Я смущенно машу ему рукой.

— Пока.

Он идет назад по тротуару, лицом к дому, зовет меня на холоде.

— Я вернусь через две недели. Напишу тебе, пока меня не будет.

Очередной взмах рукой.

— Езжай осторожно.

Холодно, и наше теплое дыхание смешивается с холодным воздухом, наполненным напряжением. Я не могу остановить грудь, которая поднимается и опускается, тяжело дыша от шока, увидев Эллиота на бетонных ступенях дома.

Отвожу взгляд от дороги, от задних фар удаляющегося автомобиля Рекса Гандерсона к Эллиоту, боясь того, что увижу там.

— Я знаю, что спрашивать не мое дело, но что, черт возьми, это было?

Он прав, это действительно не его дело. Не теперь, не после того, как он уехал без каких-либо заявлений или обязательств по отношению ко мне.

— Это был Рекс. — Я намеренно говорю глупости.

— Очевидно, — Эллиот делает паузу, в его голосе слышится раздражение. — Что он здесь делал?

— Мы просто друзья.

— Просто друзья. Думаешь, я куплюсь на это дерьмо?

Я вскидываю руки, слишком уставшая, чтобы спорить, слишком взволнованная, увидев его. Он большой, рослый и наконец-то стоит на моем пороге, как я мечтала сотни раз.

— Эллиот, я очень рада тебя видеть, но если все, что ты хочешь сделать, это поспорить о моей дружбе с Гандерсоном, то ты пришел не по адресу.— Я сглатываю комок в горле, прежде чем слезы могут пролиться. — Кроме того, я думала, что ты вернешься домой к родителям.

— Нет. Я пришел прямо сюда.— Он тоже проглатывает комок. — Я хотел быть здесь.

У его ног лежат две огромные сумки, которые я не узнаю, большие, набитые сумки, которые не похожи на дорожные сумки. Они слишком большие, пухлые, созданы для путешествий.

— Что все это значит? Ты дома всего на несколько недель, это кажется... чрезмерным.

— Я бросил учебу, Анабелль. Я собрал свое дерьмо и ушел.

— Что ты имеешь в виду? — Клянусь, у меня перехватывает дыхание, я жду, что он скажет. С надеждой, но настороженно. Взволнованно, но осторожно. Виновато.

— Я ушел. Закончил. Бросил. Как хочешь, так и называй. Я взял самоотвод.

— Эллиот, мы же говорили об этом. — Я не могу удержать нервы в моем голосе. Зачем ему бросать учебу и возвращаться в Айову, если он ненавидит это место? Когда он был так уверен, что Мичиган — лучшая школа для него? Ради его будущего?

— Я так хочу, Анабелль. Это съедает меня изнутри. Ты понятия не имеешь, ни малейшего. Я безумно скучал по тебе еще до того, как переехал туда, и ни за что не собираюсь оставаться в Мичигане, зная, что ты здесь одна и к тому же беременная. Ни за что.

— Не знаю, что и сказать.

— Можно войти? — Он подпрыгивает на носках, дует на руки, хотя они покрыты большими черными перчатками. — Здесь страшно холодно.

Эллиот

Как только Анабелль закрывает за мной дверь, сбрасывает одеяло, обернутое вокруг ее плеч, и я вижу, что ребенок шевелиться.…

Я падаю на колени и оказываюсь лицом к лицу с ее беременным животом. Кладу руки по обе стороны от нее, поглаживая ладонями растянутый хлопок ее темно-синей футболки с длинными рукавами.

— Боже мой, посмотри на себя. — Я не знаю, что сказать дальше, я не ожидал увидеть ее такой. Эта Анабелль неземная и великолепная — не то, чтобы она не была такой раньше — и вся сияет. Все в ней умиротворенно и безмятежно, и неудивительно, что Рекс Гандерсон шныряет вокруг.

Она никогда не выглядела более красивой, чем сейчас.

Она прислала мне свои фотографии, и я слежу за ней в Instagram, но фотографии и реальность — это две совершенно разные вещи.

Это нереально.

И так прекрасно.

— Я огромная. — Анабелль краснеет, опускает лицо, чтобы скрыть румянец, ползущий по щекам и шее. — Если ты хочешь знать правду, мне неловко ходить на занятия.

Я поднимаюсь на ноги.

— Мама сказала, что ты отлично выглядишь. — И она не шутила. — Она без ума от тебя, а мои сестры зовут тебя «мамой малыша», но это только для того, чтобы меня подразнить, что я не женат и у меня будет внебрачный ребенок.

— Я люблю твоих сестер.

— Они чертовски крутые. — И теперь, когда они официально познакомились с девушкой, которую я обрюхатил, и обнаружили, что Анабелль не жадная, безответственная, неряшливая тусовщица, они на самом деле чертовски рады новой племяннице или племяннику. Слава богу, потому что мои сестры могут быть сумасшедшими, когда они не счастливы или не любят кого-то. Вместе, выступая единым фронтом, они заставляли плакать взрослых мужчин. Не могу представить, что бы они сделали с женщиной, которую они возненавидели, особенно с той, которая сделала меня отцом в возрасте двадцати двух лет.

— Твоя соседка по комнате дома?

— Нет, она вернулась домой. Она уже собрала вещи и вернется за своими коробками после каникул.

Хорошо.

— Что ты имеешь в виду, хорошо?

— Черт. Я сказал это вслух?

Анабелль смеется, и это первый раз, когда я слышу этот звук после одного из наших чатов FaceTime, а мы не делали этого в течение нескольких недель.

— Почему ты так сказал?

— Потому что нам понадобится эта комната.

