— Ты не хочешь по-быстрому заскочить к себе домой и переодеться?

Я быстро прикидываю шансы столкнуться с Марайей и тем, кого она приведет домой, прикидываю, что если я сделаю это быстро, то буду в безопасности, и киваю головой.

— Да, пожалуйста. Я живу в Даутри.

— Понял.

— Спасибо.

Мне требуется меньше пяти минут, чтобы пробежать по коридору до нашей квартиры (мы живем на первом этаже), схватить майку, шорты и нижнее белье из моего комода и выбежать обратно к ожидающему внедорожнику.

Одинокая фигура терпеливо маячит в кабине, его профиль волосат и бородат, очертания его пучка волос вырисовываются в темноте.

Я прячу улыбку.

— Спасибо, — повторяю я, как только забираюсь обратно, и в ответ получаю наклон подбородка.

Уважая то, что он не в настроении болтать, мы больше не разговариваем, пока не оказываемся на окраине кампуса и за городом, въезжая в жилой район, где живут семьи и профессора, а не студенты и тусовщики.

В конце подъездной дорожки, на которую он заезжает, гараж красного кирпичного дома эпохи Тюдоров, который выглядит так, словно сошел со страниц сборника сказок.

— Э-э-э... — я растягиваю это слово, потому что просто не могу удержаться. — Это и есть твой дом? Ты живешь с родителями?

Я дергаю себя за подол платья, натягивая его на колени. Черт, неужели я собираюсь встретиться с его мамой? Что она подумает, когда увидит меня? Я выгляжу как мокрый лабрадор, и я не могу себе представить, как выглядит мой макияж.

Супер. Просто супер.

— Нет. — Он вытаскивает ключи из замка зажигания и нажимает на кнопку, чтобы закрыть дверь гаража, закрывая нас изнутри. — Я живу здесь один.

— Ты живешь здесь. Один.

В этом доме, который в тысячу раз лучше того, в котором я выросла.

Он не смотрит на меня, вместо этого толкает дверь со стороны водителя и выпрыгивает наружу.

— Ты идешь или задашь мне еще тридцать вопросов?

Я закатываю глаза и хватаю свою сумку.

— Было всего лишь три вопроса. — Выпрыгиваю из машины. — Почему ты ведешь себя так странно?

Но он уже открывает дверь, и из маленькой комнатки сбоку от гаража льется свет.

Это прачечная — у него есть настоящая прачечная! — обувь выстроилась у двери, несколько комплектов рубашек и брюк аккуратно сложены и разложены аккуратными стопками на стиральной машине.

Я в замешательстве.

Наклонившись, чтобы расстегнуть ботинки, я снимаю их и ставлю у двери. Рядом с его гигантскими. Приглаживая ладонями перед платья, съеживаюсь, когда натыкаюсь на мокрое пятно, и осторожно иду за ним по кафельному полу в хорошо освещенную кухню.

На полированный деревянный пол. Кухня выглядит современной и обновленной, почти как в демонстрационном зале, и я кладу руки на холодную стойку, сжимая пальцы, чтобы дать им хоть какое-то занятие.

Я совсем не в своей стихии. Я не росла в таком месте, как это, не говоря уже о том, чтобы жить в нем в возрасте двадцати одного года.

Кто этот парень и откуда он взялся?

Уж точно не из глухомани Арканзаса.

Я прикусываю язык, чтобы остановить непрерывный поток вопросов в моем мозгу и от извержения их изо рта.

Почему он живет здесь? Кто за это платит? Он что, продает наркотики на стороне, чтобы заплатить за все это? Он что, ребенок трастового фонда? Кому это принадлежит? Почему у него нет соседей по комнате? Есть ли у него работа?

— Хочешь чего-нибудь выпить? — спрашивает он, стоя у раковины и открывая кран. Наполнив стакан, подносит его к губам.

— Ммм, конечно.

Он протягивает свою длинную руку и достает из шкафчика, сделанного из дорогого дерева, еще один стакан. Наполняет его и медленно скользит им по центральному острову.

Я держу его в руках, поглаживая большими пальцами прохладное гладкое стекло. Ерзаю, не в силах стоять на месте.

Все это так странно.

Кип

Я: По шкале от одного до чертовски ужасной, насколько плоха была идея привезти девушку ко мне домой?

Ронни: Все зависит от девушки.

Я: Эй, старшая сестра, я в шоке, что ты проснулась! Какого черта ты тут делаешь?

Ронни: Текстовое уведомление разбудило меня, придурок!

Я: Лгунья.

Ронни: Ты прав — твой шурин только что закончил делать со мной отвратительные, невыразимые вещи. О, простите, слишком много информации?

Я: Господи Иисусе, Вероника, мне не нужно было знать, что ты только что занималась сексом

Ронни: А кто вообще говорил о сексе?

Я: Как бы там ни было, об этой девушке…

Ронни: Хорошо, но если она уже у тебя, то ты ничего не можешь с этим поделать, да?

Я: Ну спасибо.

Ронни: Это правда. Кроме того, если ты привез ее домой, она должна быть не настолько ужасной — мы все знаем, какой ты.

Я: А какой я?

Ронни: Полный урод?? Я имею в виду, посмотри, что ты сделал со своим красивым лицом, чтобы девушки оставили тебя в покое. А теперь ты везешь их домой? У тебя спермотоксикоз?

— Хм... значит, ты живешь здесь один? — Милый, но недоверчивый голос девушки разносится по моей кухне, ее палец скользит по краю холодной, твердой гранитной столешницы.

— Да.

