Хлопнув руками по обе стороны от моей головы, он начинает медленно, прижимая свой член к моим внутренним стенкам, поглаживая кончиком по каждому гребню и чувствительной мышце. Стол скрипит под нашим весом, смещаясь с каждым толчком, и я обхватываю его ногами за талию, пытаясь притянуть его как можно глубже.

— Черт, — говорит он, закрывая глаза и откидывая голову назад, и этот один слог наполняет все мое существо теплом, отчего у меня кружится голова. — Я так чертовски сильно скучал по тебе, малышка. По твоей киска, во твоим мозгам, по твоему умному гребаному рту. Асфодель уже не тот, без тебя в нем.

Я стискиваю зубы, стараясь не выругаться, в то время как он ощущается так невероятно внутри меня. Мой желудок сжимается, еще один оргазм уже прокатывается по моему позвоночнику, и я протягиваю руку, поглаживая большими пальцами его скулы, мои ладони по редкой бороде, покрывающей его челюсть.

Его глаза резко открываются, сужаясь.

— Ты снова это делаешь.

— Что делаю?

— Прощаешься. Не делай этого, черт возьми, Елена. Не прикасайся ко мне так, как будто думаешь, что это может быть в последний раз.

Я ахаю, когда он ускоряет темп, входя в меня с такой силой, что стол начинает двигаться назад, врезаясь в стену, прежде чем остановиться.

— Я ничего не делаю.

— Не лги мне, — говорит он, протягивая руку, чтобы схватить меня за горло одной рукой, сгибая хватку по бокам. — Зачем ты проделал весь этот путь сюда, если не собирался оставаться?

— Ты подал документы на аннулирование брака!

Рыча, он усиливает давление на мое горло, трахая меня сильнее, как будто он активно пытается разделить меня пополам.

— Я пытался быть зрелым и уважительно относиться к нашей ситуации.

— Ты даже не пришел за мной после того, как я оставила тебя в театре, — кричу я, удовольствие пронзает меня, унося с собой всю боль. Мой оргазм достигает пика, я смотрю за холм, когда мое зрение рассеивается, способность говорить становится все труднее. — Как ты можешь говорить, что скучал по мне, если ты не пришел за мной?

— О, черт возьми, Елена. — Он сжимает еще сильнее, входя в меня так грубо, что я чувствую, как образуются синяки.

— Я приходил за тобой. Я хотел ворваться в квартиру твоей бабушки и перекинуть тебя через плечо, забрать тебя с собой домой, где тебе самое место. Я простоял снаружи несколько часов, пытаясь решить, насколько сильно ты возненавидишь меня, если я отниму у тебя этот выбор. Если бы я не позволил тебе смириться со всем самостоятельно.

Я начинаю биться в конвульсиях вокруг него, мой оргазм наступает еще до того, как он заканчивает фразу, когда черные пятна заполняют мое зрение, это знакомое чувство парения, приостанавливающее меня во времени, когда я падаю с обрыва.

— Вот и все, моя милая жена. Ты кончаешь на член своего мужа. Заставляешь его пожалеть, что он не провел последние две недели, похороненным внутри тебя.

— Боже, Кэллум, — стону я, оргазм все еще пульсирует, посылая волну за волной эйфории.

— Нужно ли наполнить мою маленькую шлюшку?

Я отчаянно киваю, цепляясь и царапая его изуродованную грудь, приподнимаюсь в сидячем положении и притягиваю его к себе для поцелуя. Раскачивая бедрами взад и вперед, встречая каждый толчок своими собственными миниатюрными, я переплетаю свой язык с его языком, наслаждаясь своим вкусом на нем.

Его ладонь находит мою спину, растягивается и прижимает меня вплотную к своей груди, когда он толкается в последний раз, хриплый стон срывается с его губ. Пот стекает по нашим телам, когда он падает на капает сверху, стол стонет под нами.

Я толкаю его в бок, когда стол прогибается.

— Может быть, нам стоит перейти в другое место.

Выпрямившись, Кэл несколько долгих мгновений смотрит на меня сверху вниз, выражение его глаз совершенно непроницаемо.

— Хорошо, — тихо говорит он, вставая и таща меня за собой. — Давай зайдем внутрь.

Он жутко замолкает, как только мы оказываемся в помещении, ведет меня в гостиную и усаживает на диван. Укутывает мои плечи плюшевым одеялом, затем снова влезает в свои парадные брюки, застегивает их и садится на кофейный столик прямо напротив меня.

Я судорожно сглатываю, чувствуя покалывание на коже, понимая, что он, скорее всего, ждет, когда я начну первой. Я открываю рот, чтобы заговорить, но он опережает меня.

— Я люблю в тебя, Елена.

Захлопнув рот, откидываюсь на спинку дивана, подавляя самодовольную улыбку.

— Ну, что касается извинений, то это хороший пункт для начала.

Он вздыхает, тихий смешок срывается с его губ, поражая меня тем, как… искренне это звучит. За все недели, которые я провела с ним, я никогда не слышала, чтобы эти голосовые связки по-настоящему смеялись, и теперь его появление заставляет бабочек вспыхивать в моей груди.

Проводя рукой по волосам, он смотрит на меня, эти темные глаза смягчаются до их естественного, теплого кариго цвета, опьяняющего своей мягкой глубиной.

