на меня как на младшую, худшую версию себя, которую она могла бы терпеть.

Тем не менее, я там, где я есть, кто я есть, благодаря им и их выбору. Самое меньшее, что может сделать моя мать, это дать мне небольшую слабину, и все же она все еще пытается заставить меня чувствовать себя виноватой, все еще пытается контролировать меня, когда мы даже не живем на одной территории.

— В Штатах большинство людей, которые вырастают и женятся, переезжают из домов своих родителей, — говорю я Ариане, срывая засохший кусочек мяты и бросая его к остальному мусору. — На самом деле, мне немного неловко, что я не ушла раньше.

— Не то чтобы тебе разрешили куда-нибудь ходить, — говорит она, и когда я беру трубку, перезагружая видеочат, меня встречают ее большие карие глаза, когда она наклоняется к камере, нанося тонкий слой макияжа на линию скул. — Тебе повезло, что Кэл вытащил тебя.

Я поднимаю брови.

— Это звучит зловеще. Что ты мне не договариваешь?

Она улыбается своей маленькой кривой усмешкой, накручивая прядь каштановых волос на наманикюренный палец.

— Ничего, на самом деле. Просто… все немного изменилось, когда ты ушла.

— Например, что?

— Не знаю. Все стали очень молчаливы; папа почти не выходит из кабинета, а когда выходит, в его глазах появляется такое странное выражение, как- будто…

Она замолкает, и я хватаюсь за край мраморной стойки, ожидая, когда она продолжит.

— Как будто, что?

— Как будто он ходячий мертвец. — Ариана смотрит на что-то мимо камеры, слегка расширяя глаза в раздраженном жесте, который она делала с тех пор, как мы были детьми. — В любом случае… как проходит супружеская жизнь? Уже поняла, где ты находишься? Я знаю, что мама все еще одержима желанием найти тебя.

Чувствуя себя неловко из-за того, что последняя тема так быстро оборвалась, я решаю проигнорировать это и продолжить разговор, как он идёт; мои сестры не из тех людей, которые о чем-то молчат, и меньше всего о том, что может подвергнуть их опасности.

По крайней мере, это то, что я говорю себе, направляясь по коридору в библиотеку, прячась внутри, пока Кэл на очередной встрече.

За последние несколько недель мы определенно стали немного ближе — по крайней мере, физически. Этот мужчина — статуя, сделанная из камня, и каждый раз, когда он трахает меня, маленький кусочек откалывается. Но фрагменты настолько малы, что не кажется, что я действительно добиваюсь какого-то прогресса.

Он заведен крепче, чем рукоятка старых дедушкиных часов, и каждый раз, когда мы трахаемся, очевидно, что он пытается направить свое отчаяние прямо в действие.

Не то чтобы я не наслаждалась; мое тело постоянно болит в местах, о существовании которых я даже не подозревала, мой разум каждую ночь уносило приливной волной экстаза. Просто все это больше похоже на американские горки, и служащий тематического парка не отпускает меня.

И проблема в том, что я хочу, чтобы он открылся мне. С ночи моего нападения я отказалась от стремления сохранить свое влечение в секрете и вместо этого использую его при каждом удобном случае.

Иногда это происходит, когда он слоняется по своему кабинету, присаживаясь на край стола, пока просматривает контракты на недвижимость и иски о халатности — почему — то не его; вместо этого ему нравится быть в курсе важных событий, потрясающих медицинский мир, «на всякий случай» — и медленно раздвигает мои ноги, пока не увидит, что я предлагаю, и не бросает работу, чтобы вместо этого заняться мной.

Иногда я задаю ему миллион вопросов, начиная с незначительных, пока он не разозлится настолько, чтобы ответить на то, что я действительно хочу знать.

Например, о том, что он никогда не встречал своего отца, и что только после смерти матери он узнал, что у него есть братья и сестры.

Или как он вырос в бедности, и только помощь моего отца вытащила его из этого.

Как бы то ни было, я работаю над тем, чтобы растопить его ледяное сердце, и с каждым днем моя привязанность к нему возрастает в десять раз. Что не было бы проблемой, за исключением того, что это так резко контрастирует с тем, что я чувствовала в начале нашего союза, и это слишком хорошо согласуется с тем, что, по словам мамы, в конечном итоге произойдет.