Я не могу смотреть на нее, когда бросаю ключи и телефон на встроенный стол рядом с двойной печью, где я храню все свое барахло, сообщения от моей старшей сестры Вероники уже забыты. Все блестит и сверкает, потому что уборщица была здесь вчера утром, собирая мое дерьмо, стирая мою одежду, складывая ее и вытирая пыль с тех маленьких нелепых вещиц, расставленных по дому.

Это был не мой выбор, ее наняла моя мать, и, господи, если бы кто-нибудь узнал, что у меня есть уборщица, я бы никогда этого не пережил.

— Где ты нашел это место? Боже, здесь так мило.

— Домовладелец очень заботится о доме, — шучу я, потому что я и есть домовладелец, но ей это знать не обязательно.

Она усмехается.

— У кого, черт возьми, ты арендуешь квартиру? Ни у кого из тех, кто владеет чем-то в окрестностях кампуса, это точно. Всем этим парням наплевать, эти дома — сплошные помойки.

Она права: большинство домов — сплошное дерьмо, поэтому я их и не снимаю. Я владею этим домом — ну, мои родители тоже, но это всегда было их делом: покупать любой дом, в котором мы с сестрой живем в то время, чтобы нам не приходилось иметь дело с арендой и арендодателями.

— Так у кого ты снимаешь квартиру? Это не может быть Дюран — его дома может быть и хороши, но они не так хороши, и не в этом районе. Что ты сделал, ограбил банк?

— Да, это не Дюран.

Я чувствую, как она смотрит мне в спину — на мою голую спину, потому что я все еще не надел чистую рубашку, — пока крутятся колесики в ее мозгу.

— Ты ведь не владелец этого места, да? — Она делает паузу, и ее глаза немного сужаются. — Если и так, то это не преступление, незнакомец, мне просто любопытно. Я не осуждаю тебя за то, что ты живешь в хорошем месте.

Незнакомец? Она говорит обо мне?

Наконец я поворачиваюсь и смотрю на нее.

— Незнакомец?

Она выдергивает виноградину из вазы, стоящей на моем гладком центральном островке.

— Я понятия не имею, как тебя зовут.

— Сасквотч.

— Да брось, — она фыркает. — Я не буду тебя так называть — это самое глупое имя на свете. А как тебя зовут на самом деле?

Боже, как я ненавижу, когда люди спрашивают об этом.

Она закатывает свои красивые глаза.

— Просто скажи. Перестань вести себя как ребенок.

— Кип, — неохотно выдавливаю я имя, выталкивая его через сжатую линию своих губ.

— Серьезно?

— Да.

— Кип?

— Да, — выдыхаю я, раздувая ноздри.

— Прекрати, — повторяет она, широко раскрыв глаза. — Ты все это выдумываешь. Это не твое имя.

— Если бы я собирался дать тебе фальшивое имя, поверь мне, я бы выбрал другое.

— Вау. Кип. Совсем не то, что я себе представляла. Я мысленно называла тебя Полом Баньяном, иногда Роем, ну, знаешь, супер-деревенскими именами.

Какого хрена?

— Я вовсе не похож на деревенщину.

— Еще как похож. — Она звонко рассмеялась.

— Нет, не похож. — Или похож? — У Пола Баньяна черные волосы, и волосы и борода короткие.

— А ты откуда знаешь?

— А ты никогда не бывала в Поле Баньяне? В ресторане? На вывеске перед домом висит его гигантская фотография. В два этажа высотой.

И ежу понятно.

Она приподнимает свою коричневую бровь.

— Не могу сказать, что видела.

— У него короткие волосы.

Какого черта я повторяюсь? Защищаю себя?

Боже.

Она оглядывает меня с головы до ног. Сегодня вечером она делала это несколько раз, всегда тайком, думая, что я ничего не замечаю.

Но я заметил.

— Никакого мужского пучка.

Я качаю головой и дергаю себя за волосы.

— Нет.

— Тогда ладно. Кип. — Она растягивает свой дерзкий маленький ротик в ухмылке. — Как это мило.

— Заткнись.

— Да ладно, звучит как у богатея. Признайся. — Она опять задумалась. — И что это за сокращение?

— Ты готова? Потому что ты снова будешь смеяться. — Я вздыхаю, долго и громко. Затем срываю пластырь и морщусь: — Это сокращение от Киплинга.

Она сдерживает улыбку, прикусывая нижнюю губу — так чертовски мило, — скрестив руки на своем пропитанном пивом платье, пока мой взгляд блуждает по передней части. По ее высокой округлой грудью и тонкой талии.

— Киплинг. Это довольно причудливое имя, знаешь ли.

— Знаю.

— Я не была уверена в этом, Киплинг.

— Остановись.

— А еще это имя поэта Киплинга, — сообщает она мне, как будто я не в курсе. — Редьярд Киплинг... тьфу ты, и не выговоришь!

— Ты можешь не использовать его в предложениях?

Она оживленно поднимает брови вверх.

— Но это так забавно.

— На самом деле нет.

— Если бы ты сейчас был одет в рубашку поло и брюки хаки, это имело бы гораздо больше смысла для меня, и, возможно, я бы остановилась, но ты не такой. Сегодня вечером ты был в строительных ботинках, и на тебе была порванная футболка. — Ее глаза блуждают по моей груди. — И коричневые шорты карго.

Когда она отводит взгляд, я на удивление разочарован.

— Мне так удобно.

— О, в этом я нисколько не сомневаюсь. — Она хихикает, оглядывая меня с ног до головы, кладет в рот очередную виноградину и жует. Глотает. — Ты ведь не возражаешь, что я их краду?

Я широко жестикулирую.

— Да ради бога, угощайся... — Она берет еще одну, и я прислоняюсь бедром к стойке, изучая ее. — Раз уж мы делимся, как тебя зовут?