— Признаю, не похоже, что любые извинения когда-либо освободят меня от грехов, которые я совершил против тебя. Не то чтобы это означало, что собираюсь прекратить попытки, но все же. Просто хочу, чтобы ты знала, что я понимаю, что все, что я скажу, будет казаться неадекватным.

Протянув руку, он цепляет пальцем кольцо, которое подарил мне в день нашей свадьбы, и на его губах появляется легкая улыбка.

— Я не заслуживаю тебя, ты знаешь это?

— Относительно, но продолжай.

— Когда я был ребенком, я рос, ущемляя себя, освобождая место для своей матери и ее болезни. Это требовало внимания, требовало сосредоточения, так что именно на это уходила большая часть времени каждого. Люди приходили навестить мою мать, приходили поговорить с ней, а я просто прятался в тени, изо всех сил стараясь не злится на неё ещё больше, чем уже злился.

Он делает паузу, качая головой.

— Рак — забавная болезнь, потому что у некоторых людей она вызывает ревность. Моя мать, медленно умирала, и у меня хватило гребаной наглости обидеться на нее за то, что она бросила меня. Как будто у нее был выбор в этом вопросе.

Мое сердце болит, разрываясь с каждым его словом, руки чешутся утешить, облегчить его боль, но я знаю, что мне тоже нужно это услышать.

Нельзя любить человека полностью, не зная тьмы, запечатленной в его душе.

Я хочу знать его так хорошо, что это тоже становится моей темнотой.

— В любом случае. Я познакомился с твоими родителями примерно за год до ее смерти, и когда она наконец умерла, я отправился на поиски своего биологического отца, надеясь, что он… не знаю, примет меня, наверное. — Он обхватывает мой палец другим, прикрывая бриллиант. — Короче говоря, он не был заинтересован в четвертом ребенке. Итак, я стал жертвой системы и оказался в приемной семье в Бостоне. Через некоторое время после этого твой отец подошел ко мне на улице и предложил работу. — Его горло сжимается, когда он сглатывает, переминаясь с ноги на ногу. — Мне не нужно вдаваться во все подробности начала моей карьеры, но дело в том, что я жаждал внимания, когда встретил твоих родителей. Твой отец дал мне роскошную жизнь, и для ребенка, у которого буквально ничего не было, поклонение герою далось легко. Твоя мама… Она подарила мне ту привязанность, которой мне не хватало от моей собственной, и я думаю, что притяжение просто усилилось из-за этого.

Слезы жгут мне глаза от того, как бесцеремонно он обращается с тем, как обращалась с ним моя мать, как будто в этом никогда не было ничего изначально неправильного.

— Она надругалась над тобой, Кэл. Они оба сделали надругались над тобой, подобрали впечатлительного мальчика с улицы и превратили его в свою маленькую марионетку.

— Все было не так…

— Кэл, — говорю я, протягивая руку, чтобы обхватить его щеку. Слеза выскальзывает, скатываясь по моему лицу, когда я смотрю ему в глаза. — Ты не знал ничего лучшего. Они должны были учить тебя, но они учили тебя неправильно.

Его глаза горят невыраженными эмоциями, и он, кажется, долго смотрит сквозь меня, переваривая мои слова. Может быть, мне не следовало сразу бросаться с обвинениями, но я чувствовала, как нарастают извинения, чувствовала тяжесть его мысли, что он разрушил меня, сокрушая его душу, и не могла этого вынести.

— Я не хочу, чтобы ты извинялся передо мной за то, как ты справился с тем, с чем тебя столкнула жизнь, — мягко говорю я, — потому что я не вижу ничего плохого в том, какой ты есть. Немного грубоват по краям и далек от совершенства, но…

— Повезло, — выдыхает он, снова качая головой, как будто избавляясь от гаммы эмоций. — Мне чертовски повезло, если ты вернешься ко мне, это хоть какой-то признак.

Он притягивает меня к краю дивана, кладет ладонь мне на затылок и накрывает мой рот своим; наши языки танцуют под знакомую мелодию, волны тепла и яркого света потрескивают в моей сердцевине, страсть и любовь испепеляют мою душу.

Когда мы расстаемся, наше дыхание тяжело вырывается из наших ртов, и он проводит большим пальцем по моим губам.

— Как бы то ни было, мне жаль, что я тебе не сказал. Ты заслуживала знать.

Я сглатываю, кивая, хотя воспоминание ощущается как пощечина. Скользя рукой по его боку, я хмурюсь, что-то все еще беспокоит меня.

— Это она сделала?

Его глаза следят за моими пальцами, когда они разглаживают сморщенную кожу, и он слегка кивает.

— Косвенно, но да.

У меня щемит в груди от боли из-за того вреда, который причинили ему мои родители. За то, что он даже не был их кровным родственником, они определенно сделали с ним кое-что.

— Я ненавижу знать, что она когда-либо прикасалась к тебе, — тихо признаюсь я, зная, что не смогу пройти мимо, пока оно не будет открыто. — Ненавижу знать, что она когда-либо видела тебя таким.

— Она этого не видела, — вмешивается он, ловя мою руку и прижимая ее к своей коже. — Никто, кроме тебя, малышка. Что я могу сделать, чтобы заставить тебя поверить в это?