Сначала его язык очертил форму буквы «А», затем «Б», и к тому времени, как мы добрались до буквы «М», у меня уже были неприятности. Все мои представления о том, что я контролирую ситуацию, испарились. Он был здесь хозяином. Только лишь кончиком языка он полностью взял контроль надо мной. И мне это нравилось.

Я потратила столько усилий, чтобы убедиться, что я никогда не буду под кем-то. Я так старалась стряхнуть с себя родительские попытки превратить меня в идеальную маленькую заранее упакованную невесту. Я не хотела быть девушкой, которая любит носить розовое и хочет, чтобы парень баловал ее. Но где-то на этом пути, я думаю, я так старалась уйти от стереотипа, что загнала себя в другой угол.

В кои-то веки было удивительно отпустить все это и просто освободиться от ожиданий и сомнений в себе. То, что он делал, было приятно, и я хотела, чтобы он это делал. Все было так просто.

— Боже, Лиам, — простонала я. — Ты можешь просто написать по буквам «МММ»?

— Понял, — сказал он, но ублюдок знал, что делает, едва отодвинувшись от меня. Его губы коснулись всех нужных мест и заставили меня задрожать от удовольствия. — И я уже заставил тебя произносить имя Господа всуе. Этому учили в воскресной школе?

— Мне уже все равно, пока ты продолжаешь делать то, что делаешь.

Он рассмеялся, и даже грохот его смеха вызвал во мне волну удовольствия.

Внимание Лиама привлек звук гудящего телефона с текстовым сообщением на ночном столике. Он бросил взгляд в его сторону, затем еще раз лизнул меня. Несмотря на то, что я была совершенно голой, с раздвинутыми ногами вокруг его головы, у мужчины хватило наглости протянуть через меня руку за телефоном.

— Серьезно? — спросила я неверующе.

— Извини, мне просто нужно убедиться… — его лицо побелело, как только он прочитал смс. Он бросил взгляд на ближайшее окно. Я видела, как его челюстные мышцы снова и снова напрягались и расслаблялись, словно он пытался прогрызть что-то невероятно жесткое.

— Тебе стало скучно, что ли? Лиам? — я села, щелкнув пальцами перед его лицом. — Забудь об этом, — рыкнула я.

Все приятные эмоции и чувства, которые пульсировали во мне, мгновенно изменились. Старый, знакомый цинизм и мрак вернулись. Я отодвинулась от него и его нерешительных попыток остановить меня, собрала одежду и оделась. Я хотела как можно скорее оказаться подальше от этого момента, от реальности, в которой я так легко убрала всю свою защиту ради него, и ради чего? Воспоминание, которое я, вероятно, не смогу вспомнить без густых, уродливых волн стыда?

— Это семейное дело, — пробормотал он. — Это вовсе не из-за тебя. Ты…

— Забудь. Ты хорошо выглядишь и очарователен, поэтому вынудил из меня один глупый поступок. Один. Это больше, чем получает большинство людей. Надеюсь, тебе понравилось, потому что это больше не повторится.

Я быстро вышла из его квартиры со всем достоинством, на какое была способна. Как только дверь за мной закрылась, я с замиранием сердца поняла, что забыла свою сумочку вместе с ключами в его квартире. Я распахнула дверь и увидела, что он стоит в дверном проеме, все еще с обнаженной грудью.

На его лице не было ни малейшей уверенности. Он протянул руку, чтобы вручить мне сумочку и ключи.

— Могу я объясниться хотя бы завтра? Просто пообедай со мной.

Я молча взяла у него сумочку и ключи и ушла. Я все еще чувствовала жар и влагу его рта у себя между ног и с трудом могла поверить, как быстро все это превратилось из удивительного в ужасное. Я должна была догадаться. Чем больше я оглядывалась на свою жизнь, тем яснее видела, что все, через что я прошла, было более или менее одинаково. Все начинается многообещающе, и как только я опускаю свои стены, все превращается в дерьмо. Моя лучшая подруга уехала в другую страну. Глупый «Боб Смит» оставил меня с тысячей вопросами о том, какой текст заставил его остановиться посреди того, что он делал со мной и потерять всякий интерес. Даже мои родители много лет назад в конце концов списали меня со счетов как безнадежную.

По крайней мере, у меня был кот. Если и было что-то ценное в Рузвельте, так это то, что он никогда не пытался заставить меня поверить, что наши отношения будут особенными. Он был полностью открыт. Я была просто человеком, которого он терпел, пока я кормила его и иногда позволяла ему играть с пустой коробкой. В отношениях кошки и людей неизвестных не было. Он использовал меня для еды или просто для удовольствия будить меня несколько раз за ночь, пока он агрессивно вылизывал себя, но я знала во что ввязываюсь.

Как говорится, я была слепой. У меня была вполне приемлемая для меня жизнь. Неудовлетворительная работа, которая едва давала мне время работать над моими реальными мечтами, отсутствие удовлетворяющих личных отношений и растущее чувство разочарования в мире и моем будущем. Жизнь была прекрасна, а потом я совершила ту же ошибку, которую веками совершали женщины. Я подумала, что мне нужен мешочек с мясом, прикрепленный к пенису. Технология дала мне возможность отделить пенис от мужчины, и каким-то образом я позволила своему идиоту-соседу убедить меня, что технология вела меня по неверному пути.

Никогда больше. По крайней мере, возможно. Если только он действительно не принесет искрение извинения. Или если у него действительно, действительно будет хорошее оправдание. Возможно, я даже сочла бы подкуп приемлемым, если бы он был съедобным. Я ненавидела признавать это, но у меня было чувство, что как только смущение от того, что только что произошло, не будет таким свежим, я начну задаваться вопросом, что могло быть между нами.

Я плюхнулась на кровать лицом вниз и вздохнула в подушку.

Рузвельт вскочил и самодовольно сделал кружок по моей спине, а затем принялся чистить свою задницу, как будто от этого зависела его жизнь. Я застонала от отвращения и сделала смертельный бросок аллигатора, чтобы столкнуть его. Он плюхнулся на пол с глухим стуком и раздраженным мяуканьем.

— Сегодня никаких мальчиков в моей постели, — сказала я. — Даже тебя, Рузвельт.

Неудивительно, что он не послушался.