— Эллиот... — Ее бледные руки прикрывают живот, тонкие пальцы покровительственно касаются пупка.

— Я знаю, о чем ты думаешь. Ты не хочешь надеяться. Я уже дважды уходил. Все понимаю. Понимаю, почему ты боишься, но на этот раз я никуда не уйду, и если хочешь, буду спать в твоей старой комнате, пока тебе не будет удобно со мной — или навсегда, мне все равно. Я просто хочу быть здесь ради тебя.

— Как? Тебе нужно учиться.

— После того как я ушел в прошлый раз и рассказал родителям, мы втроем поговорили. Не знаю, говорила ли тебе мама, но мы разработали план. Я подал заявление здесь на всякий случай и только что получил согласие. Один семестр в Мичигане в кармане. Я упаковал свое дерьмо. Поцеловал задницу моего громкого соседа на прощание, и вот я здесь.

— Здесь.

— Здесь, чтобы остаться. Насовсем.

Ее смех не может скрыть ее нервы.

— Боже мой, Эллиот, сколько денег ты потратил на мебель в прошлом году?

— Это не имеет значения. Важно то, что я здесь — мне просто жаль, что это заняло так много времени.

— Я бы не стала винить тебя за то, что ты не вернулся, правда, не стала бы. Я понимаю, почему тебе нужен Мичиган, и не могу просить тебя отказаться от лучшей программы по кинезиологии ради меня. Не могу и не хочу.

Моя голова качается туда-сюда, и я тщательно подбираю слова.

— Знаешь... каждую ночь я был один в той жалкой квартире. Каждый вечер приходил домой и сидел там один. Ел один. Делал уроки один. Бегал один. Это отстой. И знаешь, почему?

Анабелль слабо качает головой, широко раскрыв глаза.

— Ты знаешь. Даже в окружении людей, я был один, потому что не был с тобой. Я бы не продержался и года, с этим ребенком или без него, Анабелль. Все равно вернулся бы за тобой.

— Перестань. — Она шмыгает носом.

— Почему?

— Потому что ты заставишь меня плакать.

— Анабелль. Я не знаю, что тебе сказать. Если ты… — Я сглатываю. — Если ты хочешь, чтобы я отошел в сторону, чтобы ты могла видеться с другими людьми, я сделаю это, потому что люблю тебя. И хочу, чтобы ты была счастлива, и я уже через многое прошел в этом году, но хочу, чтобы ты знала, что хочу попробовать.

— Эллиот…

— Ты позволишь мне закончить? Я провел почти семь часов в машине, ничего не делая, кроме как обдумывая это, думая о тебе и этом ребенке. Просто чудо, что смог закончить последний семестр, Анабелль. Я понятия не имею, как быть отцом, но мой чертовски хорош, и твой тоже — это автоматическая победа для нас.

Я бормочу, движимый нервами.

— Я волнуюсь. Иногда меня тошнит, но кого не тошнит? Я боюсь до усрачки, но и ты тоже, и мы достаточно взрослые, чтобы это сработало.

Анабелль покусывает нижнюю губу, и я не знаю, хорошо это или плохо, поэтому делаю единственное, что могу. Я продолжаю.

— Я схожу с ума, Анабелль. Пожалуйста, скажи что-нибудь.

Вы могли бы разрубить тишину в комнате тупым ножом.

— Рекс... просто мой друг.

Серьезно? Она собирается начать разговор с того, что втянет в него этого засранца? Я ощетиниваюсь.

— Он просто мой друг, и он был удивительным. Я люблю его, и тебе важно это знать, потому что он никуда не денется. Он гладил меня по спине, составлял мне компанию и расчищал тротуар на морозе. Рекс сделал все, что делает хороший друг, чтобы поддержать.

— Он влюблен в тебя?

Анабелль снова закусывает губу. Кивает.

— Думаю, что да.

Безответная любовь — полный отстой.

Я никогда не чувствовал этого, никогда не был в этом, но думаю, что любить кого-то, кто не любит меня, выпотрошит меня. Бедный ублюдок.

— Он это сказал?

— Нет, но он поцеловал меня.

— Когда?

Почему я задаю ей эти вопросы, когда ответ только разозлит меня? Потому что жажду наказания.

— Сегодня вечером. До того, как ты пришел.

— И ты ему позволила? — Мой голос повышается, сердце колотится.

— Да.

— И что? — Неизвестность убивает меня.

— Это было приятно.

Было приятно?

Что, черт возьми, это значит? Я не знаю, что делать с этой информацией или как реагировать, поэтому стою, озадаченно глядя на нее. Терпеливый, но чертовски запутавшийся.

— Вы просто друзья, но поцелуй был приятным?

— Да.

Вроде как мы с ней были «просто друзьями», но секс был фантастическим? Мы были «просто друзьями», но у нас будет ребенок?

Дерьмо.

— Он знает, что он не для меня.

— И он это понимает?

— Да. Мы все время говорим о тебе.

Ох, потрясающе! Могу себе представить, как идут эти разговоры, если мы основываем их на его поведении на крыльце. Он назвал меня придурком и папочкой, и ни один из его слов не звучал как комплимент.

Я закатываю глаза.

— Он, кажется, не очень обрадовался, увидев меня.

— Нет, но поставь себя на его место. Мы вместе ходим на занятия, нам весело вместе, и он не осуждал меня, когда узнал, что я беременна — на самом деле, он любит детей. Странно, правда?

Угу. Странно.

Я хмурюсь.

— Он познакомил меня со своими родителями и очень заботится обо мне, Эллиот. Он изменился за последние несколько месяцев. Думаю, что увольнение из команды было лучшим, что с ним случилось, как бы странно это ни звучало.