— Яра? — осторожно спросила я.

Женщина поднялась с земли.

— Что случилось?

Она вела себя очень осторожно, пока я не сказала ей, кто я.

— Эмель! Заходи, раздели с нами ужин.

Она взяла меня за руку и повела внутрь.

— Нет, я не могу.

Я отпрянула и объяснила ей, что мне нужна абайя и хиджаб, как те, что были на мне. Я не сказала, зачем, а она не спрашивала. Она подошла к веревке, натянутой через всю стену, и сняла единственные две вещи, которые висели на ней.

— У тебя есть ещё? — спросила я, беря у неё одежду, которая пахла костром кухни.

Она покачала головой.

— Нет, но, похоже, тебе очень надо.

Я представила, как она будет сидеть весь день на солнце без этой одежды, и пообещала отдать все назад ночью. После этого я вернулась за Рахимой.

Переодевшись в слуг, мы вышли из шатра. Я повернулась к одному из стражников. Он не был мне знаком, и он был очень юн — вероятно, один из тех, кто прибыл из другого поселения. Я посмотрела на другого мужчину и с облегчением вздохнула. Это был наш постоянный стражник, стоявший на карауле ночью.

Мне редко случалось разговаривать с ним, но он не раз возвращал мне мой кожаный мешок по вечерам.

— Моя сестра очень больна, — прошептала я ему, понимая, что после захода солнца у нас оставалось мало времени. — Нам надо найти лекаря. Я только прошу тебя вывести нас из дворца. Мы вернемся сами.

Он посмотрел себе на ноги и сказал:

— Нам приказано держать всех детей Короля дома, если мы не получим от него других указаний.

Детей. Он был ненамного старше меня.

— Я хорошо тебе заплачу. Две горсти, так как нас двое. И я добавлю ещё после возвращения, чтобы ты никому ничего не рассказал.

Он сглотнул.

Всё сжалось у меня внутри. Мне не хотелось жертвовать так много соли, зная, что лекарь потребует крупную сумму, но был очень большой риск, что он откажется.

Последовала долгая пауза, после чего он сказал:

— Ладно.

Я положила свою плату в его открытый мешок с монетами. Его глаза жадно проследили за тем, как соль перешла в его собственность. После этого он вывел нас из дворца.

Взяв руку Рахимы в свою, я повела её по узким деревенским переулкам и по петляющим улицам. Оранжевые сумерки проникали во всё вокруг и заставляли костры сверкать тёплым огнем, назло вечерней прохладе. Рахима была в восторге, её любопытство тормозило нас каждый раз, когда мы поворачивали на новую улицу.

— Здесь всё такое живое, — выдохнула она.

Она останавливалась на каждом повороте, желая посмотреть, что делают люди, заглянуть в те немногие дома, что были открыты ночью. Она останавливалась посмотреть на запряженных верблюдов рядом с небольшим шатром, или заглянуть в лавку, на полках которой стояли сверкающие вазы.

Как было бы здорово, если бы она могла увидеть деревню в то время, когда жители не пребывали в полнейшем страхе. Когда она, на самом деле, жила.

— Не останавливайся, — сказала я. — Нам надо найти лекаря до темноты.

Шатер лекаря был высоким и покосившимся. Стены были сотканы из множества лоскутов ткани, сшитых вместе, и опускались до самой земли. По обеим сторонам от входа стояли две деревянные стойки, на которых расположились огромные птицы. Мы остановились, увидев их, и восхитились их красотой. Коричневый грифон сидел слева, не двигаясь, и следил за нами своим оранжевым глазом. С другой стороны сидел ястреб. Он не обратил внимания на наше приближение. Его крылья были широко раскинуты, и он сидел, запустив свой клюв в черно-белые перья на своей груди.

У входа висели бусы и колокольчики, и когда мы вошли внутрь, послышалась какофония звуков, создаваемая ударами стекла о металл. Внутри находился огромный очаг, густой дым которого заполнил всё помещение. Сквозь дымку я смогла разглядеть два железных котла, висевших над пламенем, в которых кипела какая-то жидкость. За очагом находился огромный деревянный навес, такой высокий, что под ним можно было пройти в полный рост. К нему была прислонена хлипкая лесенка. Под ним находились ряды полок с бессчетным количеством какой-то утвари: металлические котелки, лежавшие на боку, стеклянные банки с отбитыми краями, переплетающиеся золотые трубки, уходившие в небо, сосуды с цветной жидкостью, закрытые пробками.

Откуда-то сверху из темноты навеса раздался грохот, напугавший нас обеих. К краю навеса переместился оранжевый огонек, и вскоре я смогла разглядеть угловатого человека, который держал свечу в одной руке и лист пергамента в другой. Он перегнулся через край.

— Чего вы хотите?

— Нам нужна помощь. Моя сестра, она...

Человек отложил бумаги и с неожиданной ловкостью спустился по лестнице со свечой в руке.

— Сможете заплатить? — резко спросил он, оказавшись на земле.

— Да, у меня есть...

— Идем.

Мы проследовали за ним до невысокого серебряного стола, который стоял на плетеном ковре. Он поставил на него свечу и, скрипя и постанывая, медленно согнул своё тело и сел на ковер.

