ГЛАВА 7

ВТОРАЯ СУББОТА (Перед игрой)

Утро, когда я схожу с ума и делаю глупости, например, влюблюсь в нее…

Кип

На следующее утро на кухне с Тэдди все не так неловко, как я думал.

Я встал ни свет, ни заря еще до того, как встали солнце и Тэдди, и два часа работал над этим чертовым котлом. Спустя семь видеороликов на YouTube и один звонок в службу поддержки эта штука все же заработала, согревая дом до благословенных шестидесяти девяти градусов.

Тэдди сидит на табурете у кухонной стойки, одеяло обернуто вокруг ее ног, одежда на месте — многое из её, собственно говоря: толстовка, футболка, выглядывающая из-под низа, и я предполагаю, что леггинсы покрывают эти гладкие ноги.

Эти ноги.

Я стону, вспоминая, какая она была вкусная.

Еще раз стону, вспомнив, что я, бл*дь, не сплю с девушками.

Но если бы это было так, Тэдди Джонсон была бы отличным началом.

Она очаровательна, краснеет, когда я вхожу в комнату, с пылью на моих джинсах, черной толстовке и руках.

— Эй. — У меня хриплый голос. Низкий.

— Эй. — Она опускает голову, и ее щеки краснеют от смущения. Тэдди заправляет прядь волос за ухо, хотя она и стянула их в конский хвост. Они все еще волнистые и густые.

Черт возьми, она такая милая.

— Ты что, покраснела?

— Хм... нет.

— Да, это так, ты бы видела, какая у тебя румяная кожа.

Она поворачивается ко мне с чашкой кофе в руке, глаза ее сверкают великолепными узкими щелочками. Я что, не должен был назвать ее лицо румяным?

— Нет, Кип, это ковровый ожог.

Вот дерьмо.

Это совсем не круто.

Я смеюсь про себя, но не настолько глуп, чтобы сделать это вслух.

— Ты имеешь в виду ожог бороды?

Тэдди фыркает.

— Давай будем честны, это одно и то же. С таким же успехом я могла бы тащить свое лицо и промежность по ковру прошлой ночью.

Это зрелище почти заставляет меня смеяться.

— Это было бы совсем не так весело, — я ухмыляюсь, направляясь к кофе, который уже заварился в кофейнике. Наливаю себе кружку, насыпаю туда сливки, немного сахара и прислоняюсь к стойке, наблюдая за ней.

Размешиваю его ложкой, потягивая время от времени, пока она продолжает смотреть на меня.

— Выглядит не так уж ужасно, — пытаюсь соврать я.

— Две минуты назад ты спросил, почему у меня румяное лицо. Румяное. Из всех слов в мире, которые можно использовать.

— Я имел в виду...

Темно-красные пятна портят ее красивую кожу, как сыпь, и мне интересно, как выглядит кожа между ее ног, на внутренней стороне ее нежных бедер. Интересно, разрешит ли она мне взглянуть при свете дня?

— Ты мог бы не глазеть?

— Я ничего не могу поделать. — Я смеюсь. — Я никогда и ни с кем так не поступал.

Она хмурится.

— Да, потому что ты долбаный великан, покрытый волосами. Я не могу поверить, что целовалась с парнем, которого называют Сасквотч. Серьезно. — Похоже, она сама себе ужасается.

— Технически, ты ни с кем не целовалась — я целовался с твоей вагиной.

Она хмурится еще сильнее.

— Ты думаешь, что это смешно, да?

Я ухмыляюсь в свою чашку.

— Возможно. Я имею в виду, что это еще не конец света.

— А что я скажу своим друзьям, когда они это заметят?

— А ты не можешь прикрыть это косметикой?

— Марайя увидит меня без неё.

— Ну и что?

— И то! И что мне теперь говорить?

— Скажи ей, что мы целовались, и я трахнул ртом твою киску. — Я пожимаю плечами. — В чем проблема?

