Глава 8
Двадцать минут спустя сотрудница соцслужбы ушла, и Элли осталась одна в спальне, которая соответствовала внешнему виду дома. Она вдохнула кондиционированный воздух, благодарная за то, что наконец-то получила некоторое облегчение от гнетущей жары, и огляделась по сторонам.
Рядом с одним из двух окон комнаты стояло кресло-качалка. В центре сидел большой коричневый плюшевый мишка и тупо улыбался ей.
Она бросила на него неприязненный взгляд.
Элли ни за что не собиралась доверять этой новой ситуации. Старой леди. Хорошему дому.
Несколько растений и большая ваза с подсолнухами стояли на комоде вместе с CD-плеером. Элли положила рюкзак на кровать и нащупала компакт-диск, который нашла в комнате брата. Она прошла через комнату и вставила его в музыкальный проигрыватель.
Мгновение спустя Боб Дилан начал напевать свою печальную песню «Lay, Lady, lay».
Элли зажмурилась и прислушалась. Ее брат проигрывал эту песню снова и снова в последний месяц своей жизни, как будто стал одержим ею.
«О боже, Остин, я так по тебе скучаю.
Почему я должна была так сильно облажаться?»
Когда песня закончилась, Элли снова открыла глаза и оглядела комнату. Старая леди сказала, что спальня принадлежит ей. Но, очевидно, эта женщина не знала Элли, потому что Элли никогда бы не заслужила чего-то настолько приятного.
Она была никем.
Даже хуже, чем никто, она была дрянью.
И как только леди обнаружит, что это так, все исчезнет: комната, гостеприимство. Большой теплый прием в доме старой женщины.
«Никогда не доверяй хорошему». Это было то, что ее мать проповедовала ежедневно, и эти слова укрепились в Элли очень глубоко.
Напротив кровати имелась дверь. Открыв ее, она с удивлением обнаружила отдельную ванную комнату. Элли включила свет и вошла внутрь. Все было таким блестящим и безупречно чистым, что практически сверкало.
Она поймала свое отражение в зеркале и поднесла руку к щеке. Водитель грузовика действительно здорово ее отделал. Правая сторона ее лица была в синяках, а от левого уха до носа тянулся глубокий порез.
— Дерьмо, — пробормотала она, проводя по порезу пальцем. Она увидела остальную часть своего лица и вздрогнула.
Мерзость.
Быстро отвернувшись от зеркала, она попыталась прокрутить в голове все, что произошло с момента возвращения в Луизиану: помощник шерифа приказал ей выйти из комнаты брата посреди ночи и отвез в больницу, шериф расспрашивал ее о брате и убийствах, затем поездка в дом старухи.
Она могла вспомнить только обрывки всех событий. Кроме последнего, все казалось одним большим размытым пятном.
Вернувшись в спальню, Элли подошла к прикроватному столику. Мисс Битти приготовила большую миску супа и поставила там, прежде чем оставить ее одну устраиваться поудобнее. Рядом стояла маленькая тарелочка с темными крекерами и несколькими таблетками. Элли быстро проглотила еду. Сколько она себя помнила, это был первый раз, когда она ела что-то приличное. Черт возьми, это первый раз, когда она что-то ела, сколько себя помнила.
Поставив пустую посуду на прикроватный столик, Элли решила принять таблетки, надеясь, что они помогут справиться с болью. Проглотив их, она посмотрела в окно. Она была уверена, что знает, где находится, и это место находилось не очень далеко от дома ее детства. Может быть, всего в миле, плюс-минус, если она срежет через центр леса.
Как только у нее появится возможность, после того как отдохнет и соберется с мыслями, она отправится именно туда. Они не могли держать ее здесь против воли, независимо от того, сколько ей лет. Как только снова почувствует себя хорошо, она будет бороться с ними зубами и ногтями, и они захотят забыть о ней. Они пожалеют, что вообще узнали ее имя.
Сбросив шлепанцы и шорты, она откинула одеяло и верхнюю простыню и забралась внутрь. Постельное белье пахло сладко и свежо, как магнолии, которые цвели перед домом ее детства. Аромат расслабил ее. Она никогда не испытывала ничего более приятного. Такой чистоты.
«Не смей привыкать к этому, — сказала она себе. —
Не смей, черт возьми, привыкать».
Затем она закрыла глаза и погрузилась в глубокий, темный сон.