Он был маленьким человеком, не намного больше меня. На нём были надеты длинные белые одежды, которые казались слишком большими для него. Когда мы сели, он склонил к нам своё лицо. Его глаза почти полностью были белыми: коричневая радужка его глаз была тонкой, точно бумага или паутина, и тянулась до центра его зрачков, которые, к моему удивлению, оказались ярко-белого цвета. Те части его лица, что не были закрыты шарфом, были испещрены глубокими морщинами и складками тонкой, стареющей кожи. Никакое масло не смогло бы сгладить черты его лица, на котором даже не было бороды, что было необычно для мужчины. Вместо этого на его щеках и челюсти были вытатуированы маленькие астральные символы. Он сидел молча, уставившись на нас. Он что был слепой?

— Кто вы? — спросил он грубо.

— Меня зовут Эмель. А это моя сестра, Рахима.

— Значит дочери Короля? — он загоготал и почесал у себя в паху. — Какие вы смелые. Похоже вы, и правда, в отчаянии.

Наши имена не хранились в секрете, но мало кто из деревенских жителей знал имена многочисленных детей Короля так хорошо, чтобы сразу же узнать их.

— Да, сир. И думаю, вы понимаете, что мы были бы вам благодарны за ваше молчание.

— Не надо говорить со мной об умении хранить секреты, девочка. Зачем вы здесь? — резко спросил он.

Я съёжилась и убрала платок с лица. Я жестом указала на свою сестру.

— Мы думаем, что у неё внутри ребенок.

— Ложись.

Рахима нехотя легла на ковер, повернув ко мне взволнованное лицо. Лекарь вытянул руки вперед, чтобы найти её. Он склонился над ней, и его одежды сползли вниз, обнажив костлявую грудь. Он тщательно ощупал её тело, словно направляя себя, после чего нашел подол её абайи и, не подумав о благопристойности, небрежно задрал его наверх, обнажив её живот. Ее яркие панталоны сверкнули в темном помещении. И если бы кто-то зашёл сюда в этот момент, её одежда тут же выдала бы в ней принцессу. Я переместилась и села так, чтобы стать препятствием между дверью и своей сестрой.

Не останавливаясь, лекарь с силой прижимал свои костлявые пальцы, похожие на когти, к ее коже, после чего понимающе хрюкнул, закончил свои действия и сказал:

— Может быть. Ещё очень рано. Если её чрево примет тоник, она ненадолго заболеет и ребенка не станет. Если её чрево не примет тоник, тогда... Как будете платить?
Он медленно сел.

Я выдохнула и сгорбилась, беспокоясь о возможных последствиях, о которых он умолчал. Рахима поднялась и спешно поправила одежды, чтобы прикрыть себя. Она повернулась ко мне и сказала:

— У меня нет выбора, я должна.

Я кивнула и сказала лекарю:

— У меня есть соль.

Лекарь сдвинулся и посмотрел прямо на меня своими бесцветными глазами. После чего медленно переместился и сел передо мной. Выставив вперед руки, он стал изучать меня кончиками пальцев. Рукава его одежды опустились до локтей, и я удивилась, увидев, что ещё больше черных татуировок покрывали его руки: фазы луны, солнце с толстыми лучами, стебли с листьями, которые опоясывали его руки и исчезали в складках ткани.

— Небезопасно носить с собой соль, дитя мое. Это валюта Короля. Интересно, где ты её достала?

Я молча уставилась на него, не зная, ожидал ли он получить от меня ответ. Намек, который слышался в его словах, заставил меня занервничать. Он хотел сказать, что я её украла?

Незрячие глаза лекаря медленно прошлись по моему лицу. Наконец его взгляд опустился на мою грудь, ненадолго задержавшись там. После этого лекарь встал и застонал, распрямляя спину. Взяв свою свечку, он переместился к полкам и начал щупать руками свои вещи, доставая различные пузырьки с жидкостями. Выбрав нужные ему сосуды, он перелил необходимое количество жидкости в серебряный бокал.

Осторожно взяв чашу, он поднёс её Рахиме.

— Пей. Быстро, сейчас же.

Она молча повиновалась, сморщив лицо из-за неприятного вкуса.

— Из тебя выйдет много крови, и если там есть ребенок, он выйдет вместе с кровью, — сказал он.

— Сколько я должна заплатить?

Я достала мешочек из-под своих одежд и протянула вперед.

Лекарь ничего не сказал. Он опять повернулся к своим полкам и подготовил ещё один пузырек с жидкостью. Он понюхал жидкость, одобрительно хрюкнул, и закрыл пробкой.

Он жестом приказал мне открыть мешочек, который я держала в своих ладонях. Он запустил в него свои скрюченные пальцы и достал щепотку соли, после чего своим блестящим языком слизал кристаллические гранулы со своих пальцев. Закрыв глаза, он сжал губы и что-то довольно промычал. Я посмотрела на Рахиму, которая выглядела так же взволновано, как чувствовала себя и я. Лекарь смахнул мешочек в сторону и сделал шаг ко мне, сократив расстояние между нами.

— Сними свою абайю, девочка, — резко и нетерпеливо прошептал он. — В тебе тоже есть жизнь.

Его теплое, кислое дыхание обдало моё лицо.

Рахима была возмущена, её взгляд метался туда-сюда между мной и лекарем. Меня накрыло чувство тревоги. Ребёнок? Это было невозможно. У меня не было никаких признаков, прошло уже столько времени с тех пор как... Я сняла свою абайю, представ перед ним в скромной дворцовой одежде.