Она открывает рот. Закрывает. Вновь открывает.

— Я... я не могу…

— Это был оральный секс, а не анальный. Я не вижу в этом ничего особенного. — Почему она так странно себя ведет? — Ты не можешь сказать своим друзьям, что я трахнул тебя ртом?

— Нет. То есть... да. То есть, нет.

Я пристально смотрю на нее, ожидая, когда она, наконец, поймет, что к чему.

— Я могу, но не собираюсь этого делать. Они все равно ничего не поймут.

Те цыпочки? Те, что трахаются с разными чуваками каждые выходные? Они будут аплодировать Тэдди стоя, а не осуждать ее за это.

Мои губы сжимаются в прямую линию.

— Если я скажу что-нибудь об этом… о нас… они будут продолжать выпытывать подробности, и тогда я почувствую себя... странно, потому что мы, ну, ты знаешь... не встречаемся или что-то еще.

Я вижу, как это происходит.

— Наверное.

Тэдди снова опускает голову, пряча лицо. Пряча свои чувства.

— К тому же… — медленно произносит она, — это не похоже на... — Она прочищает горло. — Это больше не повторится.

Нет?

Потому что я все еще чувствую ее запах на себе — на усах и моей бороде, — и если бы она не сидела за стойкой, когда я поднялся из подвала, я бы забрался к ней обратно в постель, под одеяло в ногах кровати, и разбудил бы ее ласками между ног.

Разбудил ее упрямую задницу своим ртом на ее восхитительной киске.

Да.

Я хочу больше этого.

— Ты не можешь все отменить, Тэдди Джонсон.

— Что? — Она явно в замешательстве.

Я пожимаю широкими плечами.

— Ты же слышала меня. Дело сделано. Мы не можем вернуться назад, так что мы можем продолжать делать это.

— Хм, я понимаю, что мы не можем вернуться и отменить это, но это не значит, что мы должны продолжать это делать. Вероятно, нам следует…

— Слишком поздно.

— Но…

— Нет.

— Прекратить это.

— В следующий раз, когда ты придешь, я, наверное, нарочно испорчу котел, чтобы было очень холодно.

Тэдди закатывает глаза, и это восхитительно.

— Как будто я на это куплюсь.

— Стоит попробовать.

— О чем ты говоришь? Ты хочешь, чтобы я вернулась?

— Разве тебе здесь не нравится?

— Да, но я не собираюсь приходить сюда только для того, чтобы мы могли пошалить.

— Еще мы можем смотреть кино. И есть.

Очевидно, друг друга.

— Кип.

— Тэдди.

Она встает, расстроенная этим разговором, хватает куртку со спинки стула и встряхивает конский хвост.

— Мне пора идти.

Я изучаю ее через стол.

— Ладно. Дай я возьму ключи и обую туфли.

Она знает, что спорить не стоит; мы уже однажды говорили об этом. Кроме того, на улице холоднее, чем у ведьмы под сиськой, и я знаю, что она не захочет идти домой пешком. Не то чтобы я ей это позволял.

— Спасибо.

Тэдди наблюдает, как я сажусь на корточки, хватаю свои ботинки и завязываю шнурки, один за другим, согнувшись в талии, пальцы заняты работой. Когда я поднимаю взгляд, ее карие глаза напряженно смотрят на мои руки.

Да, именно так — эти пальцы были внутри тебя прошлой ночью. Посмотри на них долгим, тяжелым взглядом и представь, что ты хочешь, чтобы они снова оказались там.

— У меня сегодня вечером игра, если ты захочешь пойти. — Затягиваю шнурки потуже, а потом занимаюсь другим ботинком.

— Сегодня вечером? — Она удивленно вскидывает брови.

— Да. Это всего лишь тренировочная игра, но будет весело — холодно, но весело.

— Хм... может быть?

— Тэдди?

— Хм?

— Не стоит надумывать лишнего, ладно?

