Глава 2

Леви

Из всего остального меня достают прутья холодной камеры. В ту минуту, когда они захлопываются, чтобы запереть меня, всплывает воспоминание о чувствах, заманивая моих демонов, чтобы мучить меня. Сжав кулаки, я тяжело сажусь на безжалостную скамью в своей изолированной камере и разглаживаю черты лица.

Никто не знает, какую войну ведет мой разум против ужасающего раскола между реальностью и тем, чтобы оказаться в ловушке воспоминаний. Ее крики и вопли заполняют эхо-камеру в моей голове. Мольбы только усугубляют ситуацию.

Монстрам это понравилось. Получал удовольствие, зная, сколько боли нам обоим принесли их мучения.

Острая жгучая боль прорывается сквозь чары, которые ужасный старый кошмар наложил на мою психику.

Мои пальцы болят, когда я разжимаю их из крепко сжатых кулаков. Кровавые полумесяцы усеивают мои ладони в тех местах, где ногти впились в кожу с такой силой. Они врезаются в старые шрамы со всех времен, когда это случалось.

Я хватаюсь за плечо, кровь размазывается по татуировке, отмечающей день маминой смерти цветами.

Боль. Это единственное лекарство от тошнотворных воспоминаний. Это одна из причин, по которой мне нужно так часто сражаться, чтобы держать демонов на расстоянии.

Я превратил себя в смертоносного монстра. Теперь я-опасность, которой можно бояться, я больше не беспомощен, больше не неспособен сопротивляться.

Мой взгляд скользит по металлическим прутьям камеры. Я провожу языком по внутренней стороне губы, о кольцевом пирсинге беспокоиться не о чем, так как я достала его для матча. Пот остыл на моей голой, покрытой чернилами коже в холодной тюремной камере

Повторяя мантру о том, что я не в ловушке, я стискиваю зубы и закрываю глаза. Ожидание. Это все, что я могу сделать, пока ребята что-то не сделают.

Прежде всего, я доверяю своим братьям. Это не то, что я способен легко сделать за пределами своего маленького круга. Каждый из них это заслужил. Я бы доверил им свою жизнь так же, как они доверили бы ее мне.

У Пиппы тоже когда-то было такое доверие. Мы сдерживались и оставляли ее в покое ради Джуда, но после того, что она сделала той ночью в средней школе, я больше не совершу этой ошибки. На этот раз она зашла слишком далеко. Когда я выйду из этой камеры, я заставлю ее пожалеть о том, что она пошла против нас.

Время странно движется в камере предварительного заключения. Трудно понять, прошли ли часы или минуты с тех пор, как меня сюда втолкнули. Каждая секунда, которая проходит, вонзает в меня еще одну невидимую иглу, заставляя мои зубы напрячься. Это непростая задача — успокоить энергию, накапливающуюся в моих мышцах, умоляя об освобождении. Но я не буду расхаживать взад- вперед, потому что уверен, что за мной наблюдают.

Все, что я могу сделать, это сесть на неудобную скамейку, тыча пальцем в струпья, образующиеся на моих раненых ладонях, чтобы напомнить себе, что я жив. Чтобы успокоиться, прежде чем кошмары снова овладеют моим разумом.

Я тянусь к давно похороненному очарованию, чтобы побороть бурный поток энергии, закипающий во мне, представляя красивое лицо с ярко- голубыми глазами, о которых я не должен думать сейчас. Это опасная игра, чтобы разбудить то, что я положил на покой, но она не покидает моей головы с тех пор, как вальсируя вернулась в мое поле зрения.

Наконец голоса эхом разносятся по коридору. Появляется Пиппа с Джуд на буксире. Я удивлен, что она все еще здесь в смену на кладбище. На ее лице появляется раздражение, а Джуд излучает самодовольство. Он в лучшем настроении, чем раньше. Тугая лента на моей груди ослабевает. Я могу убраться отсюда к чертовой матери.

– Уорнер, возможно, и выполнил наше соглашение, но он не единственный из лучших сотрудников Торн-Пойнта в полиции, кто принимает взятки.

Джуд заключает ее в объятия сзади, когда она подходит к камере. Он хватается за прутья решетки и наклоняется, чтобы пробормотать.

– Грязный полицейский это всего в двух шагах.

Я бесстрастно наблюдаю, как сложные эмоции играют на ее лице. Она не хочет ему верить, но на несколько секунд мелькает сомнение.

– Ты лжешь.

Убежденность в ее голосе колеблется, и она отводит глаза в сторону.

– Что не так? Они не пустят девушку в свой мужской клуб? Все в Торн-Пойнте знают, что все дело в том, чтобы найти правильную цену.

Темные волнистые волосы ее конского хвоста шевелятся, когда она качает головой. Он скользит руками вверх по решетке, наклоняя голову, чтобы еще больше вторгнуться в ее пространство.

– Ты зря ведешь себя высокомерно и властно. Я бы хотел, чтобы ты это увидела. В этом городе нет истинной справедливости, малышка.

Слабый, сдавленный звук вырывается у нее при этом ласкательном имени. Раньше он говорил это с любовью, но теперь эти слова его оружие. Они поразили ее, как ядовитая стрела, заставив ее плечи сгорбиться, чтобы защититься от прошлого.

Пиппа стискивает зубы и поворачивается к нему лицом.