— Ты научишься любить его, — сказала она, и хотя контекст — и муж — были совершенно другими, я не могу сдержать вспышку бунта, которая возникает, когда она оказывается права.

Конечно, я ничего из этого Ариане не рассказываю. Насколько ей известно, мои отношения с Кэлом реальны и глубоки, несмотря на то, что мои родители пытаются извергнуть против нас яд. Я уверяю ее, что они драматизируют каждый раз, когда она поднимает тот факт, что весь Бостон, похоже, думает, что меня похитили, и, поскольку она знает, как они относятся к повествованиям, она обычно соглашается и движется дальше.

И технически, меня похитили. В этом они не так уж сильно ошибаются.

Но у них тоже нет полной истории.

— Каждый раз, когда ты звонишь, мы только и делаем, что разговариваем обо мне, — говорю я, пытаясь перевести разговор в другое русло, чтобы мои тревожные мысли прекратились. — Я устала от самого себя. Что нового у тебя со Стеллой?

— С ней никогда не происходит ничего нового — говорит Ари, фыркая. — Но у меня сольный концерт через несколько недель.

Мое сердце падает в желудок.

— Черт, ты серьезно?

— Ага. — Она поджимает губы на последней букве «а», заставляя меня чувствовать себя последней звдницей. "

— Щелкунчик, на весеннее Рождество в нашей школе. Странное время для празднования Рождества, если ты спросишь меня, но думаю, что так легче выбрать тему.

Чувство вины сжимает мою грудь, заставляя меня вспомнить все другие концерты, на которых я была. И как я не пропустила ни одного с тех пор, как она получила свой первый купальник.

— Я буду там.

Ариана моргает один раз. Дважды.

— Не давай обещаний, которые не можешь сдержать.

Я не знаю, откуда берется такое отношение, и не могу не задаться вопросом, что происходит дома, о чем мне не говорят. И хотя снова даю ту же клятву, имея в виду это от всего сердца, только позже понимаю, насколько трудным может быть на самом деле пройти через это.

Марселин просит водителя отвезти меня в Пылающую Колесницу через некоторое время после того, как мой телефонный разговор с Арианой заканчивается, мы вешаем трубку, как только мама входит в комнату и разражается слезами при виде моего лица.

Когда я вылезаю из машины, кивая водителю, что он может уехать без меня, то на мгновение останавливаюсь на обочине бара, крепко прижимая сумочку к боку, когда всплывает воспоминание о том, как я была здесь в последний раз.

Игла, прокалывающая мою кожу, то, как Винсент смотрел на меня, как будто я была каким-то образом ниже его, нападение, которое последовало после.

Мое горло сжимается, блокируя воздух, когда я вновь переживаю воспоминания. Мурашки бегут по рукам, посылая дрожь вниз по позвоночнику.

Нормального человека, вероятно, встревожила бы форма решения проблемы Кэлом, но, по правде говоря, я даже не не сомкнула глаз из-за этого. Это может быть как-то связано с тем фактом, что с тех пор мы каждый день сексуально активны, и, возможно, я слишком устала, чтобы по-настоящему думать об этом, но все же.

Мне нравится окончательность того, как он позаботился об этом.

До сих пор я задвигала это в дальние уголки своего мозга, но, вернувшись в бар, глядя в лицо своим кошмарам, я испытываю непреодолимое желание убежать.

Тихий смех рядом со мной временно отвлекает мое внимание от здания, и я медленно поворачиваю голову, предчувствие пронизывает каждую мою мышцу, напрягая их. Девушка с черными волосами, заплетенными в две французские косы, стоит в нескольких футах от меня, точно повторяя мою позу, скрестив руки на груди и уставившись на бар.

Сморщив нос, я отвожу от нее взгляд, пытаясь успокоить напряжение, несущиееся по моим венам, как бешеный поток.

Как долго после травмирующего события придется ждать, прежде чем смогу встретиться лицом к лицу со своими демонами?

— Шестнадцать.

Глаза расширяются, я оглядываюсь на девушку, стоящую рядом со мной. Она теребит подол прозрачной черной блузки, качая головой, и я на мгновение впадаю в панику, задаваясь вопросом, не сказала ли я это слух.