— Я не думаю! — она отвечает слишком быстро, и я смеюсь, потому что она действительно думала.

— Уверен, что нет. — Я кокетливо подмигиваю ей, выпрямляясь во весь рост. — Тебе это может понравиться — я имею в виду, что ты приедешь сегодня вечером.

Я говорю об игре, но это звучит так, как будто я имею в виду кое-что другое.

— Не уверена.

— Это в парке Андерсон-сквер. В пять часов вечера.

— Ладно.

— Так ты придешь?

— Я... подумаю об этом.

Она обязательно придет, я это точно знаю. Она слишком мила, чтобы подставить меня.

Точно так же, как она слишком мила, чтобы сказать своему «другу», чтобы она отвалила.

Я быстро добираюсь до Тэдди дома, высаживаю на подъездной дорожке к дому, где она живет. Хмурюсь, когда думаю о том, что она живет в квартире на первом этаже.

Вспоминаю, что мы до сих пор не обменялись номерами телефонов.

— Хочешь записать свой номер в мой телефон?

— Гм, конечно.

После этого оставляю свою машину на холостом ходу, чтобы посмотреть, как она идет к своему дому. Тэдди дважды оглядывается через плечо и оба раза неуверенно машет мне рукой.

Так чертовски мило.

Тэдди

Кип: У меня есть для тебя задание.

Я: Хочу ли я знать, какое?

Кип: Скорее всего, нет. И ты, вероятно, подумаешь, что это действительно неуместно.

Я: Тогда, может быть, тебе не стоит говорить мне об этом.

Кип: Хорошо.

Минуты тикают, а я ни за что на свете не могу придумать зрелого ответа. Обернувшись полотенцем, прислоняюсь к стойке, держа в руке телефон и глядя на экран. Жду, когда Кип снова напишет мне.

Он не пишет.

Я не могу этого вынести.

Я: Прекрасно. Что это?

Кип: Ты должна неподобающе прикасаться к себе.

Я: И что это должно означать?

Кип: Ну, знаешь... мастурбировать.

Я: Ты прав — это совсем не то, что нужно говорить кому-то.

И он совершенно потряс меня.

Кип: Я думал, что мы уже прошли стадию неловкости друг с другом.

Я: Нет. Определенно, все еще на этой стадии.

Кип: Ну дерьмо…

Кип: Ты все еще собираешься прийти сегодня вечером, или я все испортил, будучи извращенцем?

Я: Не волнуйся. Я все равно приду.

Когда вытираю конденсат с зеркала от пара из душа, я стою у стойки в ванной и смотрю на свое отражение.

Смотрю на мои груди. Плечи.

Живот.

Подстриженный клочок волос у меня между ног.

Чувствую, что краснею, несмотря на прилив крови от горячего душа, который я только что приняла, грудь и шея краснеют с каждой секундой, когда я стою здесь, разглядывая себя.

Я не могу этого сделать.

Не могу дотронуться до себя.

Ну, я могу, только не так.

Однако... приподнимаюсь на цыпочки и слегка раздвигаю ноги, наклоняю голову, чтобы посмотреть, какой урон нанесла борода Кипа.

Красный, красный, красный.

Красное пятно между моих бедер, как я и предполагала.

И болит тоже.

Почему так болит? У меня не было секса.

Разве это нормально?

Стоит ли мне погуглить? Что бы я вообще искала: болит после орального секса? Почему у меня так болят ноги после того, как на меня вылизал парень? Почему у меня на внутренней стороне бедер небольшие царапины?

Мое лицо становится горячим, когда я думаю об этом.

Думаю о нем.

Перемена в нем за одну ночь, он говорит со мной так, будто хочет... большего. Кип еще не сказал этого, но уже не смотрит на меня так, как раньше. Он смотрит на меня так, как будто... запал на меня. Сегодня утром, когда он осмотрел меня с ног до головы, клянусь, ему захотелось поднять меня и отнести наверх и... сделать со мной всякие вещи.