– Ты не можешь вернуться сюда.

Он оттолкнулся от камеры и поймал мой взгляд. Беспокойство горит в его золотисто-карих глазах. Я незаметно киваю, и он отвечает мне тем же. Выражение его лица дает мне понять, что он прикрывает мою спину.

– Отпусти его, – говорит он.

Вставляя ключ в замок, она косится на меня.

– Левиафан в последнее время вел себя тихо. Если бы я оставила тебя здесь, смог бы я закрыть свое дело?

Я сдерживаю фырканье и ничего ей не даю, сохраняя свой голос лишенным каких-либо эмоций.

– Может быть, этот ублюдок в последнее время не находил никаких интересных жертв. Серийным убийцам тоже бывает скучно.

Вот как рисует меня расследование и цирк СМИ. Серийный убийца. Ненормальный. Психопат.

Что ж, некоторые из этих вещей точны.

Те, кто пересекает Ворон, часто встречают ужасный конец. Это СМИ ухватились за мое полное имя как прозвище серийного убийцы из-за сообщений, которые мы оставили.

Пиппа поджимает губы. Она никогда не поймает меня. Колтон удостоверяется в этом своими глубокими навыками фальшивой фотосъемки, чтобы каждый раз обеспечивать алиби. Со всем безумием последних нескольких недель, мы не брались ни за какую работу с тех пор, как серийный насильник из братства, которого мы похитили из его постели. Так что да, конечно, Левиафан был бездействующим.

Мы были слишком заняты таинственной угрозой, скрывающейся в тени, скрывающейся за организованным преступным синдикатом, и обнаружением пропавшего брата Роуэна, выброшенного на берег доками.

– Наверное, нужен психотерапевт, чтобы избавиться от этой скуки. – Джуд улыбается поверх головы Пиппы, не раскаиваясь.

На мгновение кажется, что Пиппе хочется рассмеяться, как будто стрелки времени повернули на пять лет назад, когда мы учились в Академии Торн-Пойнт. Как будто мы все болтаемся, смеемся над чем- то глупым, а они, как обычно, путаются. Тогда, когда она была одной из нас. Наш друг. Родственная душа Джуда.

Стиснув зубы, я отвергаю это воспоминание. Я отказываюсь оплакивать то, что когда-то было между нами всеми. Она повернулась спиной, сделала свой выбор, когда отказалась от своей части плана в ту роковую ночь. Тот, который связал наше братство еще теснее, чем когда-либо.

– Ну и что? – Джуд растягивает слова.

– Вытащи его.

Дверь камеры лязгает, когда Пиппа открывает металлические прутья, чтобы дать мне свободу. Я шагаю через свой личный ад, останавливаясь перед ней, когда она блокирует выход из камеры. В моем полном росте мой смертоносный каркас из шести футов четырех дюймов возвышается над нашим старым Ничтожеством.

– Не уезжай из города, – бормочет она.

Огненный гнев переворачивается у меня внутри, но я сохраняю невозмутимое выражение лица и дышу через него. Я никогда не позволял эмоциям управлять мной. Я не доставлю ей такого удовольствия.

– Ты дерьмовый детектив, – говорю я.

– Тебе следует подумать о смене карьеры.

Джуд фыркает. Ее губы тонки, а серые глаза яростно сверкают. Я протискиваюсь мимо нее и иду по коридору к свободе. Мгновение спустя ее шаги быстро стучат за мной по дешевому линолеуму.

Рен ждет в вестибюле, когда Пиппа выпроводит меня, небрежно засунув руки в карманы брюк. Он производит впечатление расслабленного и контролирующего себя, даже после двух часов ночи. При виде нас его губы кривит жестокая ухмылка.

– Вы не можете арестовать племянника одного из самых важных людей в городе и ожидать, что это останется в силе, – говорит он.

Пиппа издает разочарованный звук себе под нос.

– Ты можешь идти.

Уголки рта Рена растягиваются шире в холодном торжестве. Я беру рубашку, которую он бросает мне, натягиваю ее, в то время как Джуд заходит на место Пиппы.

– Сколько раз мы должны преподавать тебе этот урок, малышка? – он хрипит.

Низкий, напевающий тон предназначен только для нее, но я улавливаю его, всегда остро ощущая свое окружение.

Ее гнев срывается с резким, болезненным вздохом. – Не надо, – хрипло шепчет она.

– Ты обещал, что не будешь.

Я наклоняю голову, чтобы изучить их краем глаза. Они пристально смотрят друг на друга, полные мучительной тоски и душевной боли. Разрушенная земля между ними перекинута мостом только из-за давних воспоминаний, от которых их вплетенный души не могут избавиться. Они так и не поняли до конца, что между ними все кончено.

Качая головой, я встречаюсь взглядом с ледяными голубыми глазами Рена.

– Давай убираться отсюда к черту.

– Джуд. – Жесткий взгляд Рена переходит на Пиппу. – Бассет. Никогда не доставляло удовольствия.

Его обычные прощальные слова для нее заставляют ее глаза сузиться. Она переводит взгляд с нас двоих на меня, затем переводит его на Джуда. Он бросает на нее последний пристальный взгляд, прежде чем присоединиться к нам. Она поворачивается на каблуках и исчезает в больном чреве станции, прежде чем мы выходим, линия, прочерченная на песке между